Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

• Название: Кто там стучится в дверь?
• Автор: Александр Кикнадзе
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Александр Кикнадзе знаком читателю по книгам: «Тот длинный тайм», «Чтобы это испытать», «Окинь противника взглядом», «Где-то недалеко от нас», «Королевская примула», «Закон Больших игр», «От Мадрида до Токио».

Новый роман А. Кикнадзе повествует о том, как формировался и мужал характер молодого советского разведчика, всей своей жизнью подготовленного к подвигу.

События романа разворачиваются на Кавказе, в разведывательной школе, Мюнхене, Москве, на фронтах Великой Отечественной войны, в немецком тылу и охватывают период с 1918 года до наших дней.

---

— Что надо, даи[3] зачем пришел? — Ага Киши недружелюбно посмотрел на Грюнфельда, приближавшегося к коню.

— Там моя дочь и внук, прикажи отпустить их, здесь мужской разговор. Прикажи отпустить, — спокойно, глядя в упор на главаря, произнес Грюнфельд. Сейчас, рядом с Ага Киши, сидевшим на приземистой лошадке, Грюнфельд казался еще длиннее, чем был на самом деле, ему не надо было задирать голову, чтобы смотреть предводителю в глаза. Задумался Ага Киши и, решив, что не женское и не детское будет сейчас дело, распорядился отпустить мать с ребенком.

— Кой гетсинляр. Гызылдыш, тез еле![4] — кивнул головой длинноволосому с перебинтованной головой.

Тот приблизился к Марте:

— Давай, давай, одна нога здесь, другой там, быстро, быстро.

— Я не уйду, слышите, я не уйду без него. Что вы хотите сделать? Отпустите, отпустите мужа! — Марта понимала, что сейчас произойдет что-то непоправимое, ужасное, о чем страшно подумать, она знала, что не отвратить беды, что приход отца ничего не изменит. Броситься в ноги атаману... пообещать уехать отсюда подальше, на север, на край земли... предложить все деньги и все добро, какое есть в двух домах... что еще... что можно сделать еще?

Мысль Марты лихорадочно работала. Откуда-то издалека донесся неправдоподобно спокойный голос Арсения:

— Прошу тебя, Марта, уйди. Подумай о сыне, сбереги его. И не унижайся. Прошу, уйди.

— Не уйду, Арсений, не уйду, — прижимая к себе сына, упрямо повторяла Марта.

У сентиментального Ага Киши послышалась слеза в голосе:

— Уведите несчастную. Раньше должна была думать, за кого замуж идет. Из такой семьи, а за кого пошла! Тез, тез еле![5]

Двое бандитов силой затащили Марту во двор.

— Будем кончать? — деловито справился Рипа, показывая на Арсения.

— Послушай, Ага Киши, — сказал Грюнфельд, — ты помнишь, кем я был для твоего отца? И как звал он меня гонаг[6], помнишь тоже? Твой отец был умный человек. Я говорил это всегда. И только потому говорю об этом сейчас. Это я и мои друзья помогли твоему отцу создать такой сад, такой большой и культурный сад, какого нет в нашем уезде.

— Что вспоминаешь, зачем говоришь? Что стало с садом, что стало с отцом?

— Я хочу напомнить тебе, что был другом твоего отца и в день, когда родился ты, сидел рядом с твоим отцом. И, как все, пил шербет и желал тебе вырасти достойным продолжателем рода. Именем всего святого для тебя заклинаю, не дай совершиться убийству...

— Что ты слушаешь этого прихвостня? — возмутился Рипа, опасаясь, как бы слова старого немца не заставили впечатлительного Ага Киши изменить принятое решение. — Смерть комиссару! Представь на минуту, Ага, что ты попал в их руки, кто заступился бы за тебя? Смерть комиссару! — Рипа вскинул обрез, приставил к виску Песковского.

Тот спокойно посмотрел на Рипу и вдруг покачнулся, сделал попытку схватить за гриву коня, на котором сидел Рипа, не удержался, сполз под ноги каурого.

Граня помнил: мама прижимала его к груди, он слышал, как она стонала, но на глазах не было слез: «Боже, боже, что же это, боже, что же это?» Посадила его на кровать, выбежала из комнаты, снова подхватила, подвела к невысокому каменному забору, вытащила камень и начала смотреть на улицу.

Граню бил озноб. Мир переворачивался. Оказалось, что отец не такой сильный человек, как он думал. И потом у него в руке нет револьвера, а у тех ружья и шашки. И никто ничем не может помочь отцу. Если бы у него, у Грани, была бы бомба, он бросил бы ее, подхватил отца и мать на коня. А деда? А для деда взял бы другую лошадь и умчал бы их всех отсюда. Почему так сказал отец: береги сына! Горькая тоска сжимала сердце мальчика. Что плохого мог сделать кому-то его отец? Его добрый, хороший отец? Почему в него выстрелили?

У окна шагал Гызылдыш — Золотозубый. Заглянул в комнату. Протянул Гране платок с кусочком сахара:

— Вазими, сладка. — Оглянулся, не заметил ли кто его малодушия. — Соседка, луче совсем убирай мальчишка.

В это время где-то далеко послышался конский топот. Золотозубый испуганно замер, а потом одним махом перевалил через забор. Раздались выстрелы. Мать бросилась на улицу. Подставив под ноги камень, Граня дотянулся до дыры в заборе и увидел, как торопливо садятся на коней бандиты. Красноармейцы показались в конце улицы. Самый первый из них, приблизившись к забору, за которым сидел Граня, поднялся на стременах и, махнув рукой с наганом, крикнул во все горло:

— Бери слева, слева бери, окружай! — и начал стрелять.

Но никто не падал от его пуль.

Бандиты скрылись. Поймали только одного. Того Золотозубого, у которого была повязка на голове и который угощал Граню сахаром. Под ним ранили лошадь, и он свалился.

Опоздали красноармейцы! Отец лежал в пыли с простреленной головой. Невидяще смотрел на мать, на занимавшийся рассвет, на командира взвода, стоявшего с буденовкой в руке.

Хоронили Арсения Песковского с воинскими почестями.

Немолодой рыжеусый командир, которого все называли товарищ Кандалинцев, подошел к Гране и сказал:

— Запомни это! Запомни, как надо рабоче-крестьянскую нашу землю любить. Запомни, сынок! — и обнял малыша.

Кругом плакали женщины. Только Марта не плакала. Она держала сына за руку и смотрела в одну точку.

Агроном Сергей Лукьянович Пантелеев, недавно присланный из Гянджи и успевший сойтись с семьей Песковских, тяжко вздыхал и беспрерывно вытирал массивный затылок. Рядом с ним стоял сын Станислав. Он был на год старше Грани.

После похорон собрались на поминки у Пантелеевых. Марта немного посидела, поблагодарила друзей за то, что пришли вспомнить добрым словом мужа, и сказала, что сыну пора спать.

Когда вернулись домой, Граня нашел под подушкой книжку Фенимора Купера и набор красок — два главных богатства, которыми единолично владел до того Славка Пантелеев.

Граня долго лежал с открытыми глазами. Вспоминал звезду над папиной могилой и слова на дощечке:

«Арсений Песковский, чекист (1888—1925 гг.), павший от пуль врагов трудового народа. Мы недолго живем, чтобы Родина долго жила».

Над всеми другими могилами были кресты, а над папиной звезда. Вспоминал, как плакали женщины, как обнял его Кандалинцев и как сказал:

— Ты уже не маленький, знай, мы переловим бандитов, всех до одного, и отомстим за отца. — И обратился к матери: — Вам бы лучше, товарищ Марта, к отцу перебраться. Мы-то оставим несколько бойцов для порядка, но кто знает, не ровен час, может снова нагрянуть Ага Киши. Уж лучше вам к родителю.

— Не пойду я к отцу, — твердо ответила Марта. — Уж как-нибудь...

Мальчишка плохо спал ночами, вскакивал, кричал: «Папка, стреляй!» — открывал глаза, непонимающе обводил взглядом стены, чувствовал материнское тепло и слышал успокаивающие, как бы издалека доходящие до сознания слова: «Спи, спи, малыш, я рядом, никого не бойся, я здесь». Тяжело вздыхал, поворачивался к стене, чтобы никто не видел его слез, медленно-медленно засыпал.

Пантелеевы пригласили Марту пожить у них какой-то срок: пусть малыш сменит обстановку, немного отвлечется, да и товарищ рядом, будут у них общие книжки и общие игры... Прожила Марта с сыном у Пантелеевых до весны и поняла, какие сердечные и славные это люди: ненавязчиво заботились о Гране и помогали забыть, хотя бы чуть-чуть, то, что он перенес.

Кандалинцев уехал в горы, где рос какой-то необыкновенный орешник, и сделал два лука — для Грани и Славки. Луки были совсем как у индейцев в книжке Фенимора Купера и стреляли, на зависть другим мальчишкам, далеко и метко, а стрелы имели разноцветное оперение.

Подвижный, прямодушный, взрывной Граня был противоположностью своего товарища. Обстоятельный Славка умел не расстраиваться и не хныкать по пустякам. С грустью думала Марта: такой человек при равных прочих качествах достигнет в жизни гораздо большего, чем Граня.

Однажды они играли в казаки-разбойники близ дороги; неожиданно из-за поворота, откуда два «разбойника» ждали «казаков», появились такие же башибузуки[7] из соседнего села. Их было трое, старший попробовал отнять у Грани лук. Оба «разбойника» дали стрекача, но Граня бегал хуже, и его догнали. Тогда подумал-подумал Славка, вернулся, напал на неприятелей. Его самоотверженность и героизм вселили страх в не очень закаленные сердца похитителей. Стараясь отступить как можно достойнее, они вернули Гране лук, а Славка целую неделю с гордостью носил синяк под глазом.

Немецкая колония, в которой жили мать и сын Песковские, была основана в 1818 году выходцем из Вюртемберга и названа именем святой Терезы — покровительницы путников и заблудших.

Граня помнил рассказы деда о том, как в 1817 году из-под Штутгарта и Тюбингена, из долин Неккара и Рейна ушли в дальний путь на Кавказ — через многие реки, леса и горы — тысяча четыреста семей. Говорили, на Кавказе, где течет Кура, нетронутая, щедрая земля. Там нужны хорошие руки и умные головы, чтобы оживить ее. И еще ходили странные разговоры, что за эту землю ничего не надо платить. Поначалу не очень тому верили: где это видано, чтобы хорошую землю можно было получить бесплатно, если бы это было так, сколько желающих нашлось бы... Но вот из России вернулись два достойных человека, путешествовавших более года, вернулись и рассказали, что были на берегах Куры — и в Тифлисе и в Елисаветполе, — и правда, завидна эта земля, и солнце греет много дней в году, и воды вдоволь, и растет все, что ни посадишь. Только путь далек и труден... да еще... почему-то не слишком весело живут в приреченских краях, люди вялые, желтые лицом встречаются часто. А та вялость от болезни, бросающей в жар, — проклятой лихорадки, лечиться надо корой горького дерева... Кому-то помогает, а кому-то нет. И умирают от той болезни часто. А так земли много. И под Тифлисом и под Елисаветполем.