Евлампий Поникаровский - С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

• Название: С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
• Автор: Евлампий Поникаровский
• Издательство: ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45821-9

После катастрофических потерь 1941 года, когда Красная Армия утратила прежнее превосходство в бронетехнике, командованию РККА пришлось сделать ставку на кавалерию, увеличив количество кавдивизий в семь раз. Но, что бы там ни врала антисоветская пропаганда, красная конница никогда не ходила с шашками наголо в самоубийственные атаки на танки — кавалерийские корпуса Великой Отечественной имели тяжелое вооружение и огневую мощь, несравнимую с конармиями Гражданской войны. Так, автор этой книги был командиром минометной батареи 37-го гвардейского Донского казачьего полка, который с боями прошел тысячи километров от Кавказа до Австрийских Альп. Эти мемуары полностью опровергают расхожее мнение, что кавалерия якобы «безнадежно устарела» еще до начала Второй Мировой, воздавая должное советским казакам, поившим коней из Одера, Дуная, Шпрее и Эльбы.

---

На фронте постоянно горькое соседствует с чем-то веселым и смешным. На Кальмиусе, где мы едва только заняли позицию, с казаком Атой Чариевым, туркменом по национальности, произошел такой случай. С вечера он не полез ни в окоп, где слишком тесно, ни в землянку с ее спертым воздухом, тяжелым запахом немытых тел и вонью портянок. Казак расположился на вольном воздухе у минометного ровика. На землю постелил плащ-палатку, под голову пристроил ящик с минами, укрылся шинелью.

На рассвете противник сделал на батарею короткий артналет. Я выскочил из землянки сразу же после первых разрывов и увидел, что один из снарядов угодил в минометный дворик. Оттуда взметнулся столб дыма и огня. Сознание обожгло тревогой. Побежал к дворику. Прямым попаданием разбит миномет. Взрывной волной расшвыряло во все стороны штабель ящиков. Кто-то из расчета засыпан песком в окопе. Один казак лежит распластанным за бруствером ровика. По тревоге я поднял несколько человек, чтобы скорее откопать засыпанных казаков. К тому, что лежал за бруствером, подбежала сестричка. Она опустилась возле казака на коленки и стала переворачивать его на бок. И вдруг сердитый голос казака:

— Что ты, девка, делаешь со мной?

— Ты… живой? — растерянно спросила Женя.

— А ты разве не видишь? — Чариев блаженно потянулся, хрустнул суставами, сказал: — Ах, какой хороший сон я видел. Свою Туркмению. Кишлак… А что случилось?

— Да поднимись ты, соня, погляди.

Чариев поднялся, поглядел. На его лбу выступила испарина. В десятке шагов от него валялся разбитый миномет. Ящик, который он клал под голову, лежал далеко в стороне, его выбило взрывной волной, а мины раскидало. Удивление и испуг казака сменились огорчением, хотя и напускным.

— Ты пошто, девка, сон не дала доглядеть? Хороший был сон…

Что-что, а поспать Ата Чариев любил. Спать он мог под обстрелом, спать он мог на коне во время марша. Зная эту слабость Чариева, казаки частенько подшучивали над ним. Бывало, расстегнут на ходу подпругу, седло постепенно съедет с коня и упадет. Вместе с седлом упадет и Ата Чариев. И… не проснется.

Полк пополнялся. Пополнялась и моя батарея. Командир второго эскадрона старший лейтенант Захаров передал мне в батарею Василия Шабельникова, минометчика по специальности. Личностью Шабельников стал приметной. В свои девятнадцать лет он походил на двенадцати-тринадцатилетнего подростка. Даже ребячьи черты на лице еще не изросли, не изгладились. Великоватая, не по голове, кубанка постоянно сползала Василию на глаза. Не вышел казак и ростом. С винтовку был, да и то если брать без штыка. Мужчина в сто пятьдесят сантиметров. Батарейцы поставили Василия рядом с Яковом Синебоком, и смех всех взял: своей головой казачок едва доставал до пояса Синебоку. Даже всегда серьезный и сдержанный на шутки Яков развеселился. Глянув сверху вниз, он рассмеялся:

— Ты видкеля такий… недомерок?

Но мал золотник, да дорог. До прихода в батарею, в эскадроне, Василий Шабельников не раз ходил в атаки. Об одной из них, первой, и о своем командире сабельного взвода младшем лейтенанте Савченко через много лет после войны с душевной теплотой Василий напишет мне: «Моему командиру было лет под пятьдесят. Невысокий ростом, коренастый, седой, он поражал нас песнями. Младший лейтенант до самозабвения любил петь украинские песни. На больших и малых привалах, во время перекуров, в любую свободную минуту (да что свободную — всегда!) без песни он не обходился. И даже в бою его не оставляла песня.

Помню 8 сентября 1943 года. Утром своим эскадроном мы заняли оборону на реке Кальмиусе. Стали вести наблюдение за противником и готовиться к наступлению. Скоро последовала команда: „Приготовиться к атаке!“ Минут через пять под командованием Савченко мы поднялись и, открыв ураганный огонь по фашистам, пошли вперед. Наш командир взвода, на ходу стреляя из автомата, громко запел „Посеяла огирочки“.

Немцы не выдержали яростной атаки, побежали. Казаки проскочили окопы гитлеровцев, а мы, человек пять вместе с младшим лейтенантом, у окопов задержались. Нас остановил пистолетный выстрел, раздавшийся метрах в двадцати слева. Стрелял немецкий офицер. Мы увидели, что в окопах, за тем офицером, еще есть немцы. Но стрелял один. Мы крикнули: „Хенде хох!“ (Руки вверх!). Те, другие, подняли руки. А этот гад продолжал стрелять. Пришлось залечь. Я бросил гранату, но она упала за окопом, а немец-фашист пригнулся, спрятался. Я бросил вторую гранату. Офицер поднялся и тут же взвыл — был ранен. Но не поднял рук, а бросился на нас не то с ножом, не то с гранатой. Младший лейтенант Савченко пристрелил его. Остальные десять немцев сдались в плен. Пленные страшно были ошарашены тем, что в такой ситуации, в разгар смертельного боя, советский офицер пел.

Три-четыре минуты, не более, длилась эта схватка. Пленных мы отправили в штаб полка, а сами продолжали наступление. По убегающим немцам наши минометчики вели тогда удивительно точный и частый огонь. Савченко воскликнул: „О це добре минометчики кыдают огирочки!“ и продолжал петь все ту же песню».

Мужеству, смелости Василий Шабельников учился, наверное, у своего командира взвода младшего лейтенанта Савченко. На батарее юный казак к любой работе относился с великим прилежанием. Но и молчаливости тоже был великой. Пожалуй, только парторгу батареи старшему сержанту Марченко удавалось разговорить Шабельникова. Однажды случайно я услышал их беседу. Они сидели на завалинке дома, где я квартировал.

Шабельников сказал, что кидать мины ему больше нравится, чем шашкой махать.

— Что значит «нравится»? — спросил Марченко. — Это же не гармонь, игра на которой может нравиться и не нравиться.

— Не гармонь, — согласился Шабельников. — Но сколько сразу можно укокошить фрицев одним залпом батареи? Ого! Душа радуется.

— Страшно ходить в конные атаки?

— Самому-то мне не очень, да шкура почему-то дрожит.

— Сколько ты зарубил гитлеровцев?

— Василий Александрович говорил, троих. А сам не знаю.

— Как это не знаешь?

— Так, не знаю.

— Кто такой Василий Александрович?

— Эскадронный наш.

— Медаль «За отвагу» за них получил?

— Не знаю.

Я определил Василия своим связным. И не ошибся. Из штаба ли полка, с огневой ли позиции батареи он являлся ко мне на наблюдательный пункт часто с ног до головы облепленный грязью, а иногда и в простреленной одежде: приходилось ползти под огнем, под обстрелом противника.

На смену Евгении Пархолуп санинструктором на батарею прислали Панну Мазурик. Ранее она была в артиллерийской батарее 76-мм пушек нашего полка. Дивчина была тоже боевая. Мы знали: в артбатарее у Панны есть жених, командир орудийного расчета сержант Иван Цурпал. Мы разрешили Ивану Цурпалу видеться с невестой, когда на то выпадала какая-то возможность.

Любовь на войне — трудное счастье. Его с достоинством несли и Панна, и Иван. К сожалению, недолго. Панна ожидала ребенка, и скоро мы проводили ее домой, в Томскую область. А примерно через месяц в боях за Молдавию погиб ее Иван. Из писем мы знали, что Панна родила дочь, и очень жалели, что малютке никогда не доведется узнать теплоту отцовских рук.

В эти дни в полк пришла приятная весть: за боевые заслуги перед Родиной, за овладение городом и железнодорожным узлом Волноваха дивизии присвоено почетное наименование «Волновахской» и она награждена орденом Красного Знамени.

24 октября мы снялись из Большого и Малого Токмаков, походным маршем проследовали Пятихатку, освобожденную нашими войсками неделю назад, и вышли на подступы к городу Орлянску — сильному опорному пункту врага на реке Молочной. Бои за Орлянск были тяжелыми и затяжными. Потери мы понесли большие. Только в моей батарее вышли из строя сразу два командира взвода из трех — лейтенанты Ромадин и Мостовой. На командование одним взводом пришлось вернуть старшего сержанта Рыбалкина, а другой взвод поручить старшине Жерлицыну.

Нашу дивизию и весь 5-й гвардейский казачий кавалерийский корпус командование фронта ввело в орлянский прорыв. Теперь мы вырывались на степные просторы Северной Таврии. Северная Таврия — это безоглядная равнинная степь. Здесь мало дорог и редки населенные пункты. Сплошной обороны противника в степях не было. Мы шли стремительным, форсированным маршем. Путь нашего полка лежал через большое село Маячки на Асканию-Нову и Чаплинку.

Аскания-Нова — заповедник мирового значения. В нем сохранялись и разводились редкие копытные животные из дикой природы, которых не только в нашей стране, но и на всей земле осталось немного. Перед нами ставилась задача: спасти уникальный заповедник от разорения, ограбления и уничтожения фашистами. И другая — перерезать шоссейную дорогу, идущую через Каховку в Крым. Затем, при удачном развитии событий, продолжить рейд, выйти в низовье Днепра и, заняв город Цюрупинск, лишить противника последней железнодорожной магистрали, связывающей его с Крымом: Херсон — Джанкой. Этой операцией завершалось очищение левобережья Днепра на всем его протяжении и полностью блокировался с суши Крым, все еще занятый противником.