Николай Гарин-Михайловский - Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты

• Название: Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1957

В первый том Собрания сочинений включена статья В. Борисовой о жизненном и творческом пути писателя-демократа Н.Г. Гарина-Михайловского, а также повести «Детство Темы» и «Гимназисты».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

С стесненным сердцем, сконфуженный и подавленный, юркнул он в калитку, спросил вскользь, не смотря на встретившуюся Маню: «Где мама?» — и пошел, по ее указанию, в беседку.

Произошла одна из тех сцен, которые так ненавидел Карташев. Потупив глаза, угрюмо, но в то же время стараясь придать голосу какую-то искренность, с сознанием своего унижения и презрения одинаково и к себе и к матери, он пробурчал:

— Мама, я больше не буду.

— Нет, теперь уже поздно.

Несмотря на всю решительность этого «поздно», Карташев знал отлично, что это «поздно» ни больше ни меньше, как звук пустой. Знал, что после этого «поздно» начнется нотация и будет продолжаться целый час.

Он стоял, слушал и презрительно щурился от разного рода громких слов вроде: «Ты мне не сын», «Я не желаю такого сына», — всех тех слов, которые существа вещей изменить не могут и обладают обоюдоострым свойством.

Мать говорила, не щадя красноречия, и, конечно, меньше всего подозревала, что сын ее в это время сравнивал ее с стариком Неручевым. Когда после нотации, по обыкновению, он поцеловал ее руку, он опять подумал: «Так и Неручеву целовали руку».

Он вышел из беседки, раздраженно усмехнулся своему сравнению и медленно пошел в отведенную ему маленькую комнату.

Ни одного намека не было сделано со стороны матери, но сын был убежден в том, что понимал истинный смысл действий матери: она боялась, отпустив его в кабинет, за его годы и за его сближение с Таней.

Оба окна маленькой комнаты были открыты и выходили на террасу.

Карташев лежал на своей кровати, смотрел на эти окна, понимал их смысл, и никогда Таня не была так близка к нему, как в это мгновенье. Сближение теперь казалось не так недосягаемо; в оскорбленном самолюбии, в мести кому-то за что-то искалось оправдание, повод, кровь загоралась; надвигались сумерки, а с ними и мысль о Тане принимала все более и более рельефный образ. Казалось, она здесь возле него, и уж не унижение и не месть, а тело семнадцатилетнего юноши предъявляло свои права.

Какой-то стон вдруг вырвался из его груди, смутивший всех сидящих в столовой, и все опять стихло, а Карташев, затаив дыхание, лежал, уткнувшись в подушку, не смея ни шевелиться, ни дышать.

Карташев так и заснул в тот вечер, не раздеваясь, и проснулся только утром. Переодевшись и напившись чаю, он решил отправиться к Корневу.

— Сережа, — крикнул он уж в калитке, — скажи маме, что я пошел к Корневу заниматься латинским.

— Мама уже встала, — ответил было Сережа.

— Не встала, — уверенно сказал Карташев и захлопнул за собой калитку.

У Корневых все было по-старому. В дверях беззвучно показалась Анна Степановна, сделала свою добродушную гримасу и, проговорив свое «о!», стояла и ждала, пока Карташев сбросит пальто и подойдет к ней.

— Вася, Маня, — крикнула она.

— А-а! — басом приветствовал Корнев, появляясь из кабинета отца и на ходу застегивая свой пиджак, — милости просим. — Он с удовольствием пожал руку Карташеву, указал ему на кресло и сам сел.

Выскочила Маня и, вспыхнув, радостно поздоровалась с Карташевым.

Маня загорела, похудела и казалась еще привлекательнее.

— Ну что, как? — спросил Корнев.

— Слушайте, Карташев, отчего вы так рано приехали в город? — перебила Маня.

Карташев вопросительно посмотрел на Корнева.

— Ерунда все это, — сказал Корнев, — знаешь ведь…

— Бунтовщики? — весело, понижая голос, спросила Маня.

Карташев рассмеялся.

— Ерунда, — повторил Корнев и принялся за ногти.

— Спасибо, что с полицией не доставили, — сдержанно вздохнула Анна Степановна, присаживаясь на стул. Она посмотрела на Карташева, на сына, покачала головой, вздохнула и сказала: — Голубчики мои, учение опять, латынь, да то, да другое, и господь его зна, що такое, поки не выкрутят, не выкрутят все. — Она сделала энергичный жест и махнула рукой.

— Ну-с, как твои? Наталья Николаевна?

— Васенька изволили, кажется, найти прочное помещенье своему сердцу? — рассмеялась Маня.

— Манечка изволят, кажется, глупости с утра говорить! — ответил, покраснев, брат.

Он встал лениво, с удовольствием потянулся и, встряхнувшись, сказал:

— Ерунда все это… Через две недели переэкзаменовка — вы это чувствуете?

— Будем вместе готовиться, — предложил Карташев.

— С удовольствием.

— Скажи лучше — будем вместе ничего не делать, — рассмеялась Маня.

— Напрасно: я с сегодняшнего дня готов, так и дома сказал, что иду заниматься.

— Иначе бы не пустили бы? — спросила Маня.

Карташев небрежно проговорил:

— Ах, прошло то время золотое…

— Большой теперь?

— Слава тебе господи!

— Впрочем, слышала, курить разрешили? Вы с какого класса начали?

— С третьего.

— И Вася тоже?

— И Вася тоже.

Маня махнула рукой.

— Слушайте, Карташев, идем купаться.

— С удовольствием… Хотя, собственно, я не взял с собой денег…

— У нас билеты есть в купальню.

— Ты пойдешь? — обратилась она к брату.

Корнев подумал и спросил Карташева:

— Ведь воротишься?

— Слушайте, Карташев, вы обедаете у нас, а вечером мы к вам.

— Отлично.

— Накомандовала, — добродушно произнесла, появляясь, Анна Степановна вслед убежавшей дочери, — куда?

— Теперь купаться, — ответил Карташев, стоя с фуражкой в руках в ожидании Мани, — а потом к вам обедать.

— Голубчик мой. — И Анна Степановна, обняв ладонями голову Карташева, поцеловала его в лоб.

— Ну, уж мама не может. Идем, — крикнула Маня, сверкнув весело, возбужденно на Карташева глазами.

Они опять шли по звонким улицам в треске и духоте города, искали тени, щурились от ярких лучей и с удовольствием осматривали и встречавшихся прохожих, и дома, и друг друга.

— Я получила письмо от Рыльского…

Ничего нового она ему не сообщила, да и Рыльский был где-то далеко, а Маня, возбужденная, довольная его обществом, шла рядом с ним.

Они запрыгали по ступенькам широкой громадной лестницы бульвара и точно уже купались в открывшемся просторе воздуха и моря.

Спустившись, они пошли вдоль пыльного серого здания. Скрылось море на мгновенье и опять сверкнуло уж вплоть, с гаванями, с лесом мачт, с палатками купален, с белыми рядами сохнущих простынь, с ароматом моря.

— Вы мне скажете правду?

— Скажу.

— В кого вы влюбились в это лето?

— Хотел влюбиться, но она уж невеста.

— Разве можно здесь хотеть или не хотеть?

— Можно, — беспечно ответил Карташев.

— Нет, нельзя, Карташев. Вы были когда-нибудь влюблены?

— Я с трех начал влюбляться.

Из-за простынь вдруг появилась фигура учителя математики с его походкой заведенной куклы, с его обычным строгим взглядом темных глаз.

Карташев быстро смущенно поклонился и, когда он прошел, спросил с веселой тревогой Маню:

— Как вы думаете слышал он?

Они оба рассмеялись, он еще оглянулся и сказал:

— Я думаю — он хотел бы быть на моем месте.

— В каком смысле?

— Гм… гм… — усмехнулся Карташев.

Они стояли на перекрестке подмостков, откуда расходились дорожки в женское и мужское отделение.

— Ну?

— Здравствуйте, — пренебрежительно, как бы зная, что так и будет, поздоровалась Зина, выходя из купальни. За нею шли Наташа, Маня и толстая кубышка Ася.

Зина поцеловалась с Корневой, а Наташа, добродушно прищурившись, спросила брата:

— Нашел?

— Что нашел? — спросила Корнева и покраснела.

Зина только кивнула головой, Наташа, смеясь, поцеловалась с Корневой.

— Маня как выросла… похорошела, — с каким-то оттенком зависти заметила Корнева. — Мы вечером сегодня к вам хотели…

— Отлично, — ответила Наташа и, обратившись к брату, лукаво спросила: — Ты тоже вечером?

Зина только молча кивнула головой, как бы говоря: об этом и спрашивать нечего.

— Вы одни? — спросил Карташев.

— Мама теплые ванны берет.

— Что значит «нашел»? — спросила Корнева, когда прошли сестры Карташева.

Карташев только посмотрел на нее и, ничего не отвечая, улыбаясь, пошел по подмосткам в свое отделение. Он шел и оглядывался, пока не столкнулся с Сережей.

— Наши вышли? — спросил Сережа и, увидев исчезавших за углом сестер, опрометью озабоченно подбирая на ходу простыню, побежал за ними.

— Здравствуйте, Сережа, — окликнула его Маня Корнева.

Сережа только теперь ее заметил, вдруг вспомнил что-то, как-то испуганно, смущенно поклонился и еще быстрее побежал.

— В гимназию поступает, — крикнул Карташев.

— Что значит «нашел»? — повторила Корнева, исчезая в купальне.

Карташев шел, заглядывая в номера, выбрав свободный, вошел и затворил рассохшуюся, сколоченную из тонких досок дверь. На него пахнуло сыростью и запахом гниющего в море дерева. Сквозь редкий пол там, внизу, беспокойно билась зажатая в столбах купальни зелено-прозрачная волна. Ему вспомнился вдруг вчерашний вечер, и неприятное чувство охватило его. Он быстро разделся, обернулся до половины простыней и вышел на площадку. Он ходил по жарким доскам площадки со следами мокрых ног на ней и рассматривал пальцы своих ног, расплывшихся на досках. Он взобрался на самый край помоста двухсаженной высоты, с которого прыгали любители в море, и стал смотреть в женскую купальню, стараясь угадать между множеством белых рубашек Маню. Мимо него пробежал и с разбегу кто-то бросился в воду. Вода закипела, покрылась пеной, и в глубине ее сверкнуло белое тело, быстро выбиравшееся на поверхность.