Николай Гоголь - Том 12. Письма 1842-1845

• Название: Том 12. Письма 1842-1845
• Автор: Николай Гоголь
• Издательство: Издательство АН СССР
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1952

В состав двенадцатого тома Полного собрания сочинений Гоголя входят письма 1842–1845 годов. Восемь писем и записок публикуются впервые. Особенностью настоящего тома, по сравнению с предыдущими двумя томами писем, является то, что в него включены дошедшие до нас черновые редакции ряда писем Гоголя второй половины 1842 г.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Напиши мне адрес своей дачи. Я адресую на удалую на твою городскую квартиру, хотя, может быть, ты уже съехал оттуда. Затем, будь здоров. В письмах, как и во всем, не ленись и выпивай натощак стакана по два воды самой холодной.

Твой весь Г. На обороте: Moscou. Russie. Николаю Михайловичу Языкову. В Москве. В приходе Иоанна Предтечи, в доме кн. Гагариной.

Жуковскому В. А., 20 июня н. ст. 1844*

195. В. А. ЖУКОВСКОМУ.

Баден-Баден. Середа <20 июня н. ст. 1844>.

Пришлите мне, сделайте милость, письмо Смирновой, которое отправила к вам графиня Вьельгорская, но только как можно скорее, потому что оно мне очень нужно. Смирнова писала ко всем и никому не написала обстоятельно своего адреса и маршрута, то есть как и сколько времени пробудет в каждом месте.[729] Графиня Вьельгорская будет дня через два у вас во Франкфурте, проезжая в Петербург на месяц, для свидания с дочерью. Граф остается здесь. Если[730] приедет во Франкфурт Балабина, скажите ей, чтобы она непременно заехала в Мангейм.[731] Я нарочно пробыл в Мангейме для того, чтобы рассмотреть и расспросить, правда ли то, что говорят будто бы в Мангейме лучше и дешевле жить, и притом слаще зима, и нашел, что люди правы во многом отношении. За картинным местоположением нечего гоняться; а нужны прежде всего удобства жизни. Дома здесь устроены очень хорошо, с комфортами, с печами и в аглицком совершенно вкусе. Это единственный немецкий город, который не воняет и в котором можно гулять зимою, потому что все улицы в тротуарах, которые весьма чисто вымощены плитами. Наконец сад великолепный, деревья высокие, иногда целую версту идешь в тени, и притом нет угощенья пылью со стороны проезжающих экипажей, как во Франкфурте. Вспомня Бинген, где нет совершенно тени, я об этом подумал сурьезно. Мангейм мне самому не понравился прежде (когда я проезжал его впервой) регулярностью и опрятностью улиц, а теперь вижу, что для жизни льготной это необходимо. Притом местоположенье вокруг раздольное и горизонту много, а Рейн здесь великолепен. В Бингене он сжат. Местоположение Бингена эффектно для проходящих, а проживающие в нем соскучатся. В Мангейме из сада я нашел два пункта видов[732] на отдаленные вокруг горы, каких нет во Франкфурте. Итак, вы скажите Балабиной, чтобы она все-таки не позабыла заехать в Мангейм посмотреть. В Бингене нужно будет устроивать дом, переделывать, ставить печи, здесь же всё готово.[733] Езда от Франкфурта тоже четыре часа. Наконец пункт железных дорог, которыми он в связи с Гейдельбергом, Баденом, Карлсру и Страсбургом, что весьма важно для Вагнера*, который именно и послан для наблюдения за железными дорогами. Пока прощайте, целую вас и все Вьельгорские целуют вас также. Спешу кончить письмо. Не забудьте же как можно скорее прислать мне письмо Смирновой, потому что, может быть, вслед за ним нужно будет сейчас же ехать. На обороте: à Son Excellence Monsieur de Joukoffsky. Francfort s/M. Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor.

Балабиной М. П., 12 июля н. ст. 1844*

196. М. П. БАЛАБИНОЙ.

Франкфурт. 12 июля <н. ст. 1844>.

Я к вам не писал, потому что хотел вас уведомить наверно о себе, то есть о моем поезде: куды, когда и на сколько времени. Оказывается теперь следующее: в Остенде, через неделю, на полтора месяца. Вашу порученность я исполнил* тот же час по приезде во Франкфурт, последовавшем[734] за нашим свиданием*. Я тотчас отправил человека с письмом от вас отыскивать англицкого пастора: Пирпенфельда или Пильпентафеля, наверное[735] не помню. Комиссионер, которого я посылал, доложил, что он лично видел господина Пирпенфельда и что г. Пирпенфельд или Пильпентафель обещался завтра же дать удовлетворительный ответ, чем я совершенно успокоился. Как вдруг получаю[736] от вас известие, что на письмо ваше ответа нет. Я послал вновь к г. Пирпенфельду, но оказалось,[737] что господин Пирпенфельд улизнул из Франкфурта и поручил все дела какому-то Ферзениусу, или Фризениусу, или Фрузениусу, или даже Зерфуниусу (для меня все подобные фамилии несколько трудны и потому извините, если несколько ошибаюсь в правописании). Я тот же час к Фрузениусу с тем, чтобы сейчас же и тут же при человеке написал ответ. Этот ответ был взят от Фрузениуса и уже брошен не его руками в почтовую дыру во избежание всяких запутанностей, о чем обо всем вас теперь уведомляю и прошу в отплату за это уведомить о себе, то есть обо всем, что ни случилось с вами после нашего расставания. Изъясните мне также, что значит мистическая поездка ваша во Франкфурт и ваш обед в Hôtel de Russie* перед самым моим носом, о чем я узнал только на другой день, живя тут же и в том же самом доме?

Если будете писать[738] ко мне теперь же, то адресуйте попрежнему, если же на вас найдет ленивое расположение и в течение пяти дней вы не соберетесь писать, а предпримете это гораздо позже, тогда адресуйте уже в Остенде.

Затем остаюсь весь ваш

Гоголь. На обороте: Mademoiselle M-elle de Balabine à Schlangenbad.

Вьельгорской Л. К., 13 июля н. ст. 1844*

197. Л. К. ВЬЕЛЬГОРСКОЙ.

Франкфурт. 13 <июля н. ст. 1844 г.>

Видите ли: не во вторник, а в самую даже пятницу чуть было не отважился я ехать с Михал Юрьевичем* вновь в Баден, до такой степени хотелось было видеть вашу встречу. Но однако ж этого не случилось, и я, как видите, не поехал. Зато впереди Останд, наш будущий приятель, куда я поднимаюсь через три дня и куда однако ж я советую и вам не очень опаздывать, потому что доктора все советуют начинать по крайней мере не позже июля.[739] Иначе мало времени. Смирнова слышно тоже намеревается пробыть в Остенде. Извините, что письмо несколько бестолково: пишу среди страшного шуму и смеху,[740] затеянного на немецком языке немецкими девицами, который кончился наконец пеньем,[741] а потому и я, сделавши несколько чернильных капель, замазанных тут же весьма искусно моим пальцем, оканчиваю тоже письмо мое. Вам посылаю всем самый душевный поклон, целую все шесть ваших ручек и говорю вам до Остенда!

Весь ваш Гоголь.

Жуковский послал мне письмо, адресовавши его в Hôtel de Hollande. Повелите кому-нибудь из двух ваших вассалов, Тимофею или Петеру о нем разузнать и отправить обратно к Жуковскому во Франкфурт. На обороте: à Son Excellence Madame La Comtesse de Wielhorsky.

Погодину М. П., 13 июля 1844 н. ст.*

198. М. П. ПОГОДИНУ.

<Франкфурт. 13 июля 1844 г. н. ст.>

Я узнал о случившемся с тобою несчастии*. Бог да сохранит тебя, и да обратит всё, что ни случилось с тобою, тебе же во благо. Для христианина нет несчастия и всё, что ни сбывается с ним, имеет для него глубокий смысл. Напиши мне два слова о твоем состоянии или попроси Елисавету Васильевну* уведомить, как тебе и как себя чувствуешь. Адресуй во Франкфурт на Майне, я хотя и еду на морское купанье в Остенде по причине плохого здоровья, но чрез месяц с небольшим надеюсь назад. Да споспешествует тебе бог в скорейшем выздоровлении!

Весь твой

Гоголь. На обороте: Moscou. Russie. Профессору имп. Московского университета Михайлу Петровичу Погодину. В Москве, в Университете.

Языкову Н. М., 14 июля н. ст. 1844*

199. Н. М. ЯЗЫКОВУ.

Франкф<урт>. 14 июля <н. ст. 1844>.

Письмо твое получил со вложением Тригорского, за которое очень благодарю. Но только какой ты недогадливый! Сам уведомляешь меня, что написал несколько посланий в Москве, и хотя бы одно приложил на показ, зная, что это для меня во-первых мед, а во-вторых и просто нужно. Книг я до сих пор от тебя ни одной не получил, а между тем сгорал жаждой чтения. Писать не мог по причине совершенного запрещения по поводу приливов крови к голове, а читать и прочитать мог бы много в это время нужного и полезного. И как нарочно, к вящей досаде моей, беспрестанно приезжают из Москвы и прямо во Франкфурт. Приехал Новосильцев*, московский вице-губернатор, знакомый всем нашим литераторам, и хотя бы один из них что-нибудь мне догадался прислать с ним. Приехали знакомые Авдотьи Петровны*, Галаховы*, привезли Жуковскому хоть письмо, а мне ничего. Приехал наконец Мельгунов*. Я обрадовался, услыша о его приезде, думая, ну, по крайней мере, этот что-нибудь привез, но оказалось, что и этот приехал с пустыми руками. Словом, сделалось даже досадно. За дурным временем я должен был остаться во Франкфурте. Морских купаний нельзя было еще начинать, тем более, что я как-то сделался склоннее к простуде, чем когда прежде. Ты спрашиваешь,[742] пишутся ли М<ертвые> д<уши>? И пишутся и не пишутся. Пишутся слишком медленно и совсем не так, как бы хотел, и препятствия этому часто происходят[743] и от болезни, а еще чаще от меня самого. На каждом шагу и на каждой строчке ощущается такая потребность поумнеть и притом так самый предмет и дело связано с моим собственным внутренним воспитанием, что никак не в силах я писать мимо меня самого, а должен ожидать себя. Я иду вперед — идет и сочинение, я остановился — нейдет и сочи<нение>. Поэтому мне и необходимы бывают часто перемены всех обстоятельств, переезды, обращение к другим занятиям,[744] не похожим на вседневные, и чтенье таких книг, над которыми воспитывается человек. Но… распространяться боюсь, чтобы не нагородить какой-либо путаницы. Притом же я не уверен, дойдет ли до тебя это письмо. Ты теперь, вероятно, на даче, а потому дело самой пересылки становится сопряжено… Вас<илий> Андр<еевич> тебе кланяется. Он, бедный, провел время жалким образом и не делал доселе ничего, по причине двухмесячной возни с столярами и печниками, занявшими всё его время на новосельи. Теперь он едва только вытаскивает из-под спуда свою Одиссею. Адресуй попрежнему во Франкфурт, но для лучшей доставки в самые руки прибавляй следующее приписание: Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor.