Лев Правдин - Бухта Анфиса

• Название: Бухта Анфиса
• Автор: Лев Правдин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Это роман о наших современниках, живущих на Урале, о доброте человеческой. Большое место в книге отведено отношению к родной природе.

---

— Нет, — сказал Артем, как только удалилась официантка, — не то совсем.

— Конечно, я — дура. Зачем это все сказала? Да я привыкла. Никто в редакции со мной не считается.

— Я-то считаюсь. И так не думаю…

— А! Замнем для ясности. — Она вздохнула и рассмеялась громко, на весь зал. — Ты, конечно, не думал, ты просто не успел подумать. Поработаешь подольше и будешь как все. А я так на тебя понадеялась!.. Я ведь сама-то несерьезная. И как-то у меня все разбегается, мельчится. О чем бы ни взялась писать, хоть о строительстве нового завода, получается заметка в пять строк. А ты ведь и работать-то еще не умеешь и уже такой вопрос поднял!

Она достала из сумочки платок, и Артем ужаснулся, увидев, какие крупные и блестящие слезы выкатились из ее глаз. Он ужаснулся и растерялся. Что делать?

— Не надо, — взмолился он.

И она покорно ответила:

— Не буду. Видишь, какая дура. Тот день, когда мы с тобой по стройкам лазали, век помнить буду. Мы большое дело поднимали. На равных. И даже иногда ты к моим словам прислушивался. Спасибо тебе за это.

Подбежала официантка со стаканом воды. И Артем снова ужаснулся, перехватив ее гневный взгляд. Уж не думает ли она, будто он обидел Милану? Хотя, конечно, обидел, сам того не подозревая.

— Да что вы? — Милана засмеялась и погладила руку официантки. — Я же сказала: он — мой друг. Вы знаете, какие стихи он пишет! Вот когда будет литературный вечер, я вам билеты принесу.

— Омлет-то простыл. — Официантка растерялась. Стакан в ее руке задрожал.

Взяв стакан, Артем поднял его:

— За ваше цветущее здоровье!

— Да и в самом деле — поэт! — Осторожно улыбнувшись, официантка ушла.

— Молодец! — восхищенно-одобрительно сказала Милана.

— Кто молодец?

— Да ты, конечно. Умеешь выйти из положения. А я раскисла. Уж очень себя жалко стало. Даже есть расхотелось.

Но есть она начала, и не без аппетита. Глотая холодный омлет, Артем думал, как трудно все-таки быть самим собой даже наедине с такой девушкой, которая за что-то благодарна тебе. Хоть бы знать, за что? Ведь если бы не Милана, он один никогда бы не справился так скоро и хорошо с тем заданием.

— Самое трудное, — сказал он, — это быть самим собой.

Милана преданно посмотрела на него:

— А это надо?

3

Появился кофе. Уже не стесняясь официантки, Артем проговорил:

— Самим собой всегда надо оставаться. Это трудно, но иначе нельзя. Даже когда выходишь из трудного положения. И даже когда нет выхода. Стой на своем до конца!..

Официантка сказала: «О, господи!» и ушла. Милана промолчала, склонившись над своей чашкой. Артем подумал: «Глупо как я говорю, похоже на поучение. Оставаясь самим собой, я не должен пить кофе, которого не люблю». Но он тоже склонился над своей чашкой. Молча выпили кофе, который не показался Артему таким уж противным, молча вышли из столовой.

Дождь все-таки пошел, очень мелкий, как пыль; мостовые, тротуары, крыши — все покрылось тусклым блеском. В театральном сквере с деревьев срывались последние листья. Они уже не кружились в воздухе, а падали торопливо, как бы стыдясь того, что они так задержались на своих почерневших от дождя ветках.

— Осень, — сообщила Милана.

Артем согласился:

— Да.

Разговор на этом закончился, и они торопливо двинулись по улице, а так как до редакции было всего только два квартала, то молчание не показалось им затянувшимся.

4

Если бы Артему сказали, что виновником и вдохновителем всех этих событий явился именно он сам, то он только посмеялся бы над тем, кому могла в голову заскочить такая вполне нелепая мысль. Николай Борисович — вот кто достоин восхищения, вот кому надо подражать. Николай Борисович — друг и соратник Мастера и сам человек из той эпохи, которую принято считать легендарной. Она такая и есть на самом деле, в этом Артем никогда не сомневался.

И Анфиса — она ведь тоже из той эпохи — она запомнила Николая Борисовича как хорошего человека. Анфиса… Случайная встреча, случайный разговор о зримой связи всех явлений природы. Вот уж никогда не думал, что все это, такое случайное, врежется в память. И не только в память. Это где-то глубже. Раньше бы сказали — в душе, теперь принято считать — в подсознании, но все равно остается, как некая моральная таблица умножения, с помощью которой исчисляются сложнейшие действия и поступки людей. Сравнение, как и все сравнения, неточное. Артем еще не забыл, с каким трудом далась ему в свое время злосчастная таблица умножения и как до сих пор его угнетает и одновременно восхищает ее непоколебимая, ее железная логика. Когда он учил таблицу умножения, то все время пребывал в состоянии подавленности от сознания собственного ничтожества. И, одолев ее, не почувствовал облегчения, потому что, как оказалось, это было только порогом, за которым пошли такие математические премудрости, с которыми он так и не совладал.

И вот теперь перед ним новый порог. Избитое сравнение «Жизнь — это школа, это лучший учитель» не показалось уж таким избитым. Дважды два все равно будет четыре, хотя эту истину пытаются опровергнуть с помощью каких-то математических хитростей. Поколение за поколением учатся в этой школе, называемой жизнью, но все равно продолжают повторять одни и те же ошибки. Даже преуспевающие первые ученики не гарантированы от этого.

Сам не понимая почему, Артем очень часто вспоминал Анфису и тот мир, в котором она живет и по которому проносится на рыжем своем коне Нинка, учителева дочка в разноцветной короне. Он думал о взаимосвязи явлений природы и смутно догадывался о другой, незримой, но существующей взаимосвязи событий и случайностей, определяющих поведение людей, и совсем не догадывался о взаимной зависимости этих двух связей.

Он успел постичь только самое начало моральной таблицы умножения: всегда оставаться самим собой. Дважды два. Все еще было впереди, но, несмотря на это, сам-то он втайне считал себя человеком, уже хлебнувшим житейского опыта. И он, хотя и продолжал почтительно выслушивать старших, все же отваживался иногда вступить с ними в спор, высказывать свое особое мнение. Редко, правда, и пока что не очень уверенно, и далеко не со всеми.

Николай Борисович был одним из тех, с кем он не решился бы спорить. А последние события еще больше утвердили авторитет редактора.

— Ты о чем думаешь? — спросила Милана уже почти у самой редакционной двери.

Застигнутый врасплох, Артем признался:

— О таблице умножения…

— Ох и трудно же с тобой! — вспыхнула девушка и, не снимая плаща, скрылась в редакционном коридоре. Артем отдал свой плащ гардеробщице и прошел прямо в свой отдел. Там, как почти всегда, было пусто. В кабинете Агапова тоже. Тишина. Сумрак серого дня. По мокрым стеклам, извиваясь, бегут неторопливые ручейки. Артем включил настольную лампу и придвинул чистый лист бумаги.

5

В дверь заглянул Семен:

— Ты один? — Вошел и, не отходя от двери, спросил: — Не помешал?

— С чего это ты такой вежливый?

Правильнее было бы сказать не «вежливый», а «осторожный». Ходит, как кот вокруг горячей каши, и поглядывает. Это Артем заметил еще в первый день после возвращения из командировки.

— Просто не хочу мешать, — сказал Семен. — Последние новости слыхал?

— От нашего догадливого корреспондента?

— Ладно, не остри. Наш Никандра схватил выговор. Закрутил ты, старик, машинку!

— Я?! — удивился Артем.

— А кто же? Если бы ты тогда на летучке смолчал, ничего бы и не было. Так бы и прошло. Стройтрест объявил почин, его подхватили, приличный шум на всю область, и всем хорошо. А ты всю музыку испортил. И при всем при том у тебя такие невинные глаза… Цветок невинный. Хитрюга ты все-таки. Меня не обманешь. А я тебе сувенир изготовил: девчонку в кленовой короне. Получилось во! Зайди, когда время будет.

Намутил и ушел. На чистом листе бумаги Артем написал: 2 х 2 = 4 — и поставил знак вопроса. Всегда ли надо оставаться самим собой? Может быть, иногда для пользы дела и для общего спокойствия лучше не высказать своего мнения? Или даже прикинуться другим человеком? Жить, как Семен, посматривать на все с, легким презрением, что так действует на некоторых, и копить деньги для осуществления «великой цели». Интересно, сколько для этого надо накопить? Или, может быть, надо относиться ко всему, как Агапов: не замечать ничего такого, что не соответствует направлению твоих мыслей? Причем оба они — и Семен, и Агапов — дельные работники, честные товарищи, приносят пользу и не приносят никаких хлопот.

С треском распахнулась дверь и с треском захлопнулась — появилась Милана.

— Никандра остается на месте! — сообщила она так торжествующе, словно это она отстояла редактора.

— Знаю. Записали выговор.

— Ты еще не все знаешь. — Она схватила со стола бумагу и, как веером, стала обмахивать свое пылающее лицо. — Слушай. Дом этот, неплановый, передать в жилищный отдел. В него из бараков людей переселят.