В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

• Название: По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.
• Автор: В. Цареградский
• Издательство: Магадан: Кн. изд-во
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1980

Герой Социалистического Труда, участник Первой Колымской экспедиции, руководитель Второй, Третьей и Четвертой экспедиций, а с 1938 года руководитель геологоразведочной службы Дальстроя В. А. Цареградский делится воспоминаниями об экспедиции 1930–1931 годов, которая, наряду с другими, составила значительную страницу в истории планомерного исследования и освоения Северо-Востока СССР.

---

Такие мысли беспокоили, побуждали к действию. Хотелось скорее прибыть на место, чтобы возможно больше захватить летних дней для исследования, поисков и строительства базы. Ведь северное лето так коротко! Исчезло ощущение покоя, безмятежности, все труднее становилось ожидание. Сутки теперь тянулись все медленнее. Поезд, постукивая колесами, увозил нас все дальше на восток, приближая к новому этапу деятельности экспедиции.

Вот и закончилось девятисуточное пребывание в замкнутом пространстве вагона. Устоявшееся однообразие быта, разбавленное редкими скупыми впечатлениями от коротких остановок на станциях, торопливых покупок чего-то съестного, уже позади. Поезд плавно замедлил движение, последний раз лязгнули тормоза и состав замер у вокзала. Мы во Владивостоке.

Своеобразный, по-своему красивый портовый город, раскинувшийся на склонах гор, со стекающими к морю улицами, с трясущимися по каменным мостовым извозчиками, встречными потоками снующего делового и праздного люда, разноязычного и пестро одетого — русские, китайцы, корейцы, японцы, — мало изменился с 1928 года.

Владивосток встретил нас ярким солнечным днем. Синь неба, казалось, конкурировала с синью моря. Гавань оглашалась криком чаек, сидящих и снующих в воздухе у пристаней.

Моя жена попыталась даже свое первое впечатление о городе выразить в стихотворных строчках:

Вьются лентой улицы по склонам
Каменных фундаментов-кряжей.
Мачты шхун дрожат живым поклоном
Пред железным строем кораблей.

Ряд подъемных кранов словно замер,
Заглянувши в уличную зыбь.
Волны ловят синими глазами
Сплав из золота и бирюзы.

Чайки, словно в силе крыльев споря,
Полосуют неба голубой платок.
Это ты раскинулся у моря,
С гор скатившийся Владивосток.

…Нас встретили Новиков, Бертин, Игнатьев и чуть в сторонке стояла группа вливающихся в состав экспедиции рабочих с Алдана и Зеи.

В гостинице «Версаль» были приготовлены номера, и чуть только устроились мы, с ходу начались взаимные информации и планы дальнейших действий. Их оказалось достаточно, чтобы быть занятыми почти до самого отплытия. Пришлось побывать в Совторгфлоте, чтобы договориться о погрузке фуража и лошадей, для которых уже соорудили нечто вроде стойла на палубе парохода. Вместе с Казанли побывали в Картографическом управлении, где добыли интересующие нас карты береговых кромок Охотского побережья, Тауйской губы, бухты Нагаева, а также объемную книгу «Лоция вождения кораблей…» с описанием этих берегов, поселков. Побывали с Горанским в бухте Океанской, где были размещены прибывшие из Сибири наши лошади. Едовин с Клоковым окончательно уточнили с Совторг-флотом и Взрывпромом условия погрузки взрывчатых материалов. Много и других сложных и мелких дел занимали наше время. А потом потянулось нудное ожидание погрузки и отбытия парохода, которое два раза откладывалось…

Волнение охватило почти всех участников, когда была объявлена посадка. Но погрузка прошла организованно и быстро. Закончился еще один беспокойный промежуточный этап. Седьмого июня 1930 года Вторая Колымская геологическая экспедиция отбыла на пароходе «Нанси Моллер» из Владивостока в бухту Нагаева, к преддверию территории, на которой предстояло работать полтора-два года.

Глава II. В Бухте Нагаева

Первые дни

Томительные дни в тесной каюте, скрашиваемые прогулками по узкой раскачивающейся палубе и… созерцанием однообразного пейзажа — серое Охотское, море под таким же серым низким небом, — подошли к концу. Утром 19 июня 1930 года пароход «Нанси Моллер» приблизился к западному побережью Тауйекой губы. Погода с утра начала заметно улучшаться, обещая хороший день. Висевшая над морем серая пелена поднялась, кое-где сквозь нее чуть просвечивала голубизна. Ветер ослабел, но все еще было прохладно.

Все сотрудники экспедиции собрались у палубного ограждения, как только показались берега. С напряженным интересом всматривались мы в их неясные очертания.

Но пароход, словно обессилев, движется чрезвычайно медленно. Выдвинутый далеко в море гористый полуостров Хмитевского, заслоняющий Мотыклейский залив, и расположенный напротив него остров Спафарьева совсем не приближаются. И мы снова, то поодиночке, то группками, уходим в каюты, в твиндек — межпалубное помещение, где размещалась часть пассажиров. Однако и там усидеть не удавалось.

Постепенно прояснились голубые силуэты острова Завьялова (Ольского) и полуострова Кони. Наконец в одну из очередных вылазок на палубу я узнал вход в бухту Нагаева по острову Недоразумения слева и по кекуру у мыса полуострова Старицкого — справа. Минуя последний, пароход направился в левую часть бухты, к замыкающему ее пониженному берегу, ориентируясь по еще сохранившимся мореходным знакам, установленным гидрографической экспедицией Давыдова 1912–1914 годов.

Словно сердясь на наше вторжение, бухта встречала вас неприветливо. Вновь портилась погода. Рябивший воду хотя и несильный, но порывистый ветерок пронизывал насквозь одежду. Становилось все прохладнее, сумрачней от наплывающих грязно-серых клочковатых туч. Мои спутники, поеживаясь и сутулясь, посерьезнели, нахмурились, приутихли. Уже не вспыхивали обычные подшучивания и смех. С какой-то растерянностью» оглядывали они берега. Черные, казавшиеся мокрыми склоны их с еще оголенным лесом выглядели суровыми, придавали бухте в эту пору запоздавшей весны; унылый вид. В довершение ко всему неожиданно пошел небольшой редкий снег. Даже у меня, бывавшего в этих местах, несколько померкло настроение.

Вокруг послышались пессимистические возгласы рабочих: «В какие места заехали мы, братцы? Тут, может, и лета не бывает? Почитай, вторая половина июня идет, а здесь еще зима». Геологи молчали. А пароход тем временем очень медленно, будто с опаской входил в бухту.

Снежок как начался, так же внезапно прекратился. Уже хорошо просматривался берег с выросшим небольшим поселочком Культбазы.

Летом 1928 года на этом месте стояло только два высоких треугольника (мореходные знаки), сколоченных из горбыля. Они-еще сохранились, и пароход, ориентируясь на них, шел в этом направлении к берегу. За несколько месяцев после того, как мы, участники Первой экспедиции, покинули поздней осенью 1929 года бухту Нагаева, здесь изменилось очень немногое. Несколько шире стала площадь вырубленного от склона перешейка лиственничного мелколесья и кедрового стланика, да прибавилось два-три новых здания в поселке. Вот и все перемены. В остальном бухта сохранила свой изначальный девственный вид.

Вскоре послышалась команда с капитанского мостика, тут же заскрежетали цепи, раздались громкие всплески от погрузившихся якорей. Морское путешествие окончилось. Но пришлось еще долго ждать, когда спустят на воду катер и баржи.

Мы с группой геологов продолжали стоять на палубе, рассматривая с ее высоты берега, полоску пляжа, где суетились несколько человек, стараясь столкнуть большую лодку в море. Немного поодаль от них терпеливо стояло несколько жителей поселка в ожидании высадки прибывших. Ведь приход парохода в то время был большим событием. А «Нанси Моллер» прибыл первым в наступившей навигации. Им хотелось увидеть людей, услышать вести с Большой земли, или, как тогда говорили, с материка. Всю зиму они были оторваны от большого мира. Не было почты, радио.

Геологи и некоторые рабочие стали обращаться ко мне с разными вопросами. Рабочие-конюхи, сопровождавшие наших лошадей, интересовались, где они будут выпасать их. Я рассказал им о широкой долине реки Магаданки, впадающей в соседнюю бухту Гертнера, обильной травами, а во время нереста — рыбой.

— А далече ли до туда и есть ли там какие жители? — спросил один из рабочих, Степан Пантелеймонович Кривуля — высокий, худощавый, голубоглазый, с пышным русым чубом. Прибыл сюда Кривуля с Алданских приисков. Он не был искушенным старателем и поехал скорее из-за любознательности, чтобы посмотреть на новые места, о богатствах которых начала распространяться молва.

— До места выпаса около пяти километров, — начал я пояснять. — По всей долине нет никаких поселков и стоянок местных жителей, за исключением двух чумов у устья реки. В них живут семьи рыбаков-эвенов, приезжающих сюда на большой лодке откуда-то со стороны Олы на время иереста кеты и горбуши. Они ловят рыбу в Магаданке и в реке Дукче, которая, как и Магаданка, впадает тоже в бухту Гертнера, только в противоположном левом углу ее. До ближайших же поселков примерно около сорока километров. К востоку— Ола, к западу — Армань.

— Интересно, почему же здесь никто не поселился? Есть рыба, наверное, и дичи много? — полюбопытствовал Горанский.