Джон Хорган - Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки

• Название: Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки
• Автор: Джон Хорган
• Издательство: Амфора
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-94278-179-6

Есть ли границы познания? Возможен ли конец науки? Самые интересные научные теории последних двадцати лет, удивительный диапазон воззрений крупнейших исследователей конца XX века представляет читателю американский ученый и писатель Джон Хорган, объединивший в своей книге тонкий анализ потрясающих открытий и ярких, характерных свойств личности ученых, подаривших эти открытия миру.

---

— Эти термины — всего лишь описание, — он немного поразмыслил. — Возможно, мне следовало побольше сказать о славе, которую получаешь в результате разгадывания загадок, но я думал, что делаю это.

Что касается слова «парадигма», Кун согласился, что оно стало «слишком часто использоваться» и «вышло из-под контроля». Подобно вирусу, это слово распространилось за пределы истории и философии науки и заразило интеллектуальное общество в целом, где стало означать фактически любую доминирующую идею. В 1974 году мультфильм «Житель Нью-Йорка» продемонстрировал это явление, уловив его совершенно точно. «Великолепно, мистер Герстон! — изливает свои чувства женщина довольному мужчине. — Вы — первый человек, которого я знаю, использующий слово „парадигма“ в обыденной жизни». Но в просторечии слово «парадигма» стало использоваться во времена президентства Джорджа Буша, когда официальные лица Белого дома предложили экономический план под названием «Новая парадигма» (что на самом деле являлось рейганомикой под другим соусом)[52].

Кун снова признал, что часть вины ложится на его плечи, потому что в «Структуре» он не определил парадигму так четко, как мог бы. В одном месте он ссылается на парадигму как на первичный эксперимент, подобный легендарному бросанию Галилеем связанных цепочкой шаров разного веса с падающей Пизанской башни. В другом месте он называет ее «полным созвездием поверий», объединяющим научное сообщество. (Однако Кун отрицал, что дал 21 определение парадигмы, как утверждала одна дама-критик[53].) В послесловии к поздним изданиям «Структуры» Кун рекомендовал заменять «парадигму» словами «образец, пример для подражания, тип», но это не пошло. В конце концов он отказался от надежды объяснить, что он на самом деле имел в виду.

— Если вы схватили медведя за хвост, наступает момент, когда вам придется его отпустить и отступить, — вздохнул он.

Одним из источников силы и убедительности «Структуры» является ее глубокая двусмысленность; она одинаково нравится релятивистам и почитателям науки. Кун признавал, что «большая часть успеха книги и часть критики имели место благодаря ее туманности». (Задумываешься, является ли стиль Куна умышленным или врожденным; его речь запутана, так же наполнена сослагательным наклонением и уточнениями, как и его проза.) «Структура» — явно литературное произведение и, поскольку является таковым, может быть предметом многих интерпретаций. В соответствии с теорией литературы, Куну нельзя доверять представление точного отчета о своей собственной работе. Вот одна из возможных интерпретаций текста и самого Куна. Кун сфокусировался на том, что такое наука, а не на том, чем ей следует быть; у него был более реалистичный, твердый, психологически точный взгляд на науку, чем у Поппера. Кун понимал, что при силе современной науки и склонности ученых верить в многократно протестированные теории, наука вполне может войти в фазу постоянного нормального состояния, в котором невозможны последующие революции или открытия.

Кун также допускал, в отличие от Поппера, что наука не может продолжаться вечно, даже в нормальном состоянии.

— У нее было начало, — сказал Кун. — Есть множество обществ, у которых ее нет. Нужны особые обстоятельства, чтобы ее поддержать. Эти социальные условия теперь становится сложнее находить. Конечно, она может закончиться.

Наука может иметь конец, сказал Кун, потому что ученые просто не смогут больше продвигаться вперед, даже в случае получения соответствующих средств.

Признание Куном того, что наука может закончиться — оставив нас с тем, что Чарльз Сандерс Пирс определил как истину о природе, — делало еще более важной для Куна, чем для Поппера, необходимость бросать вызов авторитету науки, отрицать, что наука может когда-нибудь прийти к абсолютной истине.

— Я думаю, что не следует говорить лишь об одном: мы выяснили, что на самом деле представляет собой мир, — сказал Кун, — так как не это цель игры.

Кун пытался на протяжении всей карьеры остаться верным своему начальному прозрению, которое пришло к нему в студенческом общежитии Гарварда. В тот момент Кун увидел — он знал! — что реальность в конечном счете непознаваема; любая попытка описать ее затуманивает ее в той же мере, в какой и освещает. Но видение заставило Куна занять несостоятельную позицию: так как все научные теории не дотягивают до абсолютной мистический истины, все они одинаково неправильны; потому что мы не можем найти Ответ, мы не можем найти никаких ответов. Мистицизм Куна привел его к позиции такой же абсурдной, как позиция литературных софистов, которые спорят, что все тексты — от «Бури» Шекспира до рекламы нового сорта водки — одинаково бессмысленны или значительны.

В конце «Структуры» Кун бегло рассматривает вопрос, почему некоторые из областей науки сходятся на парадигме, в то время как другие, похожие на искусство, остаются в состоянии постоянного течения. Ответ, намекнул он, — это дело выбора; ученые в определенных областях просто не хотят связывать себя с определенной парадигмой. Я предполагаю, что Кун не стал развивать это положение, потому что не знал ответа. Некоторые области, такие как экономика и другие социальные науки, никогда не остаются долго верными единичной парадигме, потому что они занимаются вопросами, для которых одной парадигмы недостаточно.

Области, достигающие консенсуса, или нормальности, если взять термин Куна, делают это, потому что их парадигмы соответствуют чему-то реальному в природе, чему-то истинному.

Как я нашел Фейерабенда

Сказать, что идеи Поппера и Куна ошибочны — это не значит сказать, что они не могут служить полезными орудиями для анализа науки. Модель нормальной науки Куна точно описывает то, что сейчас делает большинство ученых: отрабатывают детали, решают относительно тривиальные задачи, которые скорее поддерживают, а не бросают вызов превалирующей парадигме. Критерий опровержимости Поппера способен помочь разделить эмпирическую науку и ироническую науку. Но каждый философ, проводя свои идеи слишком далеко, слишком серьезно их воспринимая, оказывается в абсурдной, противоречащей самой себе позиции.

Как скептику избежать превращения в Карла Поппера, стучащего кулаком по столу и кричащего, что он — НЕ догматик? Или в Томаса Куна, пытающегося точно передать, что он думает, когда говорит о невозможности истинной связи? Есть только один путь. Нужно объединить — полностью принять — парадокс, противоречие, риторическое излишество. Следует признать скептицизм необходимым, но невозможным занятием. Следует стать Паулем Фейерабендом.

Первой и оказавшейся наиболее влиятельной книгой Фейерабенда является «Против методологии» (Against Method). Она была опубликована в 1975 году и переведена на 16 языков. Она доказывает, что философия не может обеспечить методологию и вообще разумное для науки, потому что в ней нет разумного для объяснений. Анализируя такие краеугольные камни, как суд над Галилеем в Ватикане и развитие квантовой механики, Фейерабенд хотел показать, что в науке нет логики; ученые создают научные теории и придерживаются их по весьма субъективным и даже иррациональным причинам. В соответствии с Фейерабендом, ученые могут и должны делать все необходимое для того, чтобы продвигаться вперед. Он суммировал свое антикредо фразой: «Пойдет всё». Однажды Фейерабенд поднял на смех критический рационализм Поппера как «горячий парок над позитивистской чашкой с чаем»[54]. Он соглашался с Куном по многим пунктам, в частности о несоизмеримости научных теорий, но доказывал, что наука редко является такой нормальной, как утверждал Кун. Фейерабенд также обвинял Куна — вполне справедливо — в обходе осложнений, вытекающих из его точки зрения; он замечал, к отчаянию Куна, что социально-политическая модель его научных изменений прекрасно подходит организованной преступности[55].

Склонность Фейерабенда к позерству привела его к оскорбительным укусам. Однажды он сравнил науку с магией вуду, колдовством и астрологией. Он защищал право религиозных фундаменталистов иметь собственную версию мироздания, которую преподавали бы в школах наравне с теорией эволюции Дарвина[56]. Статья о нем в справочнике «Кто есть кто в Америке» за 1991 год заканчивалась следующей фразой: «Моя жизнь — результат несчастных случаев, а не целей и принципов. Моя интеллектуальная работа составляет лишь незначительную ее часть. Любовь и личное понимание гораздо важнее. Ведущие интеллектуалы и их страсть к объективности убивают эти личные элементы. Они преступники, а не освободители человечества».

Дадаистская риторика Фейерабенда скрывала очень серьезный момент: человеческое стремление искать абсолютные истины, неважно, насколько благородные, часто заканчивается тиранией. Фейерабенд нападал на науку не потому, что искренне верил, что у нее не больше претензий на истину, чем у астрологии. Как раз наоборот. Фейерабенд атаковал науку потому, что понимал — и ужасался — ее силу, ее потенциал в поддержании разнообразия человеческой мысли и культуры. Он возражал против научной точности из моральных и политических, а не гносеологических причин.