Оливия Уэдсли - Ты и я

• Название: Ты и я
• Автор: Оливия Уэдсли
• Издательство: Квест
• Жанр: Классическая проза

Оливия Уэдсли — известная английская романистка, культивировавшая жанр любовного романа. Творчество ее, рассчитанное на массового читателя, насыщено мелодраматизмом, отличается глубиной проникновения в женскую психологию.

---

Нику казалось, что он прижимает к себе воплощение лучезарной юности и пьет из самых истоков подлинной, чистой страсти.

На этот раз первым оторвался Ник, потрясенный, с безумно бьющимся сердцем. Он откинулся назад, опустив веки, прикрыв глаза ладонями. Тото прижималась к нему, захватив одной рукой его свободную руку и лаская прохладными пальцами другой его густые волосы.

— Кто оказался сильнее?

Ник вскочил на ноги и засмеялся не совсем уверенно.

— Кто всегда сильнее? Однако, мне надо переодеться и принять ванну. Постараюсь справиться как можно скорее. А там мы пообедаем, и я отвезу тебя.

Он позвонил. Явился Анри с его чемоданами.

— Анри, мадмуазель Гревилль и я скоро обвенчаемся, — сказал ему Ник и добавил, повернувшись к Тото: — Анри был со мной под Верденом и раньше заботился обо мне здесь; он старый друг.

Анри серьезно обратился к Тото:

— Поздравляю, мадмуазель, — и с низким поклоном в сторону Ника: — мсье также.

— Мадмуазель Гревилль пообедает здесь, — сказал Ник, — не можете ли вы раздобыть одно из тех знаменитых шоколадных суфле?

— Ну, разумеется! — с полной готовностью согласился Анри, торопливо исчезая.

— Не закрывай двери, пока можно, — попросила Тото, зажигая папироску, — мы поболтаем. Знаешь, я была у тебя в спальной и целовала твой халат.

Ник снял пиджак, жилет, воротник и через плечо улыбнулся Тото.

— Мне нравятся метки на твоих манжетах, — сказала Тото. — Д.М.Ж.Т. Только, что значит М. и Ж.?

— Мари-Жозеф, — пояснил Ник, роясь в чемодане. — Меня назвали так в честь главы семьи, я его крестник и вместе с тем внучатый племянник.

Это имя было присвоено ему за какие-то заслуги перед Австрией.

— А кто он такой, этот твой дедушка?

— Богомольный старик, которому принадлежит основательная часть Южной Ирландии — лорд Иннишаннон. Имя чисто ирландское, правда? Славный старик и красивый. Боюсь, бэби, что больше нельзя, как вы изволили выразиться, а потому закрываю дверь!

Дверь захлопнулась.

Тото откинулась на спинку дивана и задумалась. Встреча была точно такая, какой она рисовала ее себе заранее. А ведь часто бывает наоборот. Ждешь невесть чего, а дождалась — холодно…

Но первое прикосновение Ника, первый поцелуй Ника…

Он вошел в халате и мягкой рубашке, с еще мокрыми волосами, чудесно пахнувший, тотчас объявила Тото, каким-то хорошим душистым мылом, воплощенный идеал чистоты, который может быть достигнут при помощи воды и двух жестких щеток.

Обед был сплошным праздником. Удались и цыплята, и шоколадное суфле, облаком вздымавшееся на блюде.

— Теперь кофе, немножко поболтаем — и по домам. Ты у кого остановилась? — спросил Ник.

Тото рассмеялась:

— Ни у кого. У "Ритца".

Ник свистнул, после чего решительно заявил:

— Это не годится. Мы разыщем кого-нибудь сейчас же. Анри съездит с запиской за твоими вещами, привезет их сюда, а я тем временем телефонирую кое-кому. Тебе нельзя жить в "Ритце" одной.

— Положим, можно, но если ты не хочешь, не буду…

Отрядили Анри. Он вернулся Невероятно быстро, как им показалось, и ждал дальнейших распоряжений.

— Я справлюсь с остальным сам, — сказал ему Ник. — Вызову автомобиль, когда мне понадобится. Спокойной ночи!

Когда дверь за Анри закрылась, он обернулся к Тото:

— Бэби, ровно через десять минут я позвоню одному моему другу и попрошу его взять тебя к себе ненадолго.

Тото курила, взобравшись на ручку одного из кресел.

— Ник.

— Что скажете, зеленоглазая волшебница?

— Давай потушим свет на эти десять минут и посидим в темноте, как в Вене. Хорошо?

Ник повернул выключатель. Тото перешла к окну, он присоединился к ней, и, стоя плечо к плечу, они смотрели на улицу, на мелькавшие мимо автомобили, на деревья парка, освещенные высокими фонарями. Вдруг Тото сказала:

— Мы зря тратим наши чудесные минутки. Иди сюда!

Она потянула его к дивану и откинулась ему на руки, положив голову ему на плечо.

— Ник, скоро нам можно будет обвенчаться?

— Через несколько месяцев, радость моя!

— Сколько месяцев?

— Три или четыре, смотря по тому, когда будет назначен разбор дела.

— Когда мы будем женаты, я не позволю тебе выпроваживать меня в темноту, на холод, в одиннадцать часов ночи! Не позволю ведь? Тогда ты сам отнесешь меня в постельку, разденешь и будешь очень любить — правда ведь?

— Программа, кажется, разумная, — тихо сказал Ник.

— Почему ты вдруг стал таким чужим-чужим? Почему твоя любовь словно умерла? Моя ведь не умирает. Почему, Ник?

— Сокровище мое, на твое глупенькое "почему" не может быть ответа, так как вопрос не имеет под собой ни малейших оснований, ни даже тени…

— Если ты все еще любишь меня так, как я люблю тебя, поцелуй меня, и я узнаю.

Было темно, прохладно и очень тихо. Только учащенное прерывистое дыхание влюбленных нарушало тишину. Вдруг Тото вскрикнула:

— Ты любишь, любишь! Нет, целуй меня, как целовал раньше, целуй нашими поцелуями. О, о!..

Ник оттолкнул ее от себя. При слабом свете высоких уличных фонарей, колеблемых ветром, она увидела его побледневшее лицо с закрытыми глазами и судорожно сжатые руки.

Она зашептала:

— Ник… любимый… любимый мой… О, что с тобой? Что я наделала? Почему ты больше не целуешь меня? Не любишь? Значит, правда, не любишь?

Миг один, и она уже была подле него на диване; стоя на коленях, обхватила его голову и прижала ее к своей груди.

— Скажи… скажи мне…

Она спустилась ниже, приникла щекой к его щеке, всем хрупким телом угнездилась в его объятиях, — и бурные, весенние полые воды страсти захлестнули их обоих, сметая все плотины принятых решений и дорого дающегося Нику самообладания.

— Люблю тебя… люблю тебя… люблю тебя… — шептал голос Тото, тонкие белые руки крепче сжимали его, и пылающие уста вдруг снова прильнули к его устам…

Позже он стоял подле нее на коленях; слов не было произнесено; только ручки Тото, свежие ручки нежно гладили его по лицу.

Тишину нарушало время от времени завывание автомобильных сирен, которые в Париже звучат как-то особенно. Ник ближе придвинулся к Тото и опустил голову ей на грудь, а Тото обвила его голову руками и крепче прижала к себе.

Бесконечная нежность, сказавшаяся в этом движении, потрясла Ника сильнее, чем что бы то ни было в его жизни, с самого детства.

Он заговорил громким шепотом, поднимая к ней лицо:

— Любовь моя, моя крошечная девочка, что я сделал с тобой… что сделал?

И услышал… услышал бы даже, если бы Тото говорила совсем невнятно:

— Сделал? Ты только любил меня. О, милый, милый, разве ты не хотел этого?

Он поднял голову и, несмотря на полумрак, Тото прочла в его взгляде отчаяние.

— Хотел ли я? Нет в мире человека, который в такую минуту не был бы полон тобой. Но я должен был беречь тебя. Я несвободен, а ты совсем-совсем одна. Боже, ты представить себе не можешь, до чего мне мучительно стыдно!

Тото отстранила его и поднялась; ее голос доходил до него словно издали, очень слабый, надломленный:

— Я… я думала, это победный час нашей любви. Я не могла предположить, не ожидала, что ты… так это воспримешь. Я думала… я верила, что, когда люди любят так, как мы любим, они и чувствуют все заодно, так связывает их любовь. Ты все… все испортил. Мне казалось, будто весь мир куда-то провалился… остались только мы одни. Ты и я… Ты и я одни… Не могу больше… ты любил меня так… ты не чувствовал… как я… будто всю жизнь я только и ждала соединения с тобой… будто сейчас все счастье, вся радость мира осенила меня… Ты ничего, ничего этого не чувствовал. Я ухожу. Тебе стыдно за меня. Ты это сказал… сказанного не вернешь.

Она старалась оттолкнуть его, но его руки только крепче обнимали ее, — чем больше она вырывалась, чем больше протестовала. Он заговорил гневно, задыхаясь:

— Я стыжусь тебя? Стыжусь нашей любви?.. О Боже, да ты сама не понимаешь, что говоришь! Стыжусь! Не хотел тебя! Как ты полагаешь, что чувствует мужчина, когда он безумно влюблен в женщину? Я хотел тебя до того, что с ума сходил. Я давно уже знал, что мне нельзя встречаться с тобой. И с первого раза понял, что ни за что от тебя не откажусь. И теперь…

— И теперь… — встрепенулась Тото, поднимая к нему свое личико. — О, скажи мне…

— Теперь ты ведь вся моя… вся?

Пробили часы. Он отшатнулся, потом неожиданно схватил Тото за плечи, сжимая их как в тисках.

— Видишь, уже полночь. Поздно сговариваться с кем-нибудь. Все твои вещи здесь. Ты оставайся, я уйду.

Тото коротко рассмеялась:

— О нет, мы останемся.

Ник так неожиданно отпустил ее, что она зашаталась.

— О, в чем дело, отчего ты опять переменился?

Он сказал странным сдавленным голосом:

— Я борюсь с самим собой, рада тебя.