Лариса Бортникова - Охотники. Погоня за жужелицей

• Название: Охотники. Погоня за жужелицей
• Автор: Лариса Бортникова
• Издательство: АСТ, Этногенез
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904454-47-0

1919 год. Майор Норфолкского полка Артур Уинсли отправляется в Турцию расследовать загадочное исчезновение английского батальона. Назначение его не случайно — «Орден Рубиновой Розы и Золотого Креста» дает майору возможность вернуться в Британскую ложу Хранителей. С другого конца света в Константинополь едет чикагский гангстер Красавчик, нанятый американскими Охотниками. Ему предстоит пуститься в погоню за странными предметами. Случай сводит бандита и солдата в «Восточном экспрессе», и отныне охотиться за фигурками животных они будут вместе. Их ждут бурлящий Стамбул, полыхающий в огне Гражданской войны Крым, охваченная голодом Москва, пули турецких националистов и, конечно же, любовь.

---

— Ладно… Ладно. Не балбесь. Кофту подерешь, когда еще теперь обновку купим… — И вдруг прыснула, залилась мелким противным смехом: — Кофтенка-то диво хороша. Узорчик — «бык забодает». Все-все. Молчу-молчу…

— Няню-у‑у‑ура…

— Дарья. Скажи мне, а где тот кулон? Тот… Что тебе достался от матушки твоей. Жужелица. Дай мне его. — Не просьба — приказ. Голос Лидии Николаевны — тети Лиды — любимой обожаемой тетечки Лидочки — заполнил собой каждый сантиметр пространства.

— Не отдам! Мамин! Не отдам… — Даше казалось, что она кричит, но на самом деле она раскрывала рот почти беззвучно. Мысль о том, что сейчас единственную принадлежащую ей и только ей вещь — мамину Жужелку обменяют на кусок мыла или гребенку, Дашу совершенно сбила с ног. — Не отдам ни за что!

— Даша! Так нужно!

— Дашка, что ты за коза такая бодливая… Чего тебе с этой насекомой? Вон, даже не нацепила ни разу.

— Не отдам! — продолжала задыхаться Даша. А то, что Нянюра выступала сейчас не на ее, а на тетиной стороне, Дашу убивало. Это было страшно и больно по-настоящему. Сейчас они отберут у нее Жужелку — и все! Все… Вместе с ним отнимут и память ее. И маму. И папу. И дом на Якиманке. И душные улицы Тифлиса… Не будет больше Дашиного детства. А ведь она до сих пор даже ни разу не примерила на себя мамин кулончик — боялась, что тогда вещь сразу станет не маминой, а уже ее, Дашиной. Все собиралась когда-нибудь. Когда-нибудь… Позже. Не сейчас. Когда будет готова… Нет! Ни за что не отдаст она мамину жужку — жужелку!

— Даша. Да послушай же! Послушай меня! — тихо, спокойно и очень страшно попросила тетя Лида и коснулась Дашиного запястья своей прохладной ладонью.

Даша вдруг отчетливо, как будто ее носом ткнули в букварь, поняла, что ее в тете Лиде пугало. В тете Лиде такой, какой она стала после того, как Саша не вернулся домой. Прежде легкомысленная хорошенькая болтушка, Лидия Николаевна Чадова, любительница балов, маскарадов и литературных вечеринок, модница и немножко кокетка, она как-то сразу и вдруг стала другой. Жесткой она стала. Жесткой и несгибаемой. В отличие от дяди Миши, которому нынешняя жизнь оказалась не под силу, Лидия Николаевна, наоборот, словно распрямилась и оделась в припрятанную для такого случая невидимую броню. Именно благодаря ей (и еще Нянюре, безоговорочно подчинившейся своему новому главнокомандующему) все они и прошли через тяжелые революционные годы живыми и здоровыми, до сих пор не умерли с голоду, не заболели чахоткой, цингой или холерой. Все они выбрались невредимыми из многочисленных реквизиций, когда дом заполнялся гогочущей, пропахшей табаком и спиртом солдатней, когда дядя испуганно падал за письменный стол, обняв руками голову и зажмурившись, когда Нянюра тряслась в «углу совести», вцепившись в Дашин рукав и не желая даже в скважину чуланной дверцы поглядеть, что же происходит. И тогда тетя Лида смело и решительно выходила вперед, улыбалась и брала на себя переговоры с комиссарами… и всегда договаривалась. Именно тетя Лида принимала решение, что из оставшегося домашнего скарба продавать, на что его менять, какие издания из чадовской прекрасной библиотеки оставить, а что сжечь без жалости и глупых слез. Именно она, когда вдруг закончились дрова, ничуть не жалея, спалила в жадной и совершенно равнодушной к искусству буржуйке любимый белый Wagner: «Все равно настройщика днем с огнем не сыскать… а музыка нынче — актив неликвидный, руби, Нянюрушка». Она даже не изменилась в лице, услышав сперва треск, а потом прощальный стон инструмента. Wagner гудел страшно и долго, словно предавал анафеме неверную хозяйку. Тетя Лида первая перестала вспоминать о своем старшем сыне Саше вслух, и именно она встала между мужем и младшим сыном, когда дядя Миша дал Мите пощечину, а Митя полез на отца с кулаками. И это она запретила даже вспоминать этот инцидент. Это ее усилиями все они до сих пор оставались семьей.

Не послушаться тетю Лиду было невозможно. Это был не каприз и даже не обоснованный отказ младшего повиноваться старшему. Это было нарушением главного семейного закона. Не просто закона, а закона военного времени. Дочка офицера, она с детства зазубрила на всю жизнь: командир приказал — иди и выполняй. И никогда не спрашивай зачем.

— Не отдам мою Жужелку! — Дашу наконец-то прорвало, и она некрасиво зарыдала, вздрагивая всем телом. — Никому-никому не отдам! Моя-а‑а!

— Даша. Милая. Ладно, господь с тобой. Просто принеси кулон в гостиную. Сама принеси. К нему даже притрагиваться никто не станет. Мне… Нам… В общем, этому человеку нужно твою Жужелицу увидеть. Это не просто так человек… Это… Он оттуда. С юга. Он от генерала Деникина… от нашего Саши!

— Вот чего балбесишь? Ну чего балбесишь? — запричитала Нянюра. — Дурища нос в гамне, поди вымой на гумне… А ведь полковника алтирелии дочь.

И почему-то, как в детстве, внутри зажглась обида и злость на глупую няньку, злость знакомая и именно поэтому успокаивающая. Даша глубоко вдохнула и замолчала. Уставилась на тетю Лиду, не мигая.

— Принесешь?

— Да, — кивнула. Хотя задумалась, что могут и отобрать силой. Но все же не стала, не захотела в такое верить и, забежав в стылую детскую, быстро, чтобы не передумать, выхватила из тайника в столе шкатулочку.

В гостиной царило молчание. Человек — тот, что выглядел как мошенник, представлялся печником, а на самом деле был бог весть кем, может, даже и скупщиком золота, — снял с шеи цветастый платок, расстегнул ворот шинели и теперь грел руки над «дымящей» буржуйкой. Даша даже споткнулась, заметив, какие у него тонкие музыкальные пальцы, хоть и черные все от угольной едкой пыли. «Печник? Как бы не так… Может, карманник. Точно… или вор-попрыгунчик. Вон какой длинноногий, такому даже пружины не надо к подошвам приделывать», — подумалось — и тут же забылось. Человек повернулся к ней. Из-под картуза, из-под косматого, спущенного на самый лоб темного чуба глядели на Дашу удивительной красоты глаза. Серые-серые, но не прозрачные или холодной стали… А такие, как небо Тифлиса, подернутое вечерней ласковой дымкой. Даша неожиданно для себя покраснела и немедленно решила, что этот печник — отвратительнейший тип и наверняка обманет купившуюся на дымчатый взгляд тетю Лиду.

— Мадемуазель. Могу я взглянуть на вашу Вещь… на ваш кулон? Обещаю, я не стану его трогать, — тихо по-французски проговорил гость.

Даша раскрыла шкатулку и встала так, чтобы рассмотреть содержимое ему было неудобно. Ей хотелось, чтобы он подошел поближе и произнес еще что-нибудь. Баритон его показался удивительно красивым, гораздо красивее, чем у самого Баттистини, и это тоже настораживало. К тому же Даше хотелось еще раз послушать его акцент, чтобы определить, откуда же «печник» родом.

— Позволите взглянуть поближе? Здесь слишком темно.

— Конечно, — согласилась Даша. Потом на пробу по-английски добавила: — Прошу вас, сэр. — И заметила, как еле уловимо напряглось лицо тетки и как сам гость усмехнулся одними глазами, однако ничего не сказал.

В два шага оказавшись возле девушки, «печник» быстро оглядел фигурку Жужелицы, действительно даже не прикоснувшись к ней, потом поклонился Даше и утвердительно кивнул Лидии Николаевне.

— Все верно. Благодарю вас. Простите за вынужденную проверку, но я должен был убедиться, что вы — это действительно вы.

— Да, конечно. Я понимаю…

— Скажите, мадам Чадова, сколько таких Вещей среди членов вашего… гм… литературного кружка и сочувствующих?

— Кое-что здесь, в доме. Немного — три штуки. К тому же по Москве наберется около десяти предметов. Возможно, меньше. Сейчас непростые времена. Не все готовы отдать Вещь. Человек всегда надеется на перемены к лучшему. Люди успокаивают себя, мол, зачем этим… — тетя Лида непроизвольно взглянула в сторону столовой, — новым властям мистические безделушки? Большевики ведь даже в Бога не веруют. Представляете, даже Рождество отменили. В шестнадцатом и семнадцатом, когда мы только начинали переписывать владельцев Вещей, по обеим столицам насчитывалось человек тридцать — сорок. Люди даже сами нас находили. Много энтузиазма, много суеты. Все кичились друг перед другом, бравировали. А потом — кто-то сбежал за границу. Кто-то теперь по другую — красную — сторону. В прошлом году, после облав, особенно много было таких… вдруг «покрасневших». Это так странно. Так больно… Великие, прекрасные люди… и на поверку оказываются подлецами и трусами.

— Да. Так случается…

Тетя Лида вздохнула. Присела на некрашеную скамеечку.

— Вот такие дела. Может, получится уговорить и племянницу. Девочка даже не представляет, какова ценность ее кулона, не уверена, что об этом догадывалась и ее покойная мать. Да что там… Никто в нашей семье ничего про Вещи не знал. Я была так страшно напугана сперва. Как? Я? Почему вдруг решили, что можно мне доверять… Да кто я такая по сравнению с этими людьми… Почему, например, не Гумилев, не Есенин? Или не Маяковский? Почему? Разве не умнее, не чище они меня?