Николай Гоголь - Том 12. Письма 1842-1845

• Название: Том 12. Письма 1842-1845
• Автор: Николай Гоголь
• Издательство: Издательство АН СССР
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1952

В состав двенадцатого тома Полного собрания сочинений Гоголя входят письма 1842–1845 годов. Восемь писем и записок публикуются впервые. Особенностью настоящего тома, по сравнению с предыдущими двумя томами писем, является то, что в него включены дошедшие до нас черновые редакции ряда писем Гоголя второй половины 1842 г.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Франкфурт. 2 мая <н. ст. 1845>.

И вы больны*, и я болен. Покоримся же тому, кто лучше знает, что нам нужно и что для нас лучше, и помолимся ему же о том, чтобы помог нам уметь ему покориться. Вспомним только одно то, что в его власти всё и всё ему возможно. Возможно всё отнять у нас, что считаем мы лучшим, и в награду за то дать лучшее нам всего того, чем мы дотоле владели. Отнимая мудрость земную, дает он мудрость небесную; отнимая зренье чувственное, дает зренье духовное, с которым видим те вещи, перед которыми пыль все вещи земные; отнимая временную, ничтожную жизнь, дает нам жизнь вечную, которая перед временной то же, что всё перед ничто. Вот что мы должны говорить ежеминутно друг другу. Мы, еще доселе не привыкнувшие к вечному закону действий, который совершается для всех непреложно в мире, желающие для себя[1248] непрерывных исключений, мы, малодушные, способны позабывать на всяком шагу то, что должны вечно помнить, наконец, мы, не имеющие даже[1249] благородства духа ввериться тому, кто стоит того, чтобы на него положиться. Простому человеку мы даже вверяемся, который даже нам не показал и знаков, достаточных для доверия, а тому, кто окружил нас вечными свидетельствами любви своей, тому только не верим, взвешивая подозрительно всякое его слово. Вот что мы должны говорить ежеминутно друг другу, о чем я вам теперь напоминаю и о чем вы мне напоминайте. Затем обнимаю вас от всей души и прошу вас вместо меня обнять ваше семейство. Напишите мне, куда едете или остаетесь в Москве, и что делают ваши дети; если можно — порознь о каждом. Если вам писать трудно, прошу Ольгу Семеновну. Прощайте. Бог да хранит вас.

Ваш Г.

На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.

Уварову С. С., конец апреля 1845*

264. С. С. УВАРОВУ.

<Конец апреля 1845. Франкфурт.>

<Милостивый государь Сергий Семенович!>[1250]

Письмо ваше мною получено. Благодарю вас искренно[1251] за ходатайство[1252] и участие. О благодарности государю ничего не говорю: она в душе моей; выразить ее могу разве одной[1253] молитвой о нем. Скажу вам только, что после письма вашего мне стало грустно.[1254] Грустно, во-первых, потому, что всё, доселе мною писанное,[1255] не стоит большого внимания: хоть в основание его легла и добрая мысль,[1256] но выражено всё так незрело, дурно, ничтожно[1257] и притом в такой степени не так, как бы следовало, что недаром большинство приписывает моим сочинениям[1258] скорее дурной смысл, чем хороший, и соотечественники мои извлекают извлеченья из них скорей[1259] не в пользу душевную,[1260] чем в пользу. Во-вторых, грустно мне потому, что и за прежнее я состою доныне в неоплатном долгу пред государем. Клянусь, я и не помышлял даже просить что-либо теперь[1261] у государя; в тишине только я готовил труд*, который, точно, был бы полезнее моим соотечественникам моих прежних мараний, за который и вы сказали бы,[1262] может быть, спасибо, если бы он исполнился[1263] добросовестно, ибо[1264] предмет его не был бы чужд[1265] и ваших собственных убеждений.[1266] Меня утешала доселе мысль, что государь, которому[1267] истинно дорого душевное благо его подданных, сказал бы, может быть, со временем о мне так:[1268] «Этот человек умел быть благодарным и знал, чем высказать мне свою признательность». Но теперь[1269] я обременен новым благодеянием; в сравнении[1270] с тем, что сделано уже для меня, труд мой покажется бедней и незначительней,[1271] мое же расстроившееся здоровье может отнять у меня возможность сделать[1272] и таким, как бы я хотел и даже бы мог; и вот почему мне грустно. Грустно мне даже и[1273] то, что сим самым вашим письмом и вашим участием во мне вы[1274] отняли у меня право сказать и вам то, что я хотел.[1275] Я[1276] хотел вас благодарить за все, сделанное для наук,[1277] для[1278] отечественной старины (от этих дел перепала и мне польза наряду с другими), и что еще более — за пробуждение в духе нашего просвещения[1279] твердого русского начала. Благодарить вас за это я прежде имел право, как сын той же земли, как[1280] брат того же чувства, в котором мы все должны быть братья, и как не обязанный вам ничем лично.[1281] Теперь вы отняли от[1282] меня это право,[1283] и что[1284] было бы законным делом, может показаться теперь похожим[1285] на комплимент. Итак,[1286] примите лучше, вместо всякого выражения благодарности,[1287] это искреннее изложение моего душевного состояния;[1288] иного[1289] ничего не могу сказать вам; не прибавляю даже и почтительного окончания, завершающего светские письма, потому что позабыл их все,[1290] а остаюсь просто вам обязанный и признательный искренно[1291]

Н. Гоголь.

Смирновой А. О., 11 мая н. ст. 1845*

265. А. О. СМИРНОВОЙ.

Франкф<урт. 11 мая н. ст. 1845>.

Друг мой и душа моя, не грустите. Один только год — и я буду с вами, и вы не будете чувствовать тоски одиночества. Когда вам будет тяжело или трудно, я перелечу всякие пространства и явлюсь, и вы будете утешены,[1292] потому что третий будет Христос с нами. Мне не трудно будет никогда приехать к вам, несмотря даже на всякое состояние моего здоровья, но этот год надобно перетерпеть (то есть разумею о себе) и сделать то, что мне следует и без чего я не могу быть полезным никому вполне. Из вашего письма я вижу, что у вас теперь в довольно порядочной степени нервическое расстройство. Поблагодарим прежде всего за него бога. Оно недаром. В этом году особенно на всех наведено более или менее это нервическое расстройство, приведены в слезы, в унынье и в беспокойство те, которые даже никогда дотоле не плакали, не унывали и не беспокоились. Блаженны избранники, которых посетил бог ранее других! Поверьте, что ко многому дотоле не испытанному и не узнанному приводится сими болезненными страданиями[1293] человек.[1294] Сверх всего прочего, оно приводит нас и к тому, чтобы узнать всю силу братской помощи, которую может оказать на земле человек человеку и, вследствие такой помощи, возлюбить так друг друга, что в любви этой предвкушается уже сам бог и зарождается к нему то неугасимое стремление, которого не дадут ни посты, ни молитвы, ни милостыня, раздаваемая бедным. Сколько могу судить теперь о состоянии вашего здоровья телесного, вижу, что вам необходимо прежде просто полечить и успокоить ваши нервы водами и переменой воздуха. Поезжайте налегке в Гастейн, который действует хорошо на всякие нервические расслабления и еще более живит необыкновенным своим и как бы обновляющим воздухом. Сколько же могу судить о состоянии вашего душевного здоровья, вижу, что и здесь следует дать почти тот же совет вам, ибо встреча наша с вами будет обоюдно живительна для обоюдного нашего душевного здоровья. Нам нужно с вами о многом и о многом еще переговорить, и вряд ли без этого вы будете снабжены достаточным запасом терпения и бодрости для предстоящих вам поприщ, в Петербурге ли то будет или в губернии. И бог весть, может быть, это самое нервическ<ое> расстройство и физическая болезненность вела именно к тому, чтобы мы доставили друг другу то здоровое состояние души, которое без этого расстройства мы бы не могли и не умели доставить. Воспользуйтесь весенним временем, пока еще не жарко. Возьмите с собою деток и Аркадия Осиповича, которого никак не оставляйте в Петербурге. Поезжайте тихо, не торопясь, чтобы никак не расколебать нерв, а, напротив, успокоить их умеренным движением; на всякую гору подымайтесь пешком, но недолго, и чуть заметите в себе малейший признак усталости, садитесь в коляску. Старайтесь и мыслям, и чувствам дать дремлющее состояние и уподобить себя ребенку, которого колеблют в люльке. Не думая ни о чем, сливайтесь чувством с весенним ветерком, который будет навевать на вас, прилетевши бог весть откуда, и с запахом полевого цветка, им же нанесенным, и вы приедете в благодатном состоянии в Гастейн. А мысль, что встретит вас тот, для которого так же будет благотворна и свежительна, и целительна с вами встреча, как и для вас самих,[1295] будет воздвигать дух ваш во всю дорогу и удалит от вас тоску и беспокойство.

Мне повелено медициной до Гастейна пить воды в Гомбурге для удаления геморроидальных, печеночных и всяких засорений, на которые, по приговору медиков, следует предварительно подействовать Гомбургом, после чего Гастейн, действующий благодетельно на всякие нервические расслабления, может оказать мне значительную пользу. В Гомбурге я должен пробыть не более трех недель. Стало быть, чрез месяц времени я уже полагаю быть в Гастейне. Рассчитывайте вашим ответом и соображайтесь, адресовать ли мне во Франкфурт или же прямо в Гастейн, в Австрийский Тироль. Впрочем, Жуковский перешлет мне письмо из Франкфурта. Если ж вы едете, то дайте мне знать, да приищу для вас квартиру. Ибо в Гастейне помещений немного, и места нужно захватывать. На тесноту не пеняйте и помышляйте о том вперед, что вы не будете помещены на большую ногу. Итак, усердно помолясь богу, с молебнем в дорогу! О деньгах не говорю ничего, ибо, как сами знаете, я их считаю за самую последнюю вещь. Займите[1296] у первого попавшегося и для себя и для Аркадия Осиповича. А не то — и я вам найду даже случай доставить деньги, если их окажется потом недостаточно.