Николай Гарин-Михайловский - Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906

• Название: Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1957

В третий том Собрания сочинений Н.Г. Гарина-Михайловского вошли очерки и рассказы 1895–1906 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Очень хорошая! — сказал Дим.

— А где этот дворец? — спросила Наташа.

Дим вдруг вспомнил то светлое, что видел он там, где садится солнце, и сказал:

— А я знаю, где он, — я его вчера даже видел: там, где солнце, небо и земля сходятся вместе, и там все прозрачное — я вчера его видел. Его можно видеть каждый день, когда садится солнце… Но слушай, Наташа, это после, а теперь я тебе что-то скажу, но только побожись, что ты не скажешь моей маме и моему дяде.

И Дим так строго уставился в Наташу, что даже скосил глаза.

— Только я не хочу, если страшное, — сказала Наташа, — я не люблю страшного, — я потом ночью всегда кричу.

— Нет, нет, не страшное… — И Дим, понижая голос, сказал — Ты знаешь: у меня есть братики и сестрички.

— Родные или двоюродные?

— Родные! И родные и двоюродные.

Наташа подумала и строго сказала:

— Ты, значит, меня обманывал?

— Нет, я и сам не знал, — мне Егор вчера сказал; и знаешь, мой дядя не дядя, а папа мой… И знаешь? Я даже видел вчера всех братиков и сестричек… Мы потихоньку с Егором подошли и все видели через ограду…

Дим хотел было рассказать Наташе, как он и папу увидел в окне, но ему стало так неприятно, что он ничего не сказал.

Наташа пригрозила Диму пальчиком и сказала:

— Ну, смотри… А ты кого больше любишь: меня или братиков и сестричек?

Дим смутился.

— Наташа, — сказал он, — я тебе правду скажу: одинаково.

— А я так не хочу, — сказала Наташа. — Ты меня люби больше, а если не будешь любить, я не буду к тебе ходить… Не буду, не буду: никогда не буду…

Наташа говорила и уже уходила, пятясь задом к лестнице.

— Ну, Наташа… Ну, хорошо, слушай: они мои братики и сестрички, а ты будешь… моей женой…

Наташа быстро подошла к Диму и сказала:

— Знаешь, мы их всех возьмем и пойдем в тот дворец…

— Только, Наташа, в тот дворец можно попасть после смерти…

Наташа подумала сперва, а потом несколько раз ласково хлопнула его по голове, приговаривая:

— Неправда… Вот тебе, вот тебе, вот тебе…

И она убежала, а Дим кричал ей:

— Скорей приходи!

IV

Наташа ничего не сказала Диминым маме и дяде, но она сказала своей маме.

— И больше ты к Диму не ходи, — сказала ей ее мама.

Но Наташа продолжала, ходить к Диму.

— Если ты не будешь меня слушаться и будешь продолжать ходить к Диму, я тебя высеку, — сказала опять Наташина мама.

Наташа пошла к Диму, принесла куклу и сказала:

— Ты будешь папа, а я мама, и это наша дочка: она непослушная, и теперь надо ее высечь.

Наташа села на стул, положила себе на колени куклу, подняла ей платьице и стала бить ее, приговаривая:

— Вот тебе, вот тебе, вот тебе… А теперь мы ее поставим на колени и лицом в угол.

Наташа торопливо слезла со стула и понесла куклу в угол балкона.

— Нет, — сказала она, — здесь она будет видеть сад: надо, чтобы она ничего не видела.

Наташа отнесла куклу в угол, где балкон примыкал к дому, и, поставив ее лицом к стене, сказала:

— У, противная!..

Потом Наташа возвратилась к Диму и, сев на стул, проговорила:

— Мне ни капельки ее не жалко, и мы не будем даже на нее смотреть, и пусть наша дочка целый день так стоит на коленях, потому что мне ни капельки не жалко ее: она гадкая… гадкая… и ты гадкий, гадкий, гадкий, и я никого не люблю…

И Наташа вдруг заплакала.

Она плакала, а Дим испуганно говорил ей:

— Наташа, милая, не плачь… Я никогда не буду тебя обижать, и куколка больше не будет…И я и она, мы очень тебя любим… Не плачь же, Наташа. — И Дим, нагнувшись к Наташе, спросил: — Можно тебя поцеловать?

— Нет, — сказала Наташа, продолжая плакать, — меня нельзя целовать, — никто не может меня целовать, только папа и мама могут меня целовать, потому что все другие — больные, и я тоже сделаюсь тогда больная… Поцелуй меня в лобик.

Дим поцеловал ее, но Наташа все продолжала плакать.

— Отчего же ты еще плачешь?

— Потому что мама меня высечет, потому что я гадкая… я очень гадкая…

И Наташа, плача, слезла со стула и ушла, а Дим с ужасом думал: неужели высекут Наташу?! О, как стыдно, нехорошо и больно, когда секут такую маленькую девочку.

Когда Наташа пришла домой, мама спросила ее:

— Ты опять была у Дима?

— Была, — сказала Наташа.

— Что я сказала, что я сделаю с тобой, если ты пойдешь к Диму?

— Ты высечешь меня, — сказала Наташа.

— За что я тебя высеку? — спросила ее мама.

— За то, что я нехорошая девочка: я не слушаюсь.

Мама встала, взяла за руку Наташу и сказала:

— А теперь, когда ты знаешь, пойдем, и я тебя высеку, и сегодня я высеку тебя линейкой.

— Мне будет очень больно? — спросила Наташа.

— О, да, очень больно.

Когда они подошли к той комнате, где мама секла Наташу, Наташа вдруг вырвала свою руку и быстро пошла прочь, но мама догнала ее и повела назад.

Лицо Наташи надулось, сделалось испуганным, и она закричала:

— Я не хочу!

— Теперь поздно! — крикнула Наташина мама и изо всей силы дернула Наташу за собой.

Мама высекла Наташу.

Наташа пошла в детскую и написала на бумажке: «Меня высекла мама за то, что я хожу к тебе, потому что я гадкая, и я не буду больше к тебе ходить, а на елку я умру, и мы будем жить в нашем дворце, и я напишу тебе стихи».

Наташа взяла свое письмо и пошла к Диму.

У Дима захватило дыхание, когда он увидел Наташу, — Наташа была такая печальная и, когда подошла к Диму, она протянула ему письмо и сказала:

— Вот тебе письмо, — я теперь пойду, и ты не читай: ты читай, когда я уйду. Я скоро умру…

Из глаз Наташи потекли слезы; она медленно пошла назад и, вытирая слезы, оглядывалась на Дима: читает ли он ее письмо? Но Дим не читал и все только смотрел на нее большими, удивленными глазами.

В последний раз Наташа остановилась и долго, грустно глядела на Дима. Потом она ушла, и только светлое ее платьице мелькало между деревьями. Потом уж и платья не было больше видно, а Дим все сидел с письмом Наташи в руках.

Он прочел это письмо и долго плакал.

И всю ночь ему снилась Наташа, — где-то он с ней в темных проходах, все хочет спрятать ее так, чтоб не нашли ее и не высекли.

А потом он куда-то так спрятал ее, что и сам уже не мог найти ее, и он все искал, и так темно и страшно было ему.

Утром он проснулся желтый, горячий и сейчас же вспомнил весь свой сон, итак мучительно билось в груди его сердце.

V

Все пошло опять своим чередом, только Наташа не приходила больше, и Дим совершенно уже один сидел на своем балконе и думал о своих братьях и сестрах, о Наташе, думал о том, отчего никому нельзя с ним играться.

Дядя еще реже стал ездить: Дим знает, где дядя проводит свое время.

Иногда ему так хочется все сказать дяде. Но Дим молчит и только, сдвинув брови, исподлобья смотрит и смотрит на дядю…

Опять дует ветер, опять бегут облака по небу и качаются деревья.

Сидит ворона на вершине дерева и качается с ним. Ветер нагнул ветку, на которой сидела ворона, — ворона замахала крыльями и слетела на балкон. Потом она, переваливаясь, смело пошла прямо к Диму, остановилась, посмотрела на него и клюнула его за сапог. Так осторожно клюнула и улетела.

Дим все чувствовал то место, куда его клюнула ворона, и так приятно было ему. Может быть, он понравился вороне, и она хотела его поласкать. Может быть, ворона опять прилетит? И Дим сидел и ждал ворону. Но ворона не прилетала.

Вот и лето прошло. Дим не сидел больше на балконе; укутанный, он ходил по запущенным дорожкам сада и смотрел на балкон, усыпанный желтыми листьями.

Много желтых листьев и на балконе, и на дорожках, и на деревьях — желто-золотисто-прозрачные там вверху, в яркой синеве осеннего неба.

Пустой балкон, пустой сад, и нет больше Наташи, а все кажется, вот-вот мелькнуло ее платьице, и выйдет вдруг она из-за деревьев, как прежде, бывало, выходила, и скажет:

«Ты искал меня, и я пришла… А может быть, ты уже не хочешь? Ты скажи, и я уйду».

И Наташа внимательно, строго посмотрит на Дима, а потом сядет и начнет рассказывать ему, как. прежде.

Нет Наташи, нет вороны, — может быть, ворона еще прилетит, может быть, сейчас прилетит и сядет, и начнет ходить перед Димом…

И вдруг нашлась ворона. Она лежала мертвая на земле под деревом.

Дим смотрел на мертвую ворону своими большими глазами, и так жаль ему было вороны. Наверно, ворона любила его, но ей тоже не позволяли играть с ним, и она скучала и умерла.

Пошли дожди, все листья упали на землю, и когда-то такие красивые, нежно-золотистые, теперь грязные и мокрые, они уже гнили на земле.

Через потное стекло окна Дим смотрел на них из своей комнаты. Иногда под вечер прорывалось сквозь тучи солнце и красными лучами освещало сад, далекие дачи, и так ярко горели их окна, как будто в них еще жили, как летом.