Николай Лохматов - Листопад

• Название: Листопад
• Автор: Николай Лохматов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Прокудин и ребята тихонько, от дерева к дереву, стали отходить от токовища.

3

За лесом распахнулся простор полей и просинь нежного, чистого неба. Только у самого горизонта протянулась лиловая светлая тучка. Из-за ее резной побледневшей каемки показалось солнце.

На сушине выстукивал дробь дятел в красных штанишках и черном капоре.

- Тоже весну встречает, - сказал негромко Прокудин. - Теперь тут повсюду праздник.

- А почему глухарь поет, будто скрипит, как телега немазаная.

- Эх, Васек! Язык у него втянут в горло. Потому и трель у него получается глухая. Как бы идет изнутри. Вот когда убьешь петуха, то нетрудно узнать, под песню ли он снят или "молчуна" взяли.

- В такого и стрелять жалко, - отозвался Митя. - Больно хорош!.. Пусть живет. Весна в году одна.

Из чащи донеслись какие-то странные звуки: не то где-то рядом капала вода, не то щебетала птичка, похожая по песне на ласточку. Но вокруг ничего не было видно.

- Вот тут в начале войны история со мной приключилась, - Прокудин остановился и показал ребятам то место, где с ним приключилась та история. - Немцев только что выгнали. Весна. Ну и решил я в этот бор сходить, глухарей послушать. Вот так же... Пришел - и глазам не поверил. Бор под корень сведен. Теперь-то, сами видите, молодой, цветущий. Сосны, они по метру-полтора в год вымахивают. Такая уж у нас почва. Так вот, сунулся сюда - все снарядами срезано. Думаю, какое уж токование! А они, глухари, для гульбищ одного места придерживаются. Гляжу, а они на месте, тут. Ну уж и пели! К одному подходишь, а двух еще слышно! Начал я подходить, чтобы увидеть певуна, а его уже нет. Туда-сюда, а он в буерак забрался... Не пролезешь никак - ямы, надолбы, воронки, под снегом вода. Решил подождать, пока маленько забрезжит рассвет. Стою, прислушиваюсь... Вдруг немецкий говор. Я хвать за автомат да скорее за поваленное дерево. Вижу - заплутались, чертяки. Взял на мушку. "Руки вверх!.." Вот так и послушал глухарей. Хороший выводок в село привел... Прямо в штаб.

- Двоих?

- А чего же - двоих...

Над овражным кустарником пронеслась стая куропаток. Между верхушками молодых осинок стремительно проскользнул ястреб-тетеревятник.

- Вот бандит! - вскрикнул Прокудин. - Выслеживает...

В это время зычно ухнул выстрел. Ястреб вздрогнул, перевернулся через голову и камнем полетел вниз, ломая крылья о ветви деревьев.

Митя опустил ружье. Из ствола шел дымок. Не без вызова посмотрел на товарищей.

- Ловко ты его! - одобрил старик.

- Я бью без промаха, - похвастался Митя. - Отец говорит: из тебя хороший снайпер получился бы.

- Что-то распелись ноне певчие, - заметил Прокудин. - К погоде, знать. Они такие, чуют перемену. Чуть что - забьются в затишек, где хвоя погуще, и отсиживаются. А коль на виду громоздятся, по вершинам да окраинам бора, то знай - добрая это примета. - Старик приостановился передохнуть. - Бывает и так. Поет мошник. Беснуется. А сам то и дело отряхивается от метелицы. Ан через часок, глядишь, все стихло, стало ясно в лесу.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Широко расставив ноги, Шевлюгин брал с лавки шкурку за шкуркой, мял их в больших ладонях, дул на мех. Пушистые бурые волоски топорщились, переливались на солнце темными тонами, обнажая мелкий золотистый подбой. Кухню наполняли тяжелые запахи сыромятины и псины.

- Всю избу протушил, - жена Марфа зажала пальцами нос. - Не мог в чулане разобраться.

- Не барыня, припадка не случится...

- Малый бы не видал. Убери подальше.

- А что, малый хлеба не ест? Или думает, что он растет на березках? Шевлюгин торопливо толкал шкурки в мешок.

- Хлебом не попрекай его. Сам себя кормит да еще и нам каждый месяц деньги дает. Все тебе мало!

Достав ухватом из печки закопченный бокастый чугунок, Марфа сбросила с него крышку. Забивая душный запах необработанного меха, поплыл сытный аромат тушеной зайчатины.

Шевлюгин подергал носом, подтащил к двери набитый шкурками мешок.

- Опять к Милючихе собрался? - не то спрашивая, не то упрекая, спросила мужа Марфа.

- К черту, что ли? - обжег ее сердитым взглядом Шевлюгин. - Другого сбыта у меня нет. Вот махнет тысченки на две с гаком и - не чешись!

Марфа обиженно дернула губами:

- Попадешь ты с ней. Душа у нее за семью замками.

Шевлюгин многозначительно прищурил правый глаз, будто в кого-то целился.

- Мне ее душа не нужна. А вот что посходнее...

Марфа, прижимая к себе ухват, укоризненно покачала головой:

- Совсем ты осатанел, Матвей. Ни стыда у тебя, ни совести. Малый и тот от тебя отбился.

- Ладно уж, завела волынку... Дай, перекушу...

Марфа стояла у загнетки, скрестив по-старушечьи на груди руки. Изменился Матвей за последние годы. В разговорах с ней стал несдержан, груб. И все это началось с того дня, как познался с Милючихой.

Стал озоровать в лесу, то, смотришь, в подклети висит шкурка куницы, то бобровая, а то и норка с выхухолем появится. За свою жизнь в лесу Марфа различала зверей и знала, каких и когда можно бить, а каких - запрещено законом. Только Матвей сам себе хозяин.

У Милючихи пропадает по целой неделе... Чем занимается - никто не знает. Разное приходило в голову... Милючиха - баба статная, молодая. Мужа она потеряла лет пять назад. Пошел в лес и не вернулся. Нашли его в овраге грибники с проломанной головой и выколотыми глазами. Слухи ходили, будто это дело рук его дружков. Не поладили, мол, в какой-то сделке, вот и рассчитались с ним за все сполна.

Сначала Милючиха ходила молчаливой, осунувшейся. Только это продолжалось недолго. Не такая она была баба. Потихонечку, полегонечку взялась за дела сама. С большой хитринкой и осторожностью. Тогда-то и повстречала Шевлюгина. С тех пор она с ним и зналась.

- Ковригин заходил, - тихо, как бы невзначай, проговорила Марфа. "Передай, говорит, Кузьмичу. Дела его плохи. Егерство кончилось. Пусть другую работу подыскивает. Чтобы ни одного выстрела без позволения Буравлева в лесу не было. Не то худо будет. Теперь, говорит, в лесу хозяин один - лесничий. Райком на то ему дал право".

Шевлюгин по-звериному сомкнул челюсти.

- Слушай, баба! Сплетни слушай! Лесничий мне деньги не платит. Так что я могу и послать куда подальше.

- "Пусть, говорит, зайдет ко мне, - продолжала Марфа. - Все ему объясню".

- Гнала бы ты его в шею. - Шевлюгин пододвинул к себе чашку с едой. Попадись он мне... Лесничий такой, лесничий сякой, а сам готов пятки лизать...

Марфа, подхватив ухватом бокастый котелок с тушеной зайчатиной, сунула его в печку, загремела заслонкой.

- Чем лютовать зря, ты б подумал, как жить будем. На малом долго не наездишь. Ему и свою судьбу пора устраивать.

Злобная усмешка исказила лицо Шевлюгина:

- Лес-то, слышишь, как шумит? - не то с издевкой, не то всерьез спросил он и добавил: - На мой век и тут сытости хватит.

- Смотри, Матвей, не пришлось бы потом жалеть. Позор такой малому не пережить.

- Заладила: малый, малый!.. Заступница. Что ж, мне из-за твоего малого с голоду сдыхать?

- От честной жизни пока еще никто не помер. А от Милючихи добра не жди.

- Я и не жду, - уже спокойнее отозвался Шевлюгин. - Только вряд ли кто кроме меня лучше лес знает. Мне каждый кустик, каждая кочка знакомы. Недаром же считаюсь лучшим егерем. Сбегал в потемках в урочище - на полгода хватит лосятины. Смекалки на то не занимать.

- Поймают - не простят. За все припомнят, - старалась вразумить мужа Марфа. - Лесники, они так и шнырят.

- Их особо опасаться нечего. У них у самих губа не дура. К тому же с Ковригиным всегда договориться можно. Прихвостень, а все же свой человек. Ни одну поллитровку раздавили.

- А если на самого лесничего?

Шевлюгин в сердцах бросил на стол ложку и встал.

- Что ж не доел? Зайчатина-то мягкая, - боязливо посмотрела на мужа Марфа.

- Пошла ты к черту!.. Наладила, пожрать не даст! Прокурор нашелся.

Он на ходу сорвал с вешалки пиджак, шапку и, подхватив под мышку мешок со шкурками, выскочил из избы. Вслед за ним, радостно взвизгивая, рванулся пес Топтыга. Шевлюгин злобно пнул его ногой в бок.

2

Шевлюгин стремительно перешел глубокий Волчий овраг и вышел к просеке, пересекающей Глухое урочище на две равные половины. Под сапогами чавкала оттаявшая, промоченная снеговыми водами земля. По бокам высоким частоколом тянулся сосняк. Ветер монотонно шелестел хвоей. Впереди, почти из-под ног, с криком "кеть-кеть..." взлетали куропатки. Вслед за ними с дальних берез срывались угольно-черные косачи и исчезали в непролазной глубине леса.

Завидно лесничему, вот он и копает под Шевлюгина.

От нахлынувшей обиды стало трудно дышать. Сжав кулаки, он готов был броситься в драку с Буравлевым и с этим ненавистным ему прихвостнем Ковригиным и драться, пока хватит сил. Злое чувство внезапно сменилось какой-то непонятной жалостью к себе, желанием ткнуться, как кутенок, кому-то в колени и почувствовать, как это было в детстве, ласковое прикосновение материнских рук.