Евгения Грановская - Последняя загадка парфюмера

• Название: Последняя загадка парфюмера
• Автор: Евгения Грановская
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52428-0

Журналист Глеб Корсак не отказал своему старинному приятелю Петру Фаворскому в просьбе взять на хранение картину фламандского мастера семнадцатого века ван Тильбоха «Автопортрет со смертью». Глеб даже не распаковал шедевр, пока не узнал – Фаворский в тот же вечер погиб при весьма странных обстоятельствах! Его в буквальном смысле что-то напугало до смерти…

Глеб сразу понял – дело в полотне фламандца. Он узнал, что сто лет назад оно принадлежало парфюмеру Генриху Брокару, создателю первой в России фабрики по производству мыла и духов. Оказывается, по его желанию в «Автопортрете» были перерисованы некоторые детали. Значит, знаменитый француз зашифровал в картине какую-то тайну…

---

– Уже не пишу, – сказал Глеб.

Шатров вздохнул:

– Жаль. Ладно, пойду. А то мой топтун меня уже заждался. Звони, если что.

Повернувшись к двери, сыщик легонько ткнул носком ботинка в прямоугольный сверток, стоящий у двери, и спросил:

– Переезжаешь?

– Перевожу к брату кое-какие вещи, – ответил Глеб.

– Давно пора избавиться от хлама. Вся квартира им завалена. Ну бывай.

Закрыв за сыщиком дверь, Глеб потер пальцами лоб, словно надеялся подтолкнуть мысли в нужное русло. Знаменитый коллекционер, владелец трех ресторанов и двух десятков картин Виктор Борисович Фаворский мертв. Умер от разрыва сердца, сидя в собственном кресле. Это тянуло на сенсацию.

Глеб прошел в комнату. Хлам, о котором говорил майор Шатров – это книги, атласы, путеводители и наборы открыток, которыми были завалены стол, тумбочка и полки. На столе в беспорядке валялись компакт-диски. Бад Пауэлл, Лестер Боуи, Джон Колтрейн, Стив Лэси вперемешку с классикой – скрипичными концертами Вивальди, «Музыкальным подношением» Баха. Отдельно лежали два диска Игоря Стравинского – «Регтайм для одиннадцати инструментов» и «Canticum Sacrum», на обложке которого красовался великолепный крылатый венецианский лев, положивший лапу на Евангелие от Марка. Такой же лев, только отлитый из бронзы, хмуро выглядывал из-за початой бутылки водки, стоявшей на барной полке.

Телевизор все еще работал. Взяв пульт, Корсак прибавил звук и принялся прыгать с канала на канал в поисках криминальных новостей. Он попал на самое окончание репортажа. Майор Шатров, в сером мятом плаще и с таким же серым и мятым лицом, сухо говорил:

– Результаты визуального осмотра тела Фаворского и первичной аутопсии указывают на смерть от сердечного приступа. Это все, что я могу сообщить на данный момент.

Одутловатое лицо майора исчезло. Затем на экране появилась высокая темноволосая женщина в светлом пальто. Она вышла из подъезда в сопровождении двух милиционеров. Глаза ее были скрыты за темными очками.

Корреспондент засеменил рядом.

– Госпожа Фаворская, что теперь будет с коллекцией вашего бывшего мужа?

– Без комментариев, – бросила женщина через плечо и скрылась в бежевом «Пежо».

На этом репортаж закончился.

Глеб сел в кресло и запустил пятерню в волосы. Дело и впрямь попахивало сенсацией. Эх, Витя, Витя, как же ты умудрился помереть? И таким молодым. Все считали тебя жутко удачливым сукиным сыном, настоящим счастливчиком. А теперь ты лежишь на железном столе морга, и опухший после бурного воскресенья патологоанатом роется в твоих внутренностях, роняя на них пепел со своей вонючей сигареты.

Посидев пару минут в задумчивости, Корсак протянул было руку к телефонной трубке, но передумал. Вместо этого он взял со столика колоду карт, перетасовал, положил колоду на левую ладонь и тихо произнес – словно заклинание:

– Крести.

Выждав несколько мгновений, будто для того, чтобы магическое слово достигло ушей того, кому предназначалось, Корсак снял с колоды верхнюю карту и перевернул. Бубновый валет. Корсак чертыхнулся, швырнул колоду на стол и взялся за телефон.

Голос секретарши был мелодичным и приветливым:

– Добрый день! Я вас слушаю!

– Здравствуйте. Могу я поговорить с Туруком?

– Как вас представить?

– Глеб Корсак.

– Одну секунду.

В трубке заиграла тихая музыка.

– Ког’сак, вы? – Голос у главного редактора «Последних вестей» Турука был хриплый и картавый, как у старого ворона.

– Здравствуйте, Валерий Николаевич!

– Добг’ый день. Давненько вас не было слышно. Зная, что пг’осто так вы никогда не звоните, пг’едполагаю, что у вас для меня есть что-то жутко интег’есное?

– Дело касается смерти коллекционера Фаворского, – сказал Глеб.

Возникла пауза. Затем Турук сдержанно произнес:

– Боюсь, тема не пг’едставляет для публики особо интег’еса. Если не ошибаюсь, Фавог’ский умег от обыкновенного инфаг’кта.

– Угу. – Корсак иронично хмыкнул. – Если верить официальной версии.

– А что, есть и неофициальная? – удивился Турук.

– Неофициальная версия есть всегда, – заметил Глеб. – Что, если я добуду вам доказательства связи Фаворского с черным рынком произведений искусств?

Турук помолчал, обдумывая предложение Корсака, затем сказал:

– Вы считаете, его убили из-за этого?

– Возможно.

– Гм… Если вы сумеете это доказать, я помещу вашу статью на пег’вую полосу и заплачу в пять г’аз больше обычного. А что, у вас и пг’авда есть доказательства?

– Более-менее, – уклончиво ответил Глеб.

– Темните, Ког’сак, – вздохнул Турук. – Ладно. Как только что-нибудь откопаете, сг’азу звоните. И помните – никто не заплатит вам столько, сколько я.

– Ловлю вас на слове.

После разговора с Туруком настроение у Глеба улучшилось. Он ощутил что-то вроде охотничьего азарта. Должно быть, то же самое чувствовал и отец Корсака, старый охотник, когда совал в карман только что полученную лицензию на отстрел волков. Свежие отпечатки волчьих лап, рваный галоп серых хищников по сугробам, пар из оскаленных клыкастых пастей…

Глеб включил проигрыватель и, покопавшись в пластинках, выбрал один из ранних концертов Майлза Дэвиса. Под музыку он соображал лучше. Затем, услышав холодновато-тревожное завывание трубы, перенес сверток из прихожей в комнату. Аккуратно снял с картины оберточную бумагу и поставил ее на диван. Сам сел в кресло напротив.

6

Картина представляла собой доску, сделанную из двух скрепленных дубовых плашек, примерно пятьдесят на восемьдесят сантиметров. Глеб не слишком хорошо разбирался в живописи, но то, что художник принадлежал к фламандской школе, было ясно как день. Четкие линии, тщательно прорисованные детали, усложненная композиция. Сюжет картины был необычным и даже жутковатым. За столом, подперев щеку ладонью, восседал чернобородый мужчина в синем камзоле. Напротив него, совершенно в той же позе, сидел скелет. На столе между ними лежали два предмета: толстая книга и большой ключ. На переплете книги виднелась надпись, сделанная строгим романским шрифтом без пробелов:

ULTIMAMCOGITA

Бородатый мужчина показывал пальцем на ключ. А скелет, по-видимому, возражая ему, указывал на противоположную стену. На ней висели две картины. Прорисованы они были самым тщательным образом. На одной изображалась группа женщин – судя по одежде, простолюдинки, кухарки или что-нибудь в этом роде. Они испуганно озирались по сторонам и морщили лица, зажимая пальцами носы.

Вторая была поинтересней. За столом, уставленным ретортами и колбами, сидел вполоборота человек, одетый в монашескую сутану. Голова его была накрыта капюшоном, бросающим тень на верхнюю часть лица. Различался взгляд мерцающих глаз монаха, направленный в угол комнаты. Там в клубах желтоватого дыма смутно угадывался силуэт кого-то существа. Рядом со столом монаха стояли большие напольные часы без стрелок.

Глеб откинулся на спинку кресла и задумчиво почесал пальцем горбинку на носу. Из названия картины недвусмысленно следовало, что бородатый мужчина – это, собственно, и есть художник Тильбох. Он пытается в чем-то убедить смерть или же переспорить ее. И в качестве основного аргумента указывает на ключ. Смерть же апеллирует к двум картинам, висящим на стене.

Перетряхнув обильные закрома своей журналистской памяти, Глеб припомнил, что в переводе с латыни Ultimam — это «последний», а cogita – «думай». Значит, выражение Ultimam cogita означает что-то вроде «думай о последнем». О последнем часе своей жизни, надо полагать.

Глеб снова уставился на картину, пытаясь вникнуть во всю эту странную символику – ключ, книга, часы без стрелок. Ну, допустим, с часами без стрелок все понятно. Вряд ли они обещают художнику долгую счастливую жизнь. Скорей наоборот: век его исчислен, и времени на то, чтобы что-то исправить, у него уже не осталось.

А вот что делают на столе ключ и книга? Книга – это, скорей всего, Священное Писание. Тэк-с…

Глеб стряхнул с сигареты пепел, склонился к картине, уперев локоть в колено, и оперся подбородком на кулак. Забавные все-таки были люди эти фламандцы. Две картины внутри одной. Принцип матрешки. Что за маниакальное желание уместить на куске холста или дерева весь окружающий мир?

Глеб глубоко затянулся. Сигарета обожгла ему губы. Он чертыхнулся и вмял окурок в пепельницу. Затем осторожно потрогал пальцем обожженную губу и, не найдя серьезных повреждений, снова принялся разглядывать картину. Вернее, те две работы, которые висели на стене в виртуальном пространстве, созданном Тильбохом.

Монах, изображенный на одной, по всей вероятности, был алхимиком. Пытался создать философский камень или превратить ртуть в золото, ну, или еще что-нибудь в этом роде. Надо полагать, угробил на это большую часть жизни, не говоря уже о средствах. Вот бедолага-то. Хотя… Как знать, может, ему и удалось? Самые главные тайны человечества остаются нераскрытыми, даже много столетий спустя.