Юрек Бекер - Бессердечная Аманда

• Название: Бессердечная Аманда
• Автор: Юрек Бекер
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00895-9

Роман "Бессердечная Аманда" — один из лучших романов Беккера. Это необыкновенно увлекательное чтение, яркий образец так называемой "моторной" прозы. "Бессердечная Аманда" — это психология брака в сочетаний с анатомией творчества. Это игра, в которой надо понять — кто же она, эта бессердечная Аманда: хладнокровная пожирательница мужских сердец? Карьеристка, расчетливо идущая к своей цели? И кто они, эти трое мужчин, которые, казалось, были готовы мир бросить к ее ногам?

---

Время, отпущенное на взрыв эмоций, ушло, теперь ему оставалась лишь управляемая реакция. «И все?» — повторил он свой вопрос. «Какого черта?» — недоуменно уставилась она на него. Что ему от нее надо? Он что, записался в инквизиторы? Времени на колебания и раздумья не оставалось. Поскольку все равно надеяться на то, что Генриетта будет вечно хранить молчание, было глупо, он коротко и трезво рассказал историю с замочной скважиной. Я отчетливо вижу перед собой эту сцену в постели, но уже не могу воспроизвести слова; в моей памяти остались какие-то разрозненные фрагменты, которые не помогают, а, наоборот, только мешают реконструировать разговор.

Луиза расхохоталась (нервно? истерически? мелодраматически? — я уже никогда этого не узнаю, мне остается лишь заново решить это для себя). Расхохоталась, как будто услышала неприличнейший и в то же время остроумнейший анекдот. Во всяком случае, очень громко. Казалось, она смеется, чтобы выиграть время. Рудольф подавил в себе желание спросить ее: какую же ложь она приготовила ему на этот раз? Потому что это дало бы ей повод для оскорбленного молчания. Ее честолюбивый ум, подумал он, не позволит ей выдать какую-нибудь неправдоподобную чушь. И он не ошибся. Лили пригласили на свадьбу, сказала она наконец, а надеть ей нечего. Он же сам знает, что наряднее джинсов в ее гардеробе ничего нет. Денег у нее тоже не густо. Вот они и открыли шкаф и устроили демонстрацию мод. Лили перемеряла все ее тряпки и в конце концов выбрала светло-зеленое платье с розовыми рукавами.

Рудольф удивился, обнаружив, что уже почти не испытывает желания противоречить ей. Он вдруг почувствовал себя безучастным слушателем; волнение его пропало без следа. Его сменил не покой и облегчение, как этого можно было бы ожидать, а равнодушие. Раньше он, может быть, и поверил бы Луизе, но теперь он находился в том состоянии, когда никакая достоверность уже не может помочь. Он даже не стал спрашивать, зачем для этой «демонстрации мод» понадобилось раздеваться и ей. Он смотрел на нее, как на какое-то совершенно чужое существо, удивленно, словно на механическую куклу, которая вдруг начала двигаться, хотя ее никто не заводил.

Неужто он и в самом деле подумал, что у нее что-то было с Лили, которая помешана на мужчинах, спросила она с веселой усмешкой (хихикая?). Неужели это как-то увязывается с ее образом, который сложился у него за эти годы? А если бы он в один прекрасный день пришел домой и обнаружил, что из ящика его стола исчезли деньги, — он тоже поверил бы своим глазам и решил, что это она их украла? Неужели груди Лили в ее руках или рука Лили у нее между ног — вещь не настолько непредставимая, что лучше сломать себе голову в поисках более логического объяснения увиденного, чем, зажмурившись, без оглядки удариться в подозрения? Рудольф молча лежал на спине, не пытаясь защититься от обрушившегося на него камнепада слов. Она, наверное, подумала, что он просто не находит подходящих слов для извинения, и решила помочь ему спуститься с высокой скалы подозрений: она взяла его руку и положила себе на живот. Прошло несколько секунд. Так и не дождавшись никакой реакции с его стороны, она сказала: что до нее, то — пусть все остается по-старому. Он высвободил руку и сказал, что это самое бессмысленное из всего, что он когда-либо от нее слышал. Примерно на этом месте и кончалась новелла — описывать процедуру расставания мне показалось излишним.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ (СТАНИСЛАУС)

Сентябрь 1987 г.

Похоже, я сегодня влюбился. Надо разобраться. Вот уже четыре года я торчу на передовой линии свободы; может быть, это своего рода награда за мою стойкость? Во всяком случае, до сегодняшнего дня я не увидел в Восточном Берлине ничего такого, что хотя бы приблизительно могло бы сравниться по силе воздействия с Амандой. Теперь я сразу вспомнил, что мне о ней уже давно все уши прожужжал один коллега — Макс Камински из Рейтера. Но поскольку Камински от любой женщины бросает в жаркий пот, я не особенно обращал внимание на его восторги.

Она открыла дверь. Такого роскошного зрелища я никак не ожидал. После слишком долгой паузы я сказал, что мне нужно кое-что передать господину Хэтманну, и как доказательство показал ей полиэтиленовый пакет с шелковой блузкой. Я ожидал увидеть женщину, более соответствующую ему по возрасту, какую-нибудь матрону, почтенную супругу писателя, каких здесь хоть пруд пруди. День рождения у нее был вчера; Хэтманн скулил, что я опоздал на целый день. Но откуда же я мог знать, что в этой истории с блузкой счет идет на минуты, — этот болван мог бы и сказать, что речь идет о подарке. И цвет блузки ему, видите ли, тоже не нравится. Это уже по меньшей мере десятое поручение, которое я выполняю для него. Он, видимо, решил, что все западные журналисты, которые могут спокойно пересекать границу туда-сюда, должны работать на него в качестве посыльных. Однажды я привез ему видеомагнитофон, и, когда я вручил ему чек, он скорчил сердитую физиономию и спросил, почему я купил его не в магазине Визенхаферн на Курфюрстендамм, там он дешевле на сто марок.

Что же в ней такого, что поразило меня с первого взгляда, еще до того, как я раскрыл рот? Это можно было бы назвать безупречностью. Она открывает дверь, и первая мысль в моей голове: совершенство. А вторая мысль: боже мой, за что этому Хэтманну такое везение! Есть чему позавидовать. Я представляю себе, как мы с ней шагаем по жизни рука об руку, нет, лучше щека к щеке. Когда я встречу Макса Камински, я угощу его водкой и скажу, как я теперь его понимаю! Она босиком. Я иду вслед за ней по коридору и так впиваюсь взглядом в ее пятки, что даже опасаюсь, что она может споткнуться.

Она спрашивает, не желаю ли я чашку чая. С огромным удовольствием, отвечаю я, хотя вижу, что Хэтманну это не по душе. Он хочет поскорее остаться с ней наедине и напялить на нее блузку, которая все еще в мешке. Потом мы с ним остаемся наедине, я отдаю ему чек, он безропотно выплачивает мне деньги, как продавцу в магазине женской одежды. Я бы давно уже попросил его равномерно распределить приятное бремя подобных поручений между несколькими коллегами — слава богу, недостатка в знакомых он не испытывает, — но он мне нужен. Он помогает мне адресами и телефонами, а время от времени даже что-нибудь отважно вещает в мой микрофон. Мнения о нем расходятся: я знаю людей, которые считают, что он просто дует щеки, но есть среди моих знакомых и такие, которые видят в нем серьезного писателя. Сам я еще ничего из его книг не читал.

Она приносит чай, и мой восторг вспыхивает с новой силой. Я понимаю, что ни в коем случае не должен показывать Хэтманну своей хищной радости. Но перед ней-то я не обязан скрывать ее? Я пью чашку за чашкой, а Хэтманн становится все разговорчивей. При этом у меня совершенно нет времени: Хонеккер в Бонне — большое событие! Журналисты, все как один, высыпали на рыбалку ловить голоса и мнения, и я рискую оказаться в последних рядах. Если бы у меня был с собой диктофон, я мог бы спросить Хэтманна, что он думает по поводу этого визита, и таким образом оправдать свое праздное чаепитие. Она нравится мне так, что даже смешно.

25 сентября

Я не могу позвонить просто так, без всякого повода, а где взять приличный повод? Все вопросы, которые приходят мне в голову, я могу задать только Хэтманну, но никак не ей — не записать ли еще одно интервью: какие книги, вышедшие за последние месяцы, заслуживают внимания, подошла ли блузка? Я мог бы пригласить их обоих на ужин, скажем, в «Палас-Отель», начальство наверняка оплатило бы счет; но что потом? Все кончится тем, что Хэтманн придет один и мы будем сидеть с ним, как два торговых представителя; Хэтманн будет разглагольствовать о наступлении бескультурья, мы будем есть Tournedos a la Rossini, и я помру от тоски. Даже если бы она пришла, все равно толку было бы мало. Что же мне — совать ей под столом любовное письмо, что ли? Хотя я бы по крайней мере еще раз увидел ее, это, конечно, тоже кое-что.

Я звоню ей, выбрав такой сомнительный предлог, что лучше об этом не думать: я хочу попросить ее совета. Мне нужно подготовить репортаж о каком-нибудь типичном производственном предприятии, которое бы отражало экономическую ситуацию страны в целом. Не посоветует ли она мне какой-нибудь завод или какую-нибудь фабрику. Она, скорее всего, ответит, что ей ничего не приходит в голову или что я смело могу отправиться на любое, первое попавшееся предприятие. Но может, Богу будет угодно, чтобы разговор на этом не закончился. Не могу же я в самом деле спросить ее: вы не желаете проверить, не подхожу ли я вам больше, чем ваш муж?

Я набираю номер. Трубку, конечно, снимает Хэтманн. К этому я был совершенно не готов, хотя вполне мог бы это предвидеть. Я вешаю трубку, прикинувшись одним из анонимов, на которых он мне как — то раз жаловался.

29 сентября