Андрей Яхонтов - Роман с мертвой девушкой

• Название: Роман с мертвой девушкой
• Автор: Андрей Яхонтов
• Издательство: МИК
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 2007
• ISBN: 979-5-87902-129-5

Наделенный жуткой, квазимодской внешностью тихушник, сам себя обрекший трудиться на кладбище, неисповедимыми путями попадает в самую гущу телевизионной беспардонщины и становится ведущим передачи «Красота спасет мир». Его новые знакомцы: кинорежиссер Баскервилев, поэт Фуфлович, врач Захер, журналист Поборцев (настоящая фамилия — Побирушкин) и телемагнат Свободин (подлинная фамилия — Душителев) не идут в сравнение с покинутыми подопечными, уютно обосновавшимися под могильными холмиками на плодородных нивах умиротворяющего погоста, куда герой влечется усталой душой… Именно на кладбище настигает его чистая неземная любовь…

---

— Другой коленкор, — воодушевились желавшие мне драйва помощники. — Теперь тип-топ, что надо.

Дополнительно подложили за щеку тряпочку с синькой и вкололи инъекцию, парализовавшую речевые центры. Спровоцированная шепелявость в сочетании с освоенным заиканием обогатила палитру неповторимым шармом. Я предстал перед камерой посиневшим и еще более перекошенным. И при этом начисто забывшим, о чем токовать.

Прима возникла под слепящими юпитерами в пестром кимоно и ослабленном корсете, любой мог полюбоваться выставленными напоказ впалой грудью и кадыкастой шеей. Увы, ни призывная обнаженность, ни лебедино-змеиная выя (ни мой отвисший флюс) оказались не способны затушевать постыдные проколы — следствие моей нерадивости: я не мог вспомнить заготовленный Гондольским комплимент, которым следовало приветить избалованную звезду. Не получился и финт с караоке, нужная мелодия не отыскивалась, а по плану танцовщица собиралась не только танцевать, но и петь. В довершение, как назло, забарахлил передатчик в ухе, подсказок Душителева я не различал, возможно, поэтому не обмолвился ни звуком о композиторе Сумбурешникове, муже моей неотразимой собеседницы, что стало последней каплей и было воспринято как вызывающая бестактность, которой злючка не простила. Мои отчаянные попытки выправить ситуацию привели к тому, что и о ее папе я брякнул слишком бегло, нимфа вышла из себя, сквозь кривой строй ее зубов хлынул поток отборной матерщины. Это спасло. Датчики зрительской активности зафиксировали лавинообразное подключение абонентов к передаче. До того, сообщил позже Гондольский, уровень интереса толокся на нулевой отметке, а то и нырял ниже допустимого предела. Согласно оценке специалистов, мои собственные ораторские потуги заслуживали самого негативного балла и не лезли ни в какие ворота. Я, например, вякал, что симфонии Чайковского и оперы Мусоргского (кому до них есть дело, у кого архаика способна вызвать ответный импульс?) являются непревзойденными образцами гармонии, и при этом не упоминал не только сумбурешниковских ораторий, но и — страшно сказать! — фортепьянных пьес его сводного брата Модеста Мясопотамова, и это в период расцвета творческого расцвета обоих, давно обскакавших в своих многочисленных экзерсисах (лабаемых в казино и ресторанах) и «могучую кучку», и всех вместе взятых клавесинных сочинителей прошлого. Выходит, я отвергал общепризнанное! Ввязывался в конфликт с содружеством созидающих шлягеры мелодистов! Мне так и было заявлено: безответственными, возмутительными нападками я смертельно оскорбил авторитетнейших людей своего времени, площадная брань балерины была истолкована как намеренное нежелание беседовать со мной — профаном и хамом.

Да, многого я не просекал, до многого не мог дорасти, многое воспринимал поверхностно, дилетантски, односторонне. Могло ли быть иначе? Если специальной подготовки не получил. А самообразованием почти не занимался. Вывод из происходившего напрашивался очевидный: надо исправляться. Совершенствоваться. Набирать очки.

Прозревать мне помогал мой друг и жемчужный баловень судьбы Подлянкин-Гондольский. Прирожденный пестун талантов, сам наделенный недюжинным даром грациозности, он не оставлял меня заботой и опекой. Вместе мы обмозговывали будущие эскапады и прорывы. Именно по инициативе Гондольского я нашел героя, вернее, героиню, какую еще не откапывал никто. Ради этого пришлось возобновить прерванную любовную связь. С церемонемейстершей крематорского ритуального зала я беседовал на фоне сполохов, рвущихся из заслонки огромной (почти доменной) печи, и в сопровождении квартета слепых музыкантов. Звучали популярные мелодии мужа кривобокой балерины и его сводного брага (чем удалось-таки вымолить прощение у Вральмана и его дочурки). Успех воспоследовал феноменальный. То, что плела, с трудом подбирая слова, моя бывшая любовница — о маленьких хитростях своей работы, о суевериях и приметах, которые должен знать каждый входящий на территорию кладбища, произвело фурор. Рекомендовала при посещении некрополя пользоваться калиткой, но никак не воротами, иначе в следующий раз через них тебя внесут уже в гробу; советовала не говорить могильщикам, которые произвели захоронение, «до свидания», а только «прощайте», иначе вскорости снова произойдет горестная встреча при печальных обстоятельствах; само собой, гроб не должен быть лежащему в нем бездыханцу велик, а то на свободное место окажется притянут кто-либо из близких почившего, главное же: не следует переламывать стебли положенных на крышку и внутрь цветов, иначе покойник обидится и будет являться по ночам… Эти и прочие рекомендации сразу — и безоговорочно — вывели передачу на одно из лидирующих мест.

— Подлинный армагедонц! — кричал мой одутловато-жемчужный поводырь, прикладываясь к фляжке с коньяком, которую всегда носил в нагрудном кармане пиджака. — Именно таких дивных хабалок и надо отыскивать на потребу пиплу!

Вечером он назначил мне встречу в ресторане «Бурый медведь» — для согласования дальнейших планов. Был полон энтузиазма. Я же продолжал испытывать неуверенность. Казалось: проснусь, и происходящее окажется дымкой, розыгрышем, изощренным укусом пресыщенных забавами шалопаев. Расхохочутся и скажут: не предполагали найти во мне идиота-простака и доверчивого болванчика.

За ресторанным столиком Гондольский держался строго. Много пил и не пьянел. Почти не закусывал. То и дело откидывал седеющую прядь со лба. (На этот раз и лохмы была вплетена — видимо, в связи с торжественностью момента, — помимо жемчужной нити, еще и орхидея). Он был в «клубном» пиджаке с блестящими металлическими пуговицами, под глазами пролегла устойчивая бархатная чернота. Предложил подписать контракт на полгода. Но уменьшил срок до трех месяцев, когда я, расхрабрившись, спросил разрешения пригласить в эфир исполнительницу блюзов, которую недавно услышал по радио. Ее глубокое с хрипотцой контральто волновало. Из радийного интервью я выудил: девчушка не знает, как осуществить себя.

— М-м-можно у-у-устроить е-е-ей п-п-паблисити, — заикнулся я, по привычке растягивая слоги и запинаясь чересчур утрированно.

Наперсник вытаращил глаза:

— Куда тебя заносит? Кому она интересна? Эта твоя блюзка? Юнцам-онанистам? Старикам-пердунчикам? Шлюшкам и наркоманам? Пусть скорее загибаются в своих галлюцинационных корчах и освобождают жизненное пространство. Нужны другие фигуры — типичные, наделенные харизмой, объединяющими, сплачивающими чертами и признаками! Если уж причастные к наркоте — то со стажем. Если из сословия проституток — то сутенеры и «мамки». Нужен крупняк. Масштаб. А она, твоя соплюшка, не той породы. Кишка тонка! Хотя она прямая, — процитировал он Фуфловича. — Не старуха! Не диабетчица. Наверняка не страдает базедовым расширением фар. Иначе бы ее давно вытащили на экран. Вот обрюзгнет, сделает пару «подтяжек», так что не под силу станет улыбаться, иначе швы лопнут — тогда валяй… Зови в свой шалман и популяризируй. Будет на что любоваться. С выпученными трахеидными глазами, с беззубым ртом вызовет шквал симпатий, приглянется гораздо большему числу потребителей. Да что там — поголовно всем… А пока… Пусть помыкается, пусть неудачи иссушат ее и наложат неизгладимый отпечаток. — Он смотрел на меня с неподдельной приязнью. И вразумлял, как вразумляют малое дитя. — Хотя… Может, ты и прав… Надо на нее взглянуть. Вдруг уже истощена… Вдруг она туберкулезница со стажем? Вдруг ее худоба на грани дистрофии… Или наоборот, брюхо и зад разнесло от гормональной дисфункции. Вдруг у нее лошадиная челюсть… И отсутствие музыкального слуха… И поют за нее другие… Приспела пора кем-то заменять нашу вечную «Похотливую Сардельку», не может же она вечно скакать по сцене в коротком платьице и стоптанных босоножках. Но ее варикозные вены… И трясущаяся, будто холодец, гузка… Созвучны всем. Беспроигрышны. Даже под «фанеру» ей удачно разинуть хлебало не удается… А это дорогого стоит. Уж поверь. И в придачу общий душок дешевизны, продажности… Толстые ляжки, отвислый бюст… Что может быть завлекательнее и членоподъемнее? Это верх филигранности… Недаром ее обожают и стар и млад…

Я кивал, боясь вновь ляпнуть невпопад и прогневить оракула. Взирал на него восхищенно. Что сталось бы со мной, не встреть я Гондольского? Зарыл бы себя под могильным курганом. Остался бы нужен только мертвякам. А теперь покорял воображение живых. Тех, кем раньше был отвергнут. Отринут, казалось, навсегда. Гондольский вытащил меня из пучины. Нашел применение. И высокое, как я догадывался, оправдание моему существованию. Не таясь, бывший одноклассник признавал: да, позвал меня-неумеху в избранный круг по принципу и признаку разящей наповал безобразности. Сделал сподвижником пока авансом. Но он в меня мерил… И ждал: я оправдаю его усилия. Что ж, был признателен вершителю и за откровенность тоже.