Абдурахман Абсалямов - Белые цветы

• Название: Белые цветы
• Автор: Абдурахман Абсалямов
• Издательство: Художественная литература. Роман газета № 21-22
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

Герои романа — деятели медицины, ученые и рядовые врачи. В центре внимания автора — любовь Гульшагиды и Мансура, любовь необычная, но прекрасная и торжествующая.

---

Магира-ханум наконец выздоровела, вышла на работу. Теперь Гульшагида могла все свое время отдавать подготовке к экзаменам. Отпала необходимость, да и некогда стало посещать «свою» палату, хотя Гульшагида привязалась к больным, скучала без них.

Как это частенько бывает, вслед за полосой удач вдруг начинаются неприятности. Тоже самое получилось и с Гульшагидой.

Она возвращалась с дежурства в общежитие. В саду около памятника Тукаю неожиданно увидела Фатихаттай с Гульчечек и, конечно, остановилась. Фатихаттай сидела на скамейке, а девчурка копалась лопаткой в снегу. Поздоровавшись, Гульшагида присела рядом со старушкой.

— Забыла ты нас, Гульшагида, совсем забыла, — попрекала Фатихаттай. — Что это такое? Куда запропала? Почему не выберешь время, не зайдешь?

— Ладно уж, не сердитесь, Фатихаттай, — смутилась Гульшагида. — Лучше скажите, все ли благополучно в доме у вас? Как чувствует себя Мадина-апа, Абузар Гиреевич?

— Все так же, ни вперед, ни назад. Нам — старикам и старухам — много ли надо… Вот за Мансура беспокоимся…

— Что с ним? Неприятности какие-нибудь? На работе или дома? — забеспокоилась Гульшагида.

Фатихаттай недовольно поморщилась:

— Все работа да работа… Разве человек живет только работой? И на тебя тоже, Гульшагида, гляжу-гляжу — надивиться не могу. Любили друг друга с детства, а теперь живете как Сак и Сок[12]. — Фатихаттай обеими руками с сердцем заправила выбившиеся из-под платка волосы. — Кому теперь достанется несчастный Мансур? Ну ладно, по молодости он совершил ошибку. Да ведь и ты тоже… Теперь уж обожглись оба, пора взяться за ум… Не смотри так на этого птенчика, ослепнешь! — перебила себя Фатихаттай, вдруг заметив, что Гульшагида покосилась на Гульчечек. — Она не виновата и черной кошкой между вами не встанет. А вот Мансура — как уберечь от непутевой своячницы Янгуры, — это потруднее. Сижу вот — и как раз об этом думаю. И ничего не могу придумать.

Гульшагиде представился торжественно освещенный театр, гуляющая в фойе публика и среди толпы — коротко остриженная Ильхамия с ярко накрашенными губами, в чрезмерно узком и коротком платье. А рядом с ней Мансур…

— С утра до вечера названивает по телефону и все вызывает Мансура, — продолжала Фатихаттай. — А то сама пожалует, тут как тут. Ни стыда, ни совести. Липнет как смола. Раньше волосы были темные, а теперь перекрасила то ли в желтый, то ли в рыжий цвет. На днях принялась хаять нашу обстановку. Дескать, старомодная. «Я, говорит, все это старье выкинула бы в комиссионку и купила бы современную мебель. Вот сюда бы таршил [13], туда — тахту…» Умрешь, ей-богу, от ее кривляний! В старину про таких кривляк говаривали: «Готова переломить хребет еще не рожденному жеребенку!» Неизвестно, придется ли невесткой быть, а уж собирается все перевернуть вверх тормашками. Меня хоть сейчас готова прогнать из теплого уголка, где я прожила сорок лет. Вишь, постарела… А про Гульчечек говорит: «Хорошо бы отдать в детский сад…» Кукла размалеванная, проклятая!

Гульшагиду словно огнем обжигали эти слова. Но она старалась не выдать себя.

— Что ж поделать, если нравятся друг другу… Сам-то Мансур как настроен?

— Ай, этот Мансур!.. Он теперь как блаженный, ничего у него толком не поймешь.

— Ну, с ней-то как у него?

— Что с «ней»! С кем с «ней»?! Ты, Гульшагида, хочешь — сердись, хочешь — нет, я ваших тактов-мактов не понимаю, меня этим тонкостям не обучали. Режу правду-матку — и все! — И она ударила ребром ладони по колену. — Одно скажу: ты рот не разевай. Я в девушках — хоть и в старое время — чего только не выделывала, чтобы не расстаться с любимым. Покойный отец как узнал, что я собираюсь выйти замуж без его соизволения, сложил вожжи вчетверо да и принялся гонять по всему двору. У меня на теле черные рубцы были. После этого отец, не тем будь помянут, отправил меня в Мензелинск. Пригрозил башку отрубить, если ослушаюсь родительской воли. Не побоялась я угроз, убежала из Мензелинска на Урал, к своему любимому. Убежала — вот как! А тебе чем загородили дорогу? Свободна, как пташка. Сама да два твоих собственных глаза — вот и все хозяйство. Если обернется дело не в твою пользу, себя вини, больше никого!

Гульшагида слушала, в раздумье опустив голову. А Фатихаттай не унималась:

— Я, Гульшагида, в матери гожусь тебе… Так вот слушай. Конечно, нынешней молодежи нельзя сказать — не ходи в театр. Ходи. Только знай, с кем идешь. Молодой одинокой женщине ходить с женатыми мужчинами некрасиво…

— Я с такими мужчинами не ходила, Фатихаттай.

— Ну, уж хоть меня-то не обманывай! В Казани быстро узнают, кто куда и с кем ходил. А таких молодух, как ты, особо примечают. У тебя, Гульшагида, из-за твоей красоты на семьдесят семь врагов больше, чем у других, да еще прибавь семьдесят семь сплетников. Они тебя сквозь игольное ушко протянут.

— Я не обращаю внимания на сплетников! — пыталась сохранить гордый вид Гульшагида, но все же ей стало не по себе.

— Дыма без огня не бывает, Гульшагида, — не умолкала старуха. — Разумный человек не даст пищи сплетням… Ты скажи, ведь Фазылджан увивался за тобой в театре? Ты знакома с ним по работе?

— Конечно, мы знакомы по работе! — ухватилась Гульшагида.

— Возможно, и так… Но зачем тебе после театра понадобилось идти с ним в ресторан? Янгура не скрывает, что жены у него нет дома — поехала в Уфу, погостить к матери. А длинные языки болтают, возможно, она и совсем не вернется домой… Зачем ты, Гульшагида, даешь пищу злым языкам?..

И опять Гульшагида бредет одна по улицам. Медленно, как белые бабочки, падают снежинки. Но вот снег повалил так густо, что в пяти шагах не видно стало ни каменных зданий, ни машин, ни людей. Хлопья снега такие крупные, словно с неба сыплются белые цветы, — они парят медленно, бесшумно… «Вот уже и ресторан приплели досужие кумушки. Управы нет на сплетников», — уныло думала Гульшагида.

Из густого снегопада неожиданно вынырнула Диляфруз.

— Откуда и куда, Диля?! — удивилась Гульшагида.

— Из больницы… Сестра моя, Дильбар, заболела…

— Что с ней?

— Предполагают, обострилась язва желудка. Говорят, нужна срочная операция.

— В какую клинику положили?

— Туда, где Мансур-абы с Янгурой работают..

8

Неотвратимо приближалось время возвращения Гульшагиды домой. Осталось жить в Казани не более четырех-пяти дней. Экзамены она сдавала успешно. Она решила наведаться последний раз к «сахалинцам», чтоб попрощаться перед отъездом.

— Вот, говорил же я, что придет! — таким восклицанием встретил ее Николай Максимович. И Гульшагида поняла: здесь ждали ее, она оставляет добрую память о себе.

Гульшагида объявила, что на днях собирается домой, и, слегка улыбнувшись, добавила:

— Уж не обижайтесь на меня, если не всегда получалось хорошо, как хотелось бы… Лично я всем довольна. Приеду к себе в деревню, буду рассказывать, как лечила артиста, писателя, конструктора…

— А о бюрократе, который любит нажимать на кнопку, неужели не расскажете? — подхватил Николай Максимович. — Ведь товарищ Ханзафаров может обидеться.

Оказывается, Ханзафаров завтра выписывается из больницы. Гульшагида пожелала ему впредь доброго здоровья. Ханзафарова это растрогало. Что-то человеческое вдруг проснулось в нем. А вот инженер Балашов — этот, оказывается, уже выписался. Особенно тепло попрощалась она с Зиннуровым. Обещала написать ему из деревни, а Зиннуров, со своей стороны, заверил, что не оставит письмо без ответа, сообщит ей и о здоровье своем, и о работе.

Ну, вот и все. Последние рукопожатия. Гульшагида направилась было к двери.

— Подождите, — вдруг остановил ее Зиннуров. — Он достал из тумбочки желтую тетрадку с надписью, сделанной крупными буквами: «Из мира больных», и с обычным для себя смущением вручил Гульшагиде:

— Пожалуйста… Если не успеете дочитать здесь, возьмите с собой. Пришлете из деревни. Только условимся: какое бы впечатление ни произвела рукопись, не сердитесь на автора — я старался быть искренним и правдивым.

Гульшагида поблагодарила за доверие и обещала прочесть внимательно.

И еще одно расставание. О нем следует рассказать подробней…

Если поэт в бессонную ночь напишет хорошие стихи, живописец после мучительных исканий создаст прекрасную картину, ваятель нанесет на белый мрамор последний штрих, композитору посчастливится найти волшебный ключ мелодии, — каждый из них почувствует не передаваемую словами творческую радость.

Не меньше удовлетворения испытывает и врач, вырвав больного из когтей смерти, вернув его к жизни. Результат его творчества в некотором смысле даже выше лучших произведений искусства, потому что он вернул к жизни и труду самое совершенное произведение природы — человека. И все же… Лучшие образцы творчества художников надолго, а в некоторых случаях и на века остаются в памяти народа. А благородный результат труда и творчества врача, как правило, очень редко получает широкую известность. Впрочем, лучшей наградой для врача является признательность спасенного от смерти больного. И эта признательность рано или поздно распространится в народе — это ли не лучшая награда победителю смерти!