Зоя Прокопьева - Белая мель

• Название: Белая мель
• Автор: Зоя Прокопьева
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Повести Зои Прокопьевой посвящены жизни рабочих и служащих Урала. Построенные на морально-этической проблематике, они раскрывают характеры в острых, конфликтных ситуациях. Читая их, убеждаешься, что автор живет радостями и тревогами нашего современника, беспокоится о нем.

---

6

И в прошлом и в позапрошлом году он стоял здесь вот так же. Так же было светло от березового леска, и так же далеко виднелось белое песчаное дно, и на ровной глади, посреди озера, спали утки, а он стоял на твердом песчаном приплеске и узнавал недалекий камышистый мысок справа, огромный, голый, сырой, источенный какими-то жучками черный пень возле уреза воды и багрянолистный куст крушины на бугорке слева.

Изредка, высоко над головой, в прозрачном осеннем небе со свистом проносились тяжелые косяки гоголей, а низко и откуда-то из-за верхушек берез неожиданно падали быстрые чирки, и он не успевал вскинуть ружья, а иногда просто не хотел пугать тишину. Он знал, что часа через два придет сюда, на перелет, и охота будет удачной, а сейчас он вернется к машине. Там на костре Юля варит уток — шилохвость и двух чирков.

Сейчас они сядут и поедят, а после он сделает вот на этом камышистом мыске скрадок, он уже подобрал ящик из толстых реек, в них грузят картошку на поле.. Он затащит этот ящик в камыши, чтоб можно было на нем сидеть, срежет несколько пучков ивовых веток и привяжет к ящику, шалашиком, а потом забредет в воду и, распустив чучела, спрячется в скрадке, будет ждать. В прежние времена, покуда был начальником цеха, ему не так-то часто выпадало побывать на охоте, тем более с Юлей. «Надо бы ей тоже купить ружье, сапоги и теплую куртку, — подумал он. — И надо бы кончать эту канитель, соединить комнаты и жить... Будет ли мне хорошо? Не знаю. А пока — хорошо. Наверное, вместе будет тоже хорошо», — уверял он себя.

Он повернулся спиной к озеру и пошел наискосок по высокому вишеннику и шиповнику. Вышел на опушку. В лицо тянуло теплым ветерком. Было сухо, кое-где уже чернели пахотой поля. Вокруг, до самого горизонта, сияли желтизной огромные стога соломы. Он пошел к одному из них, где у маленького пресного озерка под багряным кустом крушины стояла его малолитражка и где Юля готовила уток с опятами.

Юля сидела на корточках перед костром и ложкой снимала из котелка пену. А рядом на куртке лежал ворох шампиньонов с чешуйчатыми шляпками, с ярко-розоватой мякотью в надломах.

— Что ты с ними будешь делать? — спросил он.

— Ты представляешь, какое это будет чудо зимой — жареные шампиньоны!

— Представляю.

— То-то. Ты посмотри, сколько их во-он на том бугорке около поля. Круги, круги... Я брала только молодые. Удивительный фрукт! — улыбнулась. — Ну что же, садимся обедать?

— Ты прибери утиный пух — можно выстегать куртку. Очень тепло. Зимой будем ходить на зайцев. А уток я тебе настреляю...

— Ты пришел к выводу, что я могу быть хорошей женой?

— Давно, — улыбнулся он, — только мне все некогда было сказать тебе об этом.

— Верю.

— Вот и прекрасно! Сейчас пообедаем, и я пойду.

— Можно я пойду с тобой?

— Можно, — снова улыбнулся он.

«У нее очень красивые глаза, — подумал он, ставя ружье в куст крушины. — Таких лилово-синих глаз я никогда не встречал. Она постоянно смотрит на меня с болью и укором. За что? Н-да-а... А ведь я два года уходил и возвращался, и она никогда и ничем не выразила своего неудовольствия. Только смотрит, смотрит... Свинья я, черт побери. Неужели мне только что стало ясно, что я не могу, нельзя мне потерять ее? Это последняя моя женщина».

Он подошел к стогу и выдернул охапку соломы, бросив ее возле костра, упал на спину и, закинув руки под голову, стал смотреть в небо. «Я — идиот. Я приехал с ней на охоту, а думаю о Елене. Когда я думаю о Елене, я не могу прикоснуться к этой...»

— Садись за стол, — позвала Юля.

— Батюшки-и! Утки в опятном соусе, коньяк, свежие помидоры. Уф! — развеселился он, садясь за красный складной столик и все поглядывая на нее, сравнивая. «Чепуха какая, я не могу от нее освободиться. И не могу забыть ту... Елена, эта красивее тебя, но я не могу от тебя освободиться... Неужели так будет всегда?..»

— Ты опять думаешь о работе?

— Что ты! Я думаю о том, что люблю тебя и как мы сейчас пойдем на охоту...

— Я очень довольна, что мы выбрались сюда, — сказала Юля, поглаживая щенка. — Рой, лежи. Сейчас ты получишь косточки... Артем, ты забыл хлеб. — Она встала и убрала с костра котелок с чаем. — Ты всегда забываешь есть хлеб.

— Молодец, вкусно! — похвалил он. — Скоро утки откормятся на осенних полях и будут еще вкуснее. — Он посмотрел на Юлю, высокую, стройную, в спортивном синем костюме, и остался доволен. — Сына бы нам.

— Ты уверен, что мы вырастим сына? — садясь перед ним за стол, спросила она.

— И не одного.

— Своего сына я назову так: мой единственный, любимый сын Мелс, — сказала Юля.

— Почему единственный?

— Потому что потом ты уйдешь и у меня никогда и никого не будет, кроме него. — Говоря это, она смотрела на куст крушины.

— Ты что, у нас будет пятеро сыновей. Две собаки и два ружья.

— У меня будет один сын, — сказала она.

— Странно! — удивился он. — Разве ты не хочешь, чтобы у него и у нас было будущее?

— Хочу, но я уеду. Потому что у тебя в глазах всегда твое прошлое. Я не хочу жить рядом с твоим прошлым. Ты болен прошлым. И пятеро сыновей не исцелят тебя от твоего прошлого.

— Юленька, ты ошибаешься. У нас будет все и никакого прошлого. О чем ты? Посмотри на меня. Ну вот, — он встал, подошел к ней и поцеловал в висок. — Спасибо, родная! Я пойду готовить скрадок.

— Выпей чай.

— Спасибо.

Он снова сел и, глядя на нее, стал пить чай. Вспомнил, как два года назад пришли и сказали, что в цех назначен новый врач и нужно осмотреть всех женщин. Он, отправляясь на оперативку в разнарядочную, зашел в здравпункт и увидел ее. Она стояла у окна, подняв и раскинув руки, вся в белом, и за окном косо валились хлопья снега, и он растерянно топтался у порога, а она не оборачивалась. В спине и в изломе рук ее было что-то беспомощно-скорбное. Он кашлянул. И она медленно опустила руки и повернулась.

— Я вас слушаю, — сказала она и посмотрела на него. Глазищи синие-синие.

— Это я вас пришел слушать, — усмехнулся он и представился.

И вот теперь, вспомнив, как после она его слушала и он ее слушал, Артем сказал:

— Юля, я ведь от тебя ничего не таил.

— Да, но ты думаешь и думаешь о ней.

— Ты права. Я не могу понять, почему иногда думаю о ней? Может быть, я прощаюсь?

— Может быть, — вздохнула Юля. В глазах ее копились слезы, которых он не заметил. — Знаешь, я тебе не сказала, что вчера приходил ко мне сосед — приглашал в ресторан. А я даже не знаю, как его звать. Я с трудом выпроводила его и вдруг почувствовала свою ущербность. Ведь когда женщина не хочет иметь семью, в этом видится чуть ли не развращенность. Одна. Почему одна? Кто-то к ней, вероятно, ходит. А почему бы мне не пойти?.. Скажи мне, Артем, почему надо обязательно походить на всех?

— Потому, что человек не может быть свободен от общества, — сказал Артем и начал собираться на охоту.

— А общество от меня может быть свободным?

— Возможно, — он надел патронташ, взял ружье, топорик, мешок с чучелами и попросил: — Щенка придержи. Побежит следом и распугает уток.

— Что так рано?

— Буду делать скрадок.

— Как только я управлюсь с грибами, мы придем к тебе. Тихонько.

— Хорошо, — сказал он и посмотрел на желтеющий березовый лес, за которым было то горько-соленое озеро, где он собирался охотиться вечером.

Пройдя лес, он сел на сухой белый песок возле воды, вынул спички и поджег охапку березового сушняка. Достал письмо, которое до сих пор лежало у него в кармане за обложкой охотничьего билета, и в который раз прочел:

«Знаешь, все чаще болит душа. Что это? Осмысленная тоска по далекой юности? Или боль от прошедшей мимо и не понятой нами любви? Я жалею теперь все прошлое, и не хочется так бездарно жить, как живу сейчас. Господи-и! Эти горькие, бессонные ночи над белым листом бумаги, эти преданные глаза мужа, в сущности доброго человека. Но зачем он мне?.. А ты, какими ты дышишь ветрами? Знаешь, мне здесь все надоело, и я устала, очень устала. Я как-то странно затосковала по тем радостям, которых у меня нет. Нет покоя и прочих благ в этой суматошной и горькой жизни. И от этого очень грустно. У меня осталась одна радость — белая стопка бумаги, на ней я могу осчастливить кого-то или распорядиться чужими чувствами. И еще — ты... Позови меня. Позови...»

Но никто не позвал Елену. Письмо это было написано в Архангельскую область, в какую-то Амдерму, Сергею Каракулину. Письмо вернулось обратно с пометкой: «Адресат выбыл». Елена была тогда в командировке, и Артем вскрыл письмо. Очень уж ему показалось странным: Елена, его жена, и какая-то Амдерма, что-то толкнуло его вскрыть письмо. Может быть, подумал он тогда, что это одно из увлечений прошлого лета — отдыхала у моря, или далекая любовь юности, но он вскрыл это письмо и прочел. Он долго носил его в кармане, а потом оставил в столе на работе, все не решаясь вернуть. Что он за человек и какими дышит ветрами? «Ишь ты, — подумал Артем, — боль души у нее выплыла. Глаза ей мои надоели... Все ей надоело. А когда писала это письмо, на кухне, поди, был ворох грязной посуды? И в комнате клубился дым, курила и кидала где попало окурки...»