Влас Дорошевич - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Влас Дорошевич
• Издательство: Товарищество И. Д. Сытина
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1906

---

Но самое страшное было, когда один из вызвавших его просителей начал свою речь к Ивану Ивановичу так:

— Прочитав сегодня в газетах ваши просвещённые взгляды, осмеливаюсь…

Иван Иванович схватился за притолоку:

«Все знают… все»…

Безумные мысли закружились у него в голове:

«Убить просителя и спрятать труп».

Но голос благоразумия взял верх:

«Всех не перебьёшь… Всех перебить невозможно»…

Да к тому же в его ушах прозвучал в эту минуту, словно труба архангела, страшный голос курьера:

— Вас к директору!

Шатаясь, Иван Иванович вошёл.

В кабинете было полутемно.

— А, это вы… — сказал директор, отвернулся и подал ему руку, как показалось Ивану Ивановичу, нерешительно.

Подал и сейчас же отдёрнул.

«Убить директора и спрятать его труп?». мелькнула в голове Ивана Ивановича опять та же безумная мысль, и ему вдруг мучительно, страстно, болезненно захотелось, чтобы в эту минуту случилось светопреставление.

Директор смотрел в сторону, барабанил пальцами, видимо, хотел что-то сказать, но говорил совсем другое.

— Какая хорошая погода! — сказал директор.

Иван Иванович шевелил сухими губами.

— На улице ездит много извозчиков! — сказал директор и, не получая ответа, добавил: — Вообще на улицах завелось что-то слишком много извозчиков…

Иван Иванович от этих странных фраз директора ещё больше страдал. Наконец он облизнул сухим языком сухие губы, собрал все силы и воскликнул:

— Пётр Петрович… Ваше превосходительство…

Его голос пересёкся и зазвенел как оборванная струна.

В кабинете послышались тихие всхлипывания.

Директор заговорил. В голосе его тоже послышались слёзы:

— Иван Иванович… Успокойтесь… Не надо… Ведь я же не зверь, я понимаю… Ничего особенного… Даже очень дельно… Но только отчего же вы всего этого мне на словах не сказали, а так, вдруг, в газете?..

Всхлипывания раздались сильнее.

— Ну, ну!.. Не буду… Не надо… Я не спрашиваю, как это случилось! Не надо!.. Не рассказывайте!.. Я знаю, вам больно… Но, Иван Иванович, дорогой мой… Одна просьба!.. Ну, случился грех, с кем не бывает… Но вперёд не впадайте… Затягивает это… Я знаю… Вон посмотрите, Степан Степанович…

— Пётр Петрович, — воскликнул Иван Иванович, — да неужели я Степан Степанович?…

И рыдания хлынули из его груди…

Сравнить его со Степаном Степановичем! Это было уж слишком.

«Вот когда я погиб! — вспоминал потом Иван Иванович. — Убил он меня, назвав Степаном Степановичем».

Директор даже испугался.

— Да я не сравниваю… Что вы?.. Иван Иванович!.. Я предупреждаю только… Отечески предупреждаю… Ведь «они» начнут теперь шляться… Ах, Господи! Командировку, что ли, вам дать куда-нибудь, чтобы вы проветрились?!

В горле Ивана Ивановича высохли слёзы.

— Нет-с, ваше превосходительство, никакой командировки на надо… Никуда я не поеду… Я останусь тут бороться. Пусть ко мне ездят, пусть искушают… Борьбой, борьбой со страстями я искуплю невольное падение… Искуплю и восторжествую!

И, сделав поклон, он шатающейся походкой пошёл к двери.

— Бог вам да поможет в вашем подвиге! — напутствовал его вслед директор, а когда Иван Иванович выходил из двери, он слышал, как директор говорил экзекутору:

— Вот и ещё одного чиновника мне испортили!

В коридоре Ивана Ивановича, оказывается, поджидал Степан Степанович.

— Хотите, батюшка, я вам одного репортёра пришлю! — страстно прошептал Степан Степанович, — Как, шельма, интервьюирует!!!

Иван Иванович даже отпрянул в ужасе и воскликнул:

— Отойди от меня, сатана!

Темно было в департаментах, а на улице было ещё достаточно светло, и Иван Иванович, возвращаясь домой, узнал на встречном лихаче того самого молодого человека, который его вчера интервьюировал.

Молодой человек ликовал. Иван Иванович считался самым неприступным из действительных статских советников, и за интервью с ним молодому человеку заплатили в редакции по двойному тарифу.

Молодой человек радостно закивал Ивану Ивановичу.

У Ивана Ивановича кровь бросилась в голову, ему захотелось вдруг остановить извозчика, закричать:

— Стой! Городовой! Держи его! Взять! Он развращает действительных статских советников!

Но лихач уже промелькнул и затерялся в толпе экипажей.

Вернувшись домой, Иван Иванович объявил, что никуда не поедет.

— Куда ни поедешь, везде «про то» говорить будут!

Он даже в клуб не отправился обедать. Просидел, не евши, и, быть может, слабостью вследствие голода и объясняется то, что случилось.

В семь часов в кабинет вошёл другой молодой человек, с беспокойно ласковым взглядом, сел против Ивана Ивановича и, нежно наклонившись к нему, мягко спросил:

— Что вы думаете о резиновых калошах?

Иван Иванович хотел вскочить, крикнуть прислугу, приказать избить ласкового молодого человека резиновыми калошами, но сам не знает, как вместо всего этого сказал:

— Думаю, что резиновые калоши полезны вследствие только дешевизны, но в смысле сохранения пальцев на ногах предпочитаю кожаные…

И пошёл…

На следующий день с Иваном Ивановичем в департаменте даже не все поздоровались, экзекутор сухо сказал:

— По распоряжению г. директора, из вашего ведения будут изъяты все дела, не подлежащие оглашению.

Но Ивану Ивановичу — странное дело, он даже сам удивлялся своему равнодушию — было всё как с гуся вода. В эти ужасные минуты его волновала только одна мысль:

«Нет, что же он, подлец, про буквы металлические ничего не напечатал. Ведь я говорил, что металлические буквы в калошах вредны, ибо портят сапоги. Забыл, должно быть! Надо будет за ним послать!»

Степан Степанович подлетел к Ивану Ивановичу уже смело, утащил его в угол и шёпотом сказал:

— Читал. Хорошо. Но всё-таки не так, как мой, с которым я интервьюируюсь. Вот, подлец, умеет. Всю подноготную переберёт. До души доходит. Хотите, пришлю разочка на два. Пусть интервьюирует. Удовольствие получите!

Иван Иванович прошептал:

— Пришлите!

Степан Степанович рассмеялся и по плечу его похлопал:

— Так-то! А то «сатаной» вчера назвали! День только потеряли.

И Иван Иванович, к удивлению, за такую фамильярность не только не послал Степана Степановича к чёрту, а, напротив, позвал в трактир обедать.

И вечер они провели в трактире, в пьянстве и разговорах:

— Как лучше интервьюироваться?

После обеда они ездили к каким-то интервьюерам, пили с ними пиво, кажется, танцевали, и на утро Иван Иванович прочёл в пяти газетах пять интервью с ним:

«О нормальной длине юбочек у балетных танцовщиц».

«Брать ли нам Герат?»

«О мерах к предупреждению наводнений».

«О лучшей закуске к водке».

«Что, по его мнению, сделалось с Андре».

Что произошло дальше?

Об этом грустно и рассказывать.

В один хмурый, ненастный день директор, — даже не лично, а через экзекутора — объявил Ивану Ивановичу свою волю:

— Подавайте прошение.

И Иван Иванович не только не смутился, но даже громко спросил:

— За что?

Экзекутор даже не нашёлся ответить, да Иван Иванович и не ожидал ответа. Смело и вызывающе глядя всем в глаза, он кинул, словно вызов:

— За то, что я интервьюируюсь?

Все были в ужасе. Он ещё бравирует этим!

— А Степан Степанович? — вызывающе бросил Иван Иванович.

Это уж было чересчур! Экзекутор сделал самое суровое лицо и отвечал, отчеканивая каждое слово:

— Даже Степан Степанович не доходил до такой распущенности. Степан Степанович интервьюируется постоянно с одним. А вы с кем ни попадя. Ни одного дня ни одной газеты не выходит без интервью с вами. Прощайте.

И даже Степан Степанович не подал ему руки и отвернулся, когда Иван Иванович выходил из канцелярии.

Переступая в последний раз порог канцелярии, Иван Иванович чувствовал, что для него всё гибнет, и какое-то дикое, весёлое отчаяние охватило его. Какое-то бесстыдство овладело им. Ему захотелось бесстыдничать, приводить всех кругом в ужас, негодование, пить чашу презрения.

На пороге он обернулся и крикнул на всю канцелярию:

— Хотите я к вам, ко всем, интервьюеров пришлю?! Ах, хорошо, подлецы, интервьюировать умеют!

Он ожидал воплей негодования, угроз, криков: «вывести его!»

В ответ было гробовое молчание.

И среди гробового молчания Иван Иванович, бледный, шатающийся, вдруг обессилевший, вышел из канцелярии. Даже швейцар не надел ему в рукава, а набросил на плечи шинель.

— Погиб, погиб! — шептал Иван Иванович, идя домой пешком.

А вечером в его квартире шёл дым коромыслом. Иван Иванович… праздновал своё изгнанье в кругу репортёров, пил, плясал для них русскую и кричал:

— Выгнали! Слава Богу! Теперь я свободен! Теперь я ваш! Интервьюируйте меня по 24 часа в сутки! Пусть публика знает все мои мысли! Ничего сокровенного у меня нет!