Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

• Название: Кто там стучится в дверь?
• Автор: Александр Кикнадзе
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Александр Кикнадзе знаком читателю по книгам: «Тот длинный тайм», «Чтобы это испытать», «Окинь противника взглядом», «Где-то недалеко от нас», «Королевская примула», «Закон Больших игр», «От Мадрида до Токио».

Новый роман А. Кикнадзе повествует о том, как формировался и мужал характер молодого советского разведчика, всей своей жизнью подготовленного к подвигу.

События романа разворачиваются на Кавказе, в разведывательной школе, Мюнхене, Москве, на фронтах Великой Отечественной войны, в немецком тылу и охватывают период с 1918 года до наших дней.

---

...Мой народ показал характер в горькие дни поражений и отступлений. Как же ярко этот характер должен проявиться теперь, когда фронт покатил на запад!

Под Москвой стояли люди особого склада. У которых была способность, дарованная не всякому смертному, — способность стоять насмерть. Я знаю: был бы самым несчастным человеком на земле, если бы, упаси бог, довелось войти в родную и любимую Москву и «снять» вместе с Лукком комнату, «чтобы недалеко от Кремля».

— Скажи, Франц, ты что-нибудь понимаешь? Как это могло произойти? Все кругом говорят о зиме. Или в ставке не знали, что в России холодная и снежная зима? Что это: просчеты, неведение или... боже, это кажется предательством. Так не рассчитать своих сил! Мы ведь были рядом с Москвой. Куда нас отводят? Где будет остановка? Почему все сваливают на зиму? Чтобы внушить надежду, что весной все пойдет по-другому? Но до весны надо еще дожить. Большевики получат передышку. Мы с тобой мечтали о Кремле. Похоже, что не очень скоро... Эти парадные светло-синие костюмы, которые они раздают! От них еще холоднее на душе. Почему молчишь? Или тебя не угнетает все это? — Лукк испытующе посмотрел на Танненбаума.

— Разве есть на свете германец, которого это может не угнетать? Кресты на русских равнинах и трупы, которые мы не успели похоронить. Я тоже многое дал бы, чтобы знать: вернемся ли мы еще туда, к Москве? И потом, ты убежден, что это действительно называется отводом?

Лукк закурил, глубоко затянулся, подошел к карте и уставился на нее, широко расставив ноги, приподнимаясь и опускаясь с носка на пятку. Взял линейку. Приставил ее к карте. Отмерил расстояние между старой и новой линиями фронта. Ответил:

— Нет, нет, я не думаю, что это называется отводом. Для того чтобы считать это отводом, надо иметь очень развитую фантазию.

Первое прозрение? Сколько немцев задает себе — пока себе — такие вопросы!.. Где была их армия? И где оказалась? Все ли дело в бездарных генералах, которых прогнали? Или за этим — что-то более опасное, незримое, неотвратимое? Многое можно было бы не пожалеть за право продолжить разговор с Лукком. Терпение. Я вместе со всеми, вместе с ним, с Лукком, стараюсь найти ответ на то, что произошло. И отвечаю ему доверием на доверие. Только лишь. И больше ничего.

— Да, знать бы, вернемся ли мы еще туда — к Москве?

— Если не верить в это, очень плохо жить, Франц.

Аннемари Лукк — Францу Танненбауму

Добрый день, дорогой Франц! Сегодня получила письмо от Ульриха. Оно шло дольше, чем другие. По-моему, Ульрих слишком близко к сердцу принимает все то, что произошло там, у вас, за последнее время. Пожалуйста, воздействуй на него, передай ему частицу своей убежденности. Зима не вечна. Верю: недалек день, когда мы будем гулять с тобой по зеленым берегам Москвы-реки и еще ты обязательно пригласишь меня в Большой театр на «Лебединое озеро», я так давно мечтала посмотреть этот спектакль с русскими танцовщиками.

Словари, о которых ты просил, выслала. Дядя здоров, руководит строительством бомбоубежищ в районе Принцрегентенплац. Полон сил, по-моему, у него снова проснулся интерес к жизни. Как-никак фортификационное искусство!

Целую моих дорогих мужчин крепко-крепко.

Любящая тебя Анни. *

«Солдат, выстоявший под Москвой, не отдавший Москвы, не уронивший чести! Я вижу тебя, опаленного дымом, вижу твою обожженную шинель, твою каску, хранящую следы осколков, вижу твои упрямые глаза и лицо, на котором явственно, как никогда, — от бессонных ночей, от ненависти к врагу — обозначились скулы... Горжусь тобой, как младший брат. Завидую званию, которое ты будешь носить отныне и во веки веков, — участник московской обороны, проникни взором в иные — далекие мирные годы, забудь на минуту про эти еще полыхающие пожары, про эти смерти, забудь на одно только мгновение, через что тебе еще предстоит пройти до победного часа, до рейхстага, перенесись в иные времена — через десятилетия и убедись: нет на свете слов почетнее, чем эти: участник московской обороны!

Я помню колонны пленных, которых вели фашисты... Пришла, пришла пора иных колонн... Фашистов — и генералов, и офицеров, и тысячи, многие тысячи рядовых — поведут под конвоем по улицам русских городов; на сколько километров протянется эта колонна? Одним бы взглядом посмотреть на нее!

Обращаюсь к тебе мыслью, советский солдат! Ты взял на себя ответственность не только за судьбу Москвы — за судьбу Родины. Показал, как надо биться за нее. Показал многим. И мне тоже. Ты не знаешь, что дал мне. Как увеличил мои силы. Как обострил зрение. Какую радость влил в сердце. Суждено ли мне когда-нибудь высказать то, что испытываю я, — тот удивительный подъем души, то неодолимое желание превзойти свои возможности, которые дает такая весть!»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ У «ПОДКОВЫ»

ГЛАВА ПЕРВАЯ ДЕСАНТНИКИ

В апреле и мае 1943 года из-под Харькова, Белгорода и Орла шли в Германию эшелоны с сельскохозяйственными рабочими.

Неожиданно появлялись в деревеньках и хуторах полномочные представители «новой власти», выставляли кордоны, сгоняли к церквушке или к базару все население, отбирали наиболее здоровых молодух и подростков, вручали им предписания о явке. Другие отряды с ищейками прочесывали леса, охотясь на беглецов. Крестьянский — в голос — плач разносился с вокзалов.

Наглухо, на специальные замки закрывались двери товарных вагонов. Состав за составом уходил на запад.

Из заметки фронтового корреспондента «Вечерней газеты» Герхарда Каля:

«Все больше русских и украинских крестьян изъявляют желание познакомиться с передовыми современными способами возделывания земли в третьем рейхе. Учитывая пожелания местного населения, германская администрация открыла пункты регистрации добровольцев. Предполагалось во второй декаде мая отправить два состава в Верхнюю Силезию и Померанию, но желающих оказалось так много, что пришлось внести коррективы в первоначальные планы. Дополнительно выделено сто семьдесят восемь вагонов. Добровольцы обеспечиваются на время пути всем необходимым.

В беседе с корреспондентом молодая смуглолицая крестьянка с веселыми озорными глазами Дуся Давыдова сказала, что эта поездка послужит дальнейшему укреплению связей русских и украинских земледельцев с их немецкими коллегами».

Расшифровывался этот текст так:

«В районе Курского выступа сосредоточение крупных танковых сил ...Знакомство с сыном генерала Александра Ашенбаха обер-лейтенантом абвера Юргеном Ашенбахом состоялось».

*

Пепельное небо над Ворсклой и Сеймом. Холодное, спокойное небо. Птица не пролетит от лесочка к лесочку. Нет птиц. И зверья нет. Кажется, все живое ушло из этих мест.

Летит над Среднерусской возвышенностью самолет. В его кабине Станислав Пантелеев, Шаген Мнацаканян, Константин Канделаки и Вероника Струнцова.

Они второй раз отправляются на задание все вместе. За их плечами семь месяцев, проведенных в отряде подполковника Озерникова: отряд из восемнадцати человек превратился в мобильную, хорошо оснащенную бригаду; орден Красной Звезды, полученный Пантелеевым, хранится в Москве, в сейфе.

Воспоминания о тех днях согревают Станислава. Вручил награду в Кремле Калинин, на следующий день после антифашистского митинга советской молодежи.

...Пантелеева вызвали на митинг из отряда. «Кукурузник» летел невысоко, его два раза обстреливали. Едва перевалили через линию фронта, юный усыпанный веснушками пилотик повел машину на посадку. «Значит, все же подбили, проклятые! — подумал в сердцах Станислав. — Сколько теперь загорать?» Самолет неуклюже запрыгал по неровному полю, уткнулся носом в густые заросли. Пилотик бросил угрюмо: «Я разом». Минут через пять возвратился из-за кустов с просветленным лицом, лихо поднял самолет и повел его дальше. Вечером того же дня Пантелеева пригласили в Центральный Комитет комсомола, долго беседовали, расспрашивали о делах партизанской бригады, попросили выступить на митинге, дали в помощники инструктора. Тот обложился подшивками «Правды» и «Красной звезды» и помог написать Станиславу вступительную часть. Речь несколько раз переделывалась и согласовывалась, Станислав постарался запомнить ее наизусть, но, когда вышел на трибуну, все, что помнил, вдруг перевернулось, перемешалось, улетело прочь. Чтобы совладать с собой, неторопливо вынул из нагрудного кармана гимнастерки листки, бережно разгладил их, спросил себя: как это я мог так стушеваться — и голосом громким и четким выдохнул в микрофон:

— Товарищи! Позвольте мне от имени молодых партизан Н-ской бригады, громящей немецко-фашистских агрессоров за линией фронта, передать пламенный комсомольский привет лучшим представителям советского юношества, собравшимся на этот антифашистский митинг.