Сигрид Унсет - Венец

• Название: Венец
• Автор: Сигрид Унсет
• Жанр: Историческая проза

Знаменитая норвежская писательница Сигрид Унсет была удостоена Нобелевской премии за трилогию "Кристин, дочь Лавранса".

"Венец" – первая книга этой трилогии. Героиня романа – молодая и прекрасная девушка Кристин, норовистая и страстная, живущая, повинуясь голосу сердца, вопреки условностям и традициям средневековой норвежской деревни.

---

Она положила руку ему на плечо и молвила:

– Помнишь, Арне, как ты однажды спросил, не думается ли мне, что ты не хуже Симона, сына Андреев? И вот что я скажу тебе теперь, перед тем как нам расстаться: ты, по-моему, настолько же выше его по красоте и обхождению, насколько он считается выше тебя но родовитости и богатству, по мнению людей, которые больше всего обращают внимание на такие вещи!

– Зачем ты говоришь мне это? – спросил Арне затаив дыхание.

– Потому что брат Эдвин внушил мне, что мы должны благодарить Бога за его дары и не быть похожими на ту женщину, которая плакала, когда святой Улав приумножил ее пищу, что у нее не хватает посуды, – и поэтому ты не должен сердиться, что Бог не дал тебе столько же богатства, сколько телесной красоты…

– Так вот что ты хотела сказать! – произнес Арне. И так как она промолчала, то он молвил:

– А мне показалось, ты хотела сказать, что охотнее пошла бы замуж за меня, чем за другого…

– Конечно, я охотнее пошла бы за тебя, – тихо сказала она, – ведь тебя я лучше знаю…

Арне обнял Кристин так крепко, что поднял ее от земли. Он много раз поцеловал ее в лицо, но потом снова опустил ее на землю.

– Боже мой, Кристин, какой ты еще ребенок!

Она стояла, опустив голову, не снимая рук с его плеч. Он схватил ее за руки чуть выше кисти и крепко сжал.

– Я вижу, моя ненаглядная, что ты не понимаешь, как сильно болит мое сердце оттого, что я теряю тебя! Кристин, ведь мы росли вместе, как два яблока на одной ветке, я полюбил тебя раньше, чем мог понять, что когда-нибудь явится другой и отнимет тебя у меня! Клянусь Богом, принявшим смерть за всех нас, – я не знаю, смогу ли я когда-нибудь быть счастливым и веселым после нынешнего дня.

Кристин горько плакала и подняла к Арне лицо, чтобы он мог поцеловать ее.

– Не говори так, Арне мой, – просила она, гладя его по плечу.

– Кристин, – сказал Арне тихим голосом и снова обнял ее. – Не думается ли тебе, что ты могла бы попросить отца, – Лавранс такой добрый человек, он не станет принуждать тебя против твоей воли, – попросить его подождать несколько лет; кто знает, как повернется для меня счастье, мы оба еще так молоды…

– Мне придется поступить так, как хотят мои родители, – плакала она.

Тут и Арне не мог удержаться от слез.

– Нет, ты не понимаешь, Кристин, как ты мне дорога! – Он спрятал лицо у нее на плече. – Если бы ты понимала и сама любила меня, то пошла бы к Лаврансу и стала просить и умолять его…

– Я не могу этого сделать, – всхлипывала девушка, – я никогда не смогу так сильно полюбить мужчину, чтобы пойти ради него против родителей. – Она нащупывала лицо Арне под его подшлемником и тяжелым стальным шлемом. – Не плачь же так, Арне, самый дорогой мой друг!

– Тогда уж возьми вот это! – сказал он спустя немного и дал ей маленькую застежку. – И думай иногда обо мне, потому что я никогда не забуду тебя и своего горя…

Было уже почти темно, когда Кристин и Арне сказали друг другу последнее прости. Она стояла и смотрела ему вслед, когда он наконец поехал. Желтоватый свет пробивался в прорыве между тучами, отражаясь в отпечатках ног ее и Арне там, где они ходили или стояли в дорожной грязи. Все кругом так холодно и печально, думала Кристин. Она вытащила из-под верхней одежды шейный платок, вытерла им заплаканное лицо, затем повернулась и пошла домой.

Она промокла и озябла и шла быстрым шагом. Через некоторое время она услыхала, что кто-то идет за нею по дороге. Ей стало немного страшно: могло случиться, что даже и в такой вечер, как нынче, кто-нибудь из чужих людей бродит на большой дороге, а девушке предстояла пустынная часть пути. По одну сторону дороги отвесно поднимался черный каменистый откос, а с другой стороны шел крутой обрыв, поросший сосновым лесом до самой свинцово-бледной реки на дне долины.. Поэтому Кристин обрадовалась, когда шедший за нею окликнул ее по имени; она остановилась и стала ждать.

Путник оказался высоким и худощавым мужчиной в темной накидке со светлыми рукавами. Когда он приблизился, то Кристин увидала, что он был одет как священник и нес на спине пустой мешок. Тут она узнала Бентейна-поповича, как все его звали, внука отца-Эйрика. Она сразу заметила, что он был очень пьян.

– Да, да, один уходит, а другой приходит, – сказал он со смехом, когда они поздоровались. – Я только что встретился с Арне из Бреккена, а ты, как вижу, идешь и плачешь! Ну, теперь ты можешь и улыбнуться, раз я вернулся домой, – ведь мы с тобой тоже были друзьями с самого детства, не так ли?

– Для поселка плохая замена получить тебя вместо него, – резко сказала Кристин. Она никогда не любила Бентейна. – И я боюсь, что многие согласятся с моим мнением. Твой дедушка был так рад, что тебе повезло в Осло.

– О да! – сказал Бентейн, грубо захохотав. – Так ты полагаешь, что мне повезло? Мне было там так хорошо, как свинье в пшеничном поле, Кристин; и конец был точь-в-точь такой же – меня погнали вон палками с криком и гиком! Да, да! Да, да! Мой дедушка немного видит радости от своего потомства. Однако как ты быстро идешь!

– Мне холодно, – коротко сказала Кристин.

– А мне, по-твоему, не холодно? – отвечал священник. – На мне из платья только и есть, что ты видишь, мне пришлось продать свой плащ, чтобы купить пива и поесть в Хамаре Малом. А ты, наверное, все еще пышешь жаром после прощания с Арне; я думаю, тебе придется пустить меня к себе под мех. – И он схватил край ее плаща, перебросил его через плечо и обнял стан Кристин своей мокрой рукой.

Кристин была настолько ошеломлена его дерзостью, что прошло целое мгновение, прежде чем она сообразила как следует; она хотела вырваться, но он крепко держался за ее плащ, а плащ был скреплен крепкой серебряной застежкой. Бентейн снова обнял ее. хотел поцеловать и приблизился ртом к ее подбородку. Она пыталась ударить его, но он обнимал ее, обхватив ей плечи.

– Ты что, с ума сошел? – прошипела она, отбиваясь от него. – Ты смеешь так прикасаться ко мне, как будто я какая-нибудь… Завтра ты в этом горько раскаешься, негодяй…

– А-а, завтра ты будешь умнее, – сказал Бентейн, подставляя ей ножку, так что Кристин едва не упала навзничь в дорожную грязь, и зажимая ей рот рукой.

И все же ей не приходило в голову кричать. Только сейчас поняла она, что он посмел захотеть от нее, но ярость охватила ее с такой дикой силой, что она почти не ощущала страха; она рычала, как зверь в драке, и боролась с мужчиной, а тот придавливал ее к земле так, что холодная как лед вода от талого снега пропитывала ее платье, проникая до пылающей огнем кожи.

– Назавтра у тебя хватит ума помолчать, – говорил Бентейн, – а если этого нельзя будет скрыть, то можешь свалить на Арне – скорее поверят!..

Один из его пальцев попал ей в рот, и она укусила его изо всех сил: Бентейн закричал и разжал руки. Кристин с быстротой молнии высвободила одну руку, схватила его за лицо и изо всей мочи нажала ему глаз большим пальцем. Бентейн взревел и поднялся на колени. Она выскользнула, как кошка, толкнула священника так, что тот упал на спину, и кинулась бежать по дороге, разбрызгивая грязь при каждом прыжке.

Ока бежала и бежала, не оглядываясь назад. Она слышала, что Бентейн бежит за нею и мчалась так, что сердце стучало у нее как бешеное. Кристин бежала с тихими стопами, глядя прямо перед собой, – неужели ей никогда не добраться до Лэугарбру? Наконец она добежала до той части дороги, где та шла через распаханные поля; она уже видела кучку построек внизу на склоне холма – и вдруг почувствовала, что не посмеет бежать туда, где была ее мать, в том виде, в каком была сейчас, – вся с головы до ног в грязи и глине, в опавших листьях, в изорванном платье…

Она заметила, что Бентейн нагоняет ее; тогда она нагнулась и подняла два больших камня. Когда он подбежал ближе, она запустила в него камнями; один из них попал в Бентейна и опрокинул его. Тогда она снова побежала и остановилась только на мосту.

Она стояла, вся дрожа, держась за перила моста; в глазах у нее потемнело, и ей показалось, что она сейчас упадет без памяти; но тут вдруг вспомнила о Бентейне – а что, если он придет сюда и найдет ее? И она пошла дальше, содрогаясь от стыда и горечи, хотя ноги едва несли ее; и только теперь она почувствовала, как горит и болит ее исцарапанное ногтями лицо и как. она ушибла себе спину и руки. Прорвались горячие, как огонь, слезы.

Ей хотелось, чтобы Бентейн был убит тем камнем, что она бросила, ей хотелось вернуться и прикончить его; она схватилась было за нож, но заметила, что, вероятно, потеряла его.

И тут она опять подумала, что не смеет показаться домой; тогда ей пришло в голову пойти в Румюндгорд. Она решила пожаловаться отцу Эйрику.

Но священник еще не возвращался из Йорюндгорда. В кухне она встретила Гюнхильд, мать Бентейна: женщина была одна, и Кристин рассказала, как ее сын обошелся с нею. Но не упомянула о том, что ходила встречать Арие. Гюнхильд подумала, что она была в Лэугарбру, и когда Кристин это поняла, то не стала разуверять ее.