Тесс Стимсон - Цепь измен

• Название: Цепь измен
• Автор: Тесс Стимсон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-3-17-061581-0

Элла Стюарт, скучающая в браке, без особых моральных страданий крутит роман с женатым бизнесменом Уильямом Эшфилдом.

Тот, в свою очередь, давно подумывает бросить жену — художницу Бэт — и связать судьбу с Эллой.

Как выясняется, и сама Бэт, тайно влюбленная в жениха собственной дочери, жаждет разорвать надоевшие узы брака. Цепь измен кажется бесконечной…

Но внезапно грянувшая трагедия вынуждает всех участников этой истории в корне изменить свою жизнь и попытаться понять, чего они все-таки хотят друг от друга: любви или понимания, свободы или прощения?

---

Мои ногти врезаются в ладони. Она же не думает — не может думать…

На экране Дин подступает к жене и обнимает ее; она поворачивается к нему и плачет, уткнувшись ему в плечо. Он, запинаясь, читает по бумажке:

— Надеемся, что Генеральный медицинский совет примет соответствующие дисциплинарные меры по снижению уровня халатности причастного к делу медперсонала, а также по усовершенствованию лечебной методики, с тем, чтобы в дальнейшем избегать столь трагических ошибок. Степень цивилизованности общества оценивается по тому, как оно заботится о своих наиболее уязвимых членах: самых младших, самых старших и людях с ограниченными возможностями. Другие родители не должны пройти через такие страдания, которые выпали на нашу долю.

Из дверей больницы появляется Ричард Ангел и выходит к микрофонам; тем временем репортер продолжает рассказ:

— Трест Принцессы Юджинии уже принес извинения семье Шор и сообщил, что по данному делу ведется расследование.

— Хотел бы немедленно принести свои извинения за моральный ущерб, причиненный мистеру и миссис Шор, — учтиво начинает Ангел. — Мы пока не получили официальной жалобы, однако как только мне стало известно о данном деле, мы начали внутреннее расследование, о ходе которого, несомненно, будем информировать.

— Вот как?! — восклицаю я. Ангел поворачивается на каблуках, прищелкивая пальцами. — И это все, что он может сказать? Никакого вотума доверия собственному персоналу?

— Это же просто официальное заявление, — смущенно лепечет Люси. — Уверена, он обеспечит тебе всю юридическую…

— Ты права! — холодно отрезаю я. — Надо бы мне пойти домой и немного передохнуть.

— Элла…

К горлу подступает ком; я захлопываю за собой дверь. Впервые осознаю, что судебное расследование ставит под угрозу не только мою работу и карьеру, но и дружбу, которой я дорожу больше всего. Люси много раз говорила, что верит в меня. Неужели и она считает меня виноватой? Неужели и по ее мнению я вовлекла в работу личную жизнь и совершила ошибку, которая стоила жизни моей крошечной пациентке?

Люси должна верить в меня — потому что я сама не могу.

В субботу я встаю рано, натягиваю старые джинсы и футболку и открываю люк на чердак. После минутного колебания берусь рукой за перекладину лестницы, вглядываюсь в душную темноту. И почему я не переборола собственную гордость и не попросила Люси приехать и помочь мне?

Не вздумай идти на попятный.

Медленно и осторожно взбираюсь по лесенке; заживающий шов болезненно тянет от непривычной нагрузки; луч фонарика пляшет по деревянным балкам.

Тесное, душное пространство битком набито картонными коробками и черными мусорными мешками. В них без разбора свалена одежда, книги Джексона, его коллекция старинных охотничьих ножей и предмет его гордости — шахматы из слоновой кости; еще свадебные фотографии в рамках, музыкальные диски, удочки, призы за соревнования в стрельбе по тарелочкам, теннисные ракетки, лыжные ботинки, поломанные компьютерные запчасти, DVD-диски, кассеты, потрепанные инструкции по установке нестационарного оборудования, американский флаг, аккуратно сложенный в треугольном шкафу-витрине звездами вверх, вырезанная из дерева рыбина длиной четыре фута: итог сорока одного — нет, сорока двух лет его пребывания на этой планете.

Один за другим снимаю мешки и ящики и, пыхтя, перетаскиваю их в спальню. Когда Джексон умер, я не могла видеть вещи, которые мне напоминали о нем. Но если я хочу жить дальше, мне нужно этим заняться — больше нельзя откладывать.

Медленно перебираю вещи. Вскоре от воспоминаний по щекам начинают катиться слезы. И даже печальнее кажутся те сувениры, которые ни о чем мне не говорят: сухая веточка жасмина, все еще сохраняющая слабый аромат, истрепанные кремовые бальные перчатки, которых я прежде не видела, крошечная коробочка от «Тиффани» с серебряной погремушкой. Что эти предметы значили для Джексона? Какова их история?

Распахиваю видавший виды чемодан прессованной кожи, уложив его на край кровати; Джексон унаследовал чемодан от родителей, и это была одна из немногих вещей, что он привез из Штатов в Англию. Достаю простыни, которые в нем хранились, и осторожно наполняю чемодан вещами, насчет которых не могу решить — отдать или выкинуть: фотографиями нашей свадьбы, его записными книжками и ножами. Поверх укладываю бледно-голубую хлопковую рубашку, в которой Джексон мне так нравился, и толстовку с эмблемой колледжа, в которой он бегал по утрам. Все остальное отдам благотворительной организации «Единый мир» на Кингз-роуд — вместе с большей частью книг и дисков.

Поддавшись неведомому порыву, укладываю в чемодан сухие цветы, перчатки и погремушку. Быть может, потом перешлю их Куперу. Если они имели для Джексона такое значение, что он привез их в Лондон, значит, они слишком важны, нельзя их выбрасывать.

К концу дня я совершенно физически вымотана и морально иссушена. Собравшись с последними силами, загружаю коробки в Джексонову экологически чистую «тойоту»-гибрид и сажусь за руль, подстраивая сиденье под свой рост. Мы всегда шутили: мол, у Джексона ноги такой длины, что он спокойно достанет до педалей с заднего сиденья. Поворачиваю ключ в замке зажигания — к моему изумлению, после двух месяцев простоя в гараже машинка заводится с первой попытки, — и сразу же автоматически начинает играть любимый диск Джексона — «Feels Like Today» Раскала Флэттса. Вытаскиваю его, убираю в пластиковую коробочку и кидаю в ящик с остальными дисками.

Паркуюсь на тротуаре возле благотворительного магазинчика. Женщина средних лет в жутком платьице с рисунком в виде анютиных глазок и окрашенными в синеватый цвет волосами выходит, чтобы помочь мне разгрузиться.

— Спасибо, милочка, — говорит она со звучным произношением южных графств, когда я сбрасываю возле прилавка последнюю коробку. — Не присмотришь минутку за магазином, пока я отнесу часть вещей в подсобку?

Она исчезает раньше, чем я успеваю сказать «нет». Слоняюсь у окна, то и дело выглядывая и проверяя, не «заперли» ли меня другие машины. Сразу видно, что мы в Челси, с некоторой неприязнью отмечаю я, оглядывая магазин: все пожертвованные сумки «Луи Вуиттон», все костюмы — «Шанель» последнего сезона.

На витрине выложен чудесный подарочный набор для новорожденного из белого льна. Я склоняюсь ниже, восхищаюсь крошечной одежкой и кропотливой и мелкой работой швеи. Как красиво. Совершенно непрактично, зато красиво. А я привыкла видеть детей в больничных рубашках или вечных подгузниках.

Крошечные бледно-розовые кожаные ботиночки с тиснеными малюсенькими золотыми солнышками стоят на полке на уровне моего плеча. Поднимаю и взвешиваю их на ладони.

Горе обрушивается на меня волной цунами, врывается в душу из ниоткуда. Стоя перед витриной, я реву словно ребенок, сотрясаюсь в сильных, болезненных судорогах, безобразно подвываю, икаю и ловлю ртом воздух. Я оплакиваю Джексона, и своего едва зачатого малыша, и всех детей, которых у меня никогда не будет, размазывая по щекам слезы и сопли. Прислоняюсь к ближайшей стойке и выплескиваю на нее всю боль, не в силах оторваться, потому что больше ничего не остается — так всепоглощающе мое чувство утраты.

Едва осознаю, как продавщица заключает меня в объятия и ведет в глубину магазина; там она прижимает меня к своей внушительной цветастой груди и утешает, похлопывая по спине, будто мне пять лет.

— Тебе нужно выплакаться, родная, — приговаривает она. — Это помогает. Вот так. Поплачь, поплачь вволю.

Реву, уткнувшись ей в плечо, пока слезы не перестают литься. Еще два месяца назад я испытала бы смущение и отвращение к себе, если бы вот так раскисла на людях. Ведь я всегда гордилась своим самообладанием. Но горе перенесло меня в иной мир, где самодисциплина и профессиональные успехи — пустой звук. Прежде я дарила надежду и спасала жизни — теперь мне самой нужна доброта чужих людей, чтобы проживать день за днем.

Всего несколько минут назад я жалела эту женщину с абсурдного цвета волосами и в деревенском наряде — а теперь прижимаюсь к ней, как будто она все, что отделяет меня от конца света.

Я всегда считала ранимость некой слабостью. Как же могла я быть столь высокомерной?

— Три года назад я потеряла сына, — неожиданно сообщает женщина, когда, наконец, буря страданий утихает и я устало опускаюсь на деревянную табуретку возле склада. — Мой сын погиб от взрыва бомбы на обочине дороги в Ираке. Первые несколько месяцев я еще справлялась, мне все казалось, что он просто служит где-то там, далеко. И реальность навалилась на меня внезапно, когда я полезла в шкаф за елочными украшениями: только он мог дотянуться до верхней полки.

Я шумно сморкаюсь в салфетку.

— Два месяца назад у меня умер муж, — признаюсь я. — Подцепил какой-то вирус и просто умер, без всяких предупреждений. И у меня даже не было возможности попрощаться. — Я делаю глубокий вдох и смотрю ей прямо в глаза. — Он не был моим любимым. Он был моим лучшим другом, но я не любила его так, как подобало, так, как жена должна любить мужа.