Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

• Название: До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
• Автор: Тимур Литовченко
• Жанр: Научная Фантастика

---

- ...Юра, Юрочка! Да что с тобой?! Озабоченное лицо девушки находилось прямо над его лицом, нежные алебастрово-прозрачные руки ласкали и баюкали, точно он и впрямь превратился в маленького мальчика. - Что с тобой? Эти губы отнюдь не лживые, нет. Они такие... такие... Юра потянулся к девушке, сплел пальцы у нее на затылке и дрожа привлек к себе. Их губы встретились. Поцелуй получился неуверенным и робким. Юра вообще впервые в жизни целовал ТАК. И немедленно испугался, что Соня не поймет, оттолкнет... Но ничего подобного не произошло. Наоборот, закрыв глаза и немного выпятив губы навстречу его губам девушка ждала, что же будет дальше. И он поцеловал Соню еще раз, потом еще, еще и еще, и с каждым разом все увереннее. ГРОЗДЬ МЫЛЬНЫХ ПУЗЫРЕЙ разбухла до невероятных размеров, вылезла из груди и вмиг обволокла девушку. И оба они взмыли над озером и поплыли в черном пространстве между глиняным полом и земляным потолком. Далеко внизу, у самой кромки воды, остались две свечи. Пламя одной из них вздрагивало и трепетало. - Соня, женись на мне...- юноша поперхнулся словами и, досадуя на глупейшую ошибку, поправил сам себя: - То есть выходи замуж. За меня, конечно. Милое лицо девушки просто расцвело, даже нос с горбинкой, прежде казавшийся некрасивым, словно бы похорошел; однако она немедленно задала простой и вполне резонный вопрос: - А что это значит, Юрочка? Будь они наверху, можно было бы сказать, что он СПУСТИЛСЯ С НЕБЕС НА ЗЕМЛЮ. Здесь состояние было тем же, если не считать одной маленькой подробности: НИКУДА НЕЛЬЗЯ БЫЛО СПУСТИТЬСЯ; НИЖЕ БЫЛО ПРОСТО НЕКУДА. Юноша слабо представлял, что же он подразумевает под ЖЕНИТЬБОЙ ЗДЕСЬ. НАВЕРХУ это понятно: быть на одной фамилии, жить в одной комнате, деньги иметь общие, каждый день ходить на работу, вечером приходить с работы и встречаться, вместе завтракать и ужинать, если работать во вторую или третью смену, или подрабатывать, то приходить ночью или утром... А здесь что, в самом деле?! - Вот ты сейчас растерялся, это написано у тебя на лице,- сказала Соня и принялась объяснять: - Мы же не люди, Юрочка, мы чистые ДУШИ, никакой ВНЕШНОСТЬЮ не прикрытые. На земле тело создает тело, оболочка - оболочку. Рождаются дети (Юре ПОКАЗАЛОСЬ, что он краснеет). Но душа не может породить душу! Может только найти другую, РОДСТВЕННУЮ ей и... например, вот так плавать рука об руку. И ЧУВСТВОВАТЬ, как это прекрасно. - Я как раз это и имел в виду,- запоздало объяснил Юра. - Глупенький ты мой, но это же не значит ЖЕНИТЬСЯ! - девушка закружила его под потолком. Иногда они задевали макушками корешки трав, но те лишь странным образом ПРОШИВАЛИ их головы не оставляя ни малейшего следа ощущений. - Кажется, ты хотел НАВЕРХ? Летим же! Соня резко взмыла, увлекая за собой юношу. Тот поспешно зажмурился. Исчезло все: Озеро Непролитых Слез, малюсенькие искорки их свечек и целые поля мертвых огоньков Бабьего Яра. Когда же он вновь открыл глаза, давно умолкшее сердце один-единственный раз гулко стукнуло в груди. Под ногами проносились утопающие в зелени дворики, узенькие переулки и абсолютно безлюдные широкие улицы, купающиеся в безжизненном свете полной луны. Юра не различал запахов, но все его существо было словно ПЕРЕПОЛНЕНО ароматами цветущих вишневых и абрикосовых деревьев. Его фигура и фигурка девушки излучали бледно-голубой, напоминающий лунное сияние свет. И когда Соня попала между ним и светилом ночи, ее почти прозрачное платье вспыхивало так, что она казалась окутанной роем крошечных светлячков. - И как ты находишь землю после годичного отсутствия? - поинтересовалась девушка, ласково глядя ему в глаза. Вместо ответа Юра крепко пожал ей обе руки сразу. А лунный свет все кружил их высоко над землей и увлекал вперед. И Соне не понадобилось долго гадать, КУДА же они летят. - Юра, Ю-ур, может, не надо? - попыталась урезонить его девушка. Но было слишком поздно. Вот знакомый дворик с врытыми в землю покосившимися лавочками, неухоженными дикими клумбами и натянутыми между деревьями бельевыми веревками. Вот соседний дом СО ЗНАМЕНИТЫМ ЧЕРДАКОМ, столь обожаемым рисковыми подростками обоих полов за ТО, что происходит после игры в "бутылочку". А вот и ОСОБЕННЫЙ дом, и во всем этом доме ОСОБЕННОЕ - вон то окно со старенькой занавеской, сдвинутой в сторону, где несмотря на глубокую ночь горит свет... Не внимая никаким увещеваниям Сони юноша устремился к яркому прямоугольнику. Как глупая ночная бабочка... Ах, глупая! ГЛУПАЯ... На столе тускло горела старая лампа под латаным зеленым абажуром. На стуле спиной к окну сидела женщина. Казалось, ее словно бы согнутая невидимым грузом спина, сутулые от вечной усталости плечи - вся ее фигура НАПРАСНО молила о помощи. В кое-как схваченных узлом на затылке пепельных волосах белела незнакомая седая прядка. - Юра, прошу тебя в последний раз: ОПОМНИСЬ! Оттолкнув руку девушки, пытавшейся удержать его, он рванулся к безмолвной одинокой женщине, шепча на лету: - Мама, мама. Ма-ма-а... И тут же неожиданно для себя... ПРОСОЧИЛСЯ в комнату прямо сквозь стекло, деревянную раму, кирпичную стену, подоконник и остановился, НЕЛЕПО ПОШРУЗИВШИСЬ ПО ПОЯС В ПОЛ. Оказывается, вещи не были для него преградой, как при жизни! Они стали проницаемыми и на миг представились Юре состоящими из ВНЕШНЕ ТВЕРДОГО ДЫМА, который под действием неведомой силы принял строгие формы. Юноша испугался, что и его мать сделалась таким же ОБМАНЧИВЫМ ДЫМОМ. Только не это... - Ма-а-а-ма-а-а-а-а!!! - в ужасе завопил Юра. Женщина не шевельнулась, а он, так недавно стремившийся к ней, наполнился странным ОТЧУЖДЕНИЕМ и начал медленно всплывать к потолку. На стене напротив окна висело треснувшее с краю зеркало, и вот, в левом нижнем углу появилось прозрачное голубое лицо, плечи, руки, грудь. Юра просвечивался КАК СОСУЛЬКА и СКВОЗЬ СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ отчетливо видел оставшуюся за спиной стену с темным окном. Часть его физиономии, выражавшей растерянность и испуг одновременно, нелепо троилась в треснувшем крае. Так ЧТО же стало ДЫМОМ: ОН - или ВЕЩИ?! Спрятавшаяся незадолго перед тем за небольшую тучку луна выглянула вновь. Трещины в зеркале вспыхнули словно искры проскочившего между наэлектризованными шарами разряда. Сидящая медленно подняла голову. ИХ ВЗГЛЯДЫ ВСТРЕТИЛИСЬ В ЗЕРКАЛЕ. - Ма-а-а...- Юра поперхнулся. Дрожащая женщина с перекошенным ртом, спотыкаясь, брела к черному зеркалу, в котором мерцало обманчивое отражение ее мертвого сына. - Мама, я не там, я здесь! У тебя за спиной!!! - крикнул отчаявшийся юноша. Женщина вцепилась в края зеркала так, что побелели суставы ее огрубевших от непрерывной тяжелой работы пальцев и припала лицом к холодному лживому стеклу. Она хотела лишь одного: вжаться, вдавиться туда, где ее сыночек. Туда, туда... ТУДА. И Юра неожиданно понял, что мать НЕ СЛЫШИТ И НЕ УСЛЫШИТ его, что ДЫМ - это ОН, а не вещи, что рванись он сейчас к дорогому человеку - и ПРОЙДЕТ СКВОЗЬ НЕЕ, сквозь зеркало, стены и фанерные перегородки, через коридор в комнату этой потаскухи Верки Шейкиной и дальше, дальше и дальше... Но Юра не бросился к маме и не остался на месте. Кто-то схватил его за ноги и изо всех сил дернул вниз. У юноши потемнело в глазах, когда его голова ПРОШИВАЛА пол. Затем он увидел перед собой разгневанную Соню. Девушка тяжело дышала и смотрела на него с отвращением. - Ты... ты... ах ты дрянь! ДР-РЯНЬ!!! Да как ты посмел только?! Соня тряслась от негодования так, что ее лицо и руки на некоторое время сделались размытыми, точно кадры на экране, демонстрируемые плохо настроенным кинопроектором. - Ты что, хочешь, чтоб она сейчас умерла от разрыва сердца? Чтоб перенеслась К НАМ, ВНИЗ? Ты этого хочешь?! Отвечай!!! Никогда еще Юра не видел девушку ТАКОЙ. А что он мог сказать в свое оправдание! Говорить-то было НЕЧЕГО... И вконец растерявшись от полученной свободы (когда нельзя делать как раз то, чего хочется больше всего), от нахлынувших чувств (когда нельзя даже мечтать о том, что не идет из головы) и от полученной взбучки (которую устроила та, что постепенно становилась незаменимой) юноша бесслезно, безнадежно и чрезвычайно тоскливо заныл. Тут же в каком-то незнакомом дворике из конуры вылезла гремя цепью лохматая дворняга и задрав длинную морду к огромной луне протяжно завыла. Ей ответила другая, потом третья, четвертая... Скоро собаки всей округи, сколько их было, пробудившись от чуткой собачьей дремы жаловались друг другу на свою собачью жизнь. - Ну ты и устроил. Нельзя тебя еще НАВЕРХ пускать, прав дедушка. Они парили в ветвях высокого тополя. Юра тупо рассматривал через свои прозрачные руки брошенное воронье гнездо и пытался понять, почему платье у девушки просвечивается, а сама она почти нормальная, только ПРИЗРАЧНО-ГОЛУБАЯ. Соня выговаривала ему теперь почти беззлобно: - В общем так. Никогда больше (слышишь? НИ-КОГ-ДА!) не появляйся у матери, если не желаешь причинить непоправимое зло ей, которая столько для тебя сделала. И вообще обходи ЖИВЫХ десятой дорогой. Разумеется, ТЕБЕ они НИЧЕГО не сделают, а вот ТЫ им... Собаки тебя почуяли и вон как разошлись. Но в смысле впечатлительности животные гораздо ГРУБЕЕ человека. Да что говорить, ты сам можешь отлично представить все ПОСЛЕДСТВИЯ твоей неосторожности. Так что выбирай: дибо мы сейчас же спустимся ОБРАТНО, либо летим ТУДА, где нам можно. Несмотря на охватившее его внутреннее безразличие ВНИЗ очень не хотелось. - А ГДЕ можно? - робко спросил Юра. Соня облегченно вздохнула, и юноша запоздало сообразил, что она готова была лишиться прогулки по земле ради немедленного возвращения с ним в Бабий Яр. Он с благодарностью посмотрел на девушку и виновато вымолвил: - Я... больше не буду. Соня улыбнулась, но сказала вполне серьезно: - Запомни: мертвецам полагается быть среди мертвых. Так что если не раздумал, летим на кладбище. Это самое подходящее для нас место. - А это далеко? Взгляд Сони сделался удивленным. - Как! Ты жил на Куреневке и не знаешь, где кладбище? Юра растерянно пожал плечами. - А где твою бабушку хоронили? - Она обратно в село уехала, еще когда моя сестра школу заканчивала,ответил юноша и непонятно почему почувствовал себя виноватым за переезд бабушки Мани и за незнание местонахождения кладбища. Соня ненадолго задумалась, но вдруг схватила его за руку и помчала вперед с такой скоростью, что деревья, фонарные столбы и дома так и замелькали у них под ногами. Юра не успел даже удивиться, как они миновали безмолвный Птичий рынок, пересекли слияние улиц Фрунзе и Вышгородской и заскользили над маленькими огородиками, оставляя по левую руку убогие частные домишки, а по правую автомагистраль, железнодорожный мост и насыпь с рельсами. - Вот никогда бы не подумал, что это здесь,- прошептал юноша, когда проскочив через открытую калитку в обыкновенном дощатом заборе они оказались на посыпанной гравием небольшой площадке перед кладбищенской конторой.- Тут ведь и школа моя недалеко, и на базар сколько раз бегал... Странно все это. Впереди на пригорке смутно серели ровные ряды могил. - Так и живут люди,- задумчиво сказала Соня.- Рождаются, ходят по земле непонятно для чего - и боятся заглянуть В КОНЕЦ. Просто БОЯТСЯ, потому что там неизменно мерещится маленький холмик. Думать об этом крайне неприятно, вот они и НЕ ДУМАЮТ. Не думают себе, не думают, а там глядишь - начинают строить НА КОСТЯХ БАБЬЕГО ЯРА. Юра потупился и обиженно засопел. - Ты не сердись,- уже ласково сказала девушка и обняла его за плечи.- Я, что ли, лучше других была в свое время? Просто надо же было о чем-то размышлять сидя на берегу озера, а какие только мысли тогда в голову не лезут! - Да уж,- несмело согласился юноша. Соня мило улыбнулась. И началась самая СТРАННАЯ экскурсия из всех, какие Юра мог вспомнить. Неутомимая Соня таскала его взад и вперед по кладбищу, непрерывно останавливалась и находила пусть два-три слова, зато о каждом похороненном здесь. Однако юноше больше всего запомнилось самое начало их вояжа, когда зависнув над небольшим ухоженным цветником Соня указала на небольшую фотографию симпатичной девушки и печально произнесла: - Зина Савенко. Отец напился вдребезги, изнасиловал ее и зарубил топором. Она ДО СИХ ПОР очень несчастна. Может, когда от родного человека, это похуже МОЕГО и ТВОЕГО, не знаю. Фотография на эмалевом овале размещалась в закругленной верхней части высокого серого памятника, увенчанного небольшим крестиком. Ее как бы поддерживала выгнутая дугой надпись: "Единственная дочь". Ниже после имени и дат стояло: