Журнал «Если» - «Если», 1999 № 03

• Название: «Если», 1999 № 03
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство «Любимая книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: ISSN0136-0140

Владимир МИХАЙЛОВ. ПУТЬ НАЮГИРЫ

В детективе известного фантаста знания передаются от поколения к поколению… Но очень своеобразным способом!

Владислав КРАПИВИН. ТРАВА ДЛЯ АСТЕРОИДОВ

На этом астероиде все невзаправдашнее, кроме стебельков зеленой травы и отчаянного желания вернуться на Землю.

Василий ГОЛОВАЧЕВ. ПРИГОВОРЕННЫЕ К СВЕТУ

Современные злодеи с удовольствием используют достижения науки в своих целях.

Владимир ПОКРОВСКИЙ. ДОПИНГ-КОНТРОЛЬ

Устраивая гонки в виртуальных мирах, следует время от времени остановиться, оглядеться. Иначе вы рискуете перепутать явь и вымысел.

Евгений ЛУКИН. В СТРАНЕ ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА

Трудоголик — это не диагноз, это — статья.

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО. ЗАПАХ СВОБОДЫ

В этом мире жить вполне можно. Но хочется ли?

Кир БУЛЫЧЕВ. БУДУЩЕЕ НАЧИНАЕТСЯ СЕГОДНЯ

Газетный заголовок рассказа полностью соответствует актуальности его содержания.

Аркадий ШУШПАНОВ. ПРОЛОГ

Подводим итоги очередного этапа конкурса для начинающих писателей «Альтернативная реальность».

ВИДЕОДРОМ

В постоянной рубрике — рассказ об экранизациях произведений Александра Грина; киноверсии, дополняющие популярнейший телесериал; заметки о видеоновинках.

Максим БОРИСОВ. ТРЕВОЖНЫЕ СКАЗКИ

В рубрике «Литературный портрет» — автор центрального произведения номера.

Сергей ПЕРЕСЛЕГИН. КРИЗИС ПЕРЕПОТРЕБЛЕНИЯ

Современная российская фантастика находится на перепутье. Куда заведут ее дороги?

РЕЦЕНЗИИ

Книги продолжают выходить, рецензенты продолжают оттачивать перья…

КУРСОР

Новости из мира фантастики.

Александр РОЙФЕ. ПОДВИГ НОМЕР ТРИ

На этот раз «под лупой» новая книга популярного автора из Красноярска.

БОРИС СТРУГАЦКИЙ. КОММЕНТАРИИ К ПРОЙДЕННОМУ

Еще один этап творчества знаменитых фантастов: «Пикник на обочине», «Жук в муравейнике», «Хромая судьба»…

ПЕРСОНАЛИИ

Мини-интервью авторов номера.

---

Но веселились мы всего минут десять. Как-то сразу устали.

Потом Доня Маккейчик придумал цирк. На арене крутились акробаты, под куполом летали сверкающие гимнасты. Лупили друг друга резиновыми дубинками клоуны. Скакали через огненный круг ревущие, будто Рыкко, львы и тигры. Веселая толстая тетя в атласном платье выступала с дрессированными пуделями. Они катались друг на дружке, лаем отвечали на вопросы из таблицы умножения и в конце концов, как акробаты, выстроились в пирамиду.

Между пуделями болтался и тявкал рыжий щенок-дворняжка. Ничего он не умел, только путался под ногами, но было от него самое большое веселье.

А вокруг арены сидели на десяти кольцевых ярусах шумные и пестрые зрители. Смеялись, аплодировали, топали ногами… Конечно, механические, но издалека совсем как настоящие…

После представления мы все хвалили Доню: постарался человек от души. А потом долго не шли спать. Сидели на перилах стеклянного моста, по которому время от времени со звоном и гуденьем пробегал медный паровоз, тащил гулкие пустые вагончики.

Мы болтали ногами. Говорить не хотелось.

Наконец Голован подвесил среди звезд белый диск с римскими цифрами и фигурными стрелками:

— Ладно, время бай-бай. Уже одиннадцать часов.

Смешно. Какие здесь часы, какое время… Никто не знает, сколько его прошло, пока мы на астероидах. Может, и Земли-то давно уже нет… И сколько еще этого времени пройдет? Впереди — Вечность.

А что такое Вечность? Разве она бывает? По-моему, это что-то невозможное, вроде Абсолютного Ничто…

Многоэтажные конструкции созвездий сияли над нами с такой силой, что было светло как днем. У меня порой душа замирала от этой космической красоты. Но… не всегда. Не сейчас. Аленка потерла веснушчатую коленку, уронила в пространство сандалетку и вздохнула:

— А хорошо бы щеночка по правде. Такого, как в цирке, только не придуманного. Они такие забавные. Играют, бегают, а потом упадут вверх лапами: почешите мне животик. Почешешь ему, а он задней лапой подрыгивает, помогает…

Мы молчали. Аленка тронула запретную тему: ведь щенки остались там. Но никто не упрекнул Аленку.

2

Венерины башмачки росли теперь и на других планетах. Но не так густо, как на Минькиной, отдельными кустами. А у Сырой Веранды всего один стебель с мелкими и бледными, почти белыми цветами. Ну зато она и дрожала над ним…

У меня это растение тоже не очень-то привилось: видать, почва не та. А у Миньки вымахал целый лес. Поэтому я любил бывать у него. Ну и, конечно, не только из-за зелени. Просто мне нравился Минька. Больше всех ребят.

Почти так же сильно нравился Кирилка. Но с ним я не мог держаться просто. Он… такой честный, такая чистая душа, что невольно чувствуешь себя перед ним виноватым. В том, что ты не такой ясный и справедливый.

Другие ребята были тоже хорошие. Никто ни с кем не ссорился всерьез. Бывали мелкие стычки, но так, на пару минут. Даже Веранде прощали ее хныканье и мокрые глаза, терпели героически. Только иногда Коптилка бурчал под нос: «Ну, опять нюни развесила». И умолкал под взглядом Кирилки.

Минька был чем-то похож на Кирилку, но проще и бесхитростней. И хотя он моложе меня чуть не на три года, мы с ним сделались как друзья-одноклассники. Иногда я оставался у него ночевать, и мы болтали о чем придется. И о прежней жизни вспоминали тоже, хотя это и было нарушением главного неписаного правила. Конечно, «обратной дороги нет» и Серая Печаль обязательно отомстит за эти воспоминания, но как удержишься?

Однако любому из нас хотелось иногда побыть одному. И мне, конечно…

А однажды случилось, что и к ребятам не хотелось, и в своей комнатушке надоело, и переделывать ее было лень. К тому же наступило время сна.

Я улетел с планеты и повис в пустоте. С четырех сторон от четырех очень ярких звезд протянул к себе крепкие серебряные шнуры. Подвесил на них капроновый гамак. Улегся в него, устроил под собой поле тяжести (потому что, если невесомость, какой смысл в гамаке). Стал смотреть на путаницу созвездий. Они все были незнакомые, не с земного неба.

Господи, хоть бы что-то похожее на Большую Медведицу, на Орион или Кассиопею…

«Не смей», — сказал я себе. И вдруг почувствовал, что хочу есть. По-настоящему, как раньше. Я обрадовался, сел. Придумал себе фаянсовую тарелку с рисунком из кленовых листьев (с трещинкой), а в ней — капустные пельмени, такие, как готовила м… ой! Ну ладно. Я капустные люблю больше, чем мясные.

Я придумал вилку с коричневым пластмассовым черенком, слопал всю пельменную порцию, лег опять, погладил себя по животу. Нормально…

А что нормально-то? Пять минут удовольствия, а потом?

Тихо-тихо было. Только шептались звезды, и еще слышалось, как за тридевять пространств скребет лапами по магнитной постели дрыхнущий Рыкко…

Вся необъятность космической пустоты вдруг вошла в меня и… нет, не испугала, а как-то оглушила. Своей безысходностью.

Зачем вся эта громадная красота? Для кого? Для нас, семерых пацанов и двух девчонок? Для Рыкко?

Почему больше нет никого? Если по какому-то закону мы попадаем после Земли в этот мир, то почему же нас тут так мало? Потому что Вселенная бесконечна и других Бесцветные Волны уносят в иные края? Но есть же какое-то правило! Ведь недаром почти все мы здесь из одного времени, из одной страны. Только Локки затесался к нам непонятно как, но это, видимо, случайность… А может быть, вообще все случайность? И то, что с нами сделалось, и… даже вся Вселенная?

Какие здесь законы, кто всем этим управляет? Голован любит иногда беседовать с Рыкко о «закономерностях природы мироздания». Да чушь это! Ни он, ни Рыкко ничего не знают! Мы, как муравьи, попавшие в компьютер. Кое-как разобрались, где какого цвета провода и детальки, а что за хитрости происходят в магнитной памяти машины, понятия не имеем. И никогда не узнаем…

Если в этот мир попадают только дети, то куда деваются взрослые? Почему нельзя сделать так, чтобы следом за нами прилетали те, кто нас любит?

«Обратной дороги нет»… А путь вперед — есть? Мы здесь — зачем? По каким законам Вселенной? Или не по законам, а просто так?

Я не хочу! Лучше уж Абсолютное Ничто! В нем не помнишь, не чувствуешь, в нем тебя просто нет. Ничего нет. И Серой Печали…

Меня вдруг затошнило. Сильно. Я быстро сел, нагнулся, непереваренные пельмени ушли в мировое пространство.

Я заплакал.

Я всхлипывал, размазывал по лицу сырость и тихонько скулил. Как в детсадовские времена, когда тебя накажут и ты сидишь в пустой комнате, пускаешь слезы и надеешься, что кто-нибудь придет и пожалеет…

Кто?..

Бесшумно спланировал из пустоты Голован. Уселся рядом. Чуть не вывернул меня из гамака, но тут же уравновесил тяжесть.

Я сердито отвернулся — звезды, конечно же, блестели на моих мокрых щеках.

— Да не прячься, — тихо сказал Голован. — Чего такого… Думаешь, ты один плачешь по ночам?

— А кто еще? — буркнул я. — Веранда, что ли?

— Все. Когда одни…

Тогда я всхлипнул, не скрываясь:

— Послушай…

— Не надо, Вовка. Я ведь знаю, про что ты хочешь сказать. Это у всех…

— Но все-таки почему так? Почему пусто кругом? Везде-везде-везде… Миллиарды звезд, миллиарды планет, и ни одной живой… Куда ни прилетишь — не то что человека, даже букашки никакой, даже травинки. Камень, камень… Да еще эти оранжевые межпланетные комары… Но они, по-моему, мертвые…

Голован сел поближе, обнял меня за плечо.

— Вовка… я тебе скажу. Я невеселое тебе скажу, даже безнадежное, но ты ведь все равно и сам когда-нибудь это понял бы… Мы никогда не увидим живых планет. Их очень много — и таких, как Земля, и всяких других, но они… но мы не можем видеть их, а они не могут видеть нас. Даже если бы мы отыскали Землю, то все равно увидели бы пустой каменный шар.

— Но по-че-му?

— Потому что мы и они в разных измерениях. Мы ушли с нашей планеты, оставили там свои тела и теперь… ну, как бы прозрачны для землян… и вообще для всех живущих. А они — для нас. Мы в разных мирах…

— Да я понимаю… Но Вселенная-то одна!

— Она одна, а измерений… Ну, вот представь двух жучков на черном шаре. Один ходит снаружи, другой внутри. Ходят они, ходят, но друг дружку никогда не увидят, никогда не сойдутся. Потому что у них — разные плоскости…

— Но тот, который внутри… он ведь как-то попал туда! Должна же быть в шаре дырка!

— В шаре-то, может, и есть. А для нас… обратной дороги нет.

Я сжал зубы.

— Ладно… А где же те, кто приходит в это измерение с планет? Почему здесь никого, кроме нас?

— Наверно, рассеяны в Бесконечности… Нам еще повезло, что вместе. Могло закинуть куда-нибудь поодиночке…