Михаил Литов - Прощение

• Название: Прощение
• Автор: Михаил Литов
• Жанр: Детектив

---

--------------------

Я говорил в кухне эти слова и все словно карабкался куда-то, а то даже мелькало во мне впечатление, будто я уже едва держусь за стол и сползаю, вот уже почти кладу зубы на клеенку и сейчас свалюсь. Мы с Наденькой бились, как мухи в пыльном стакане, она хотела говорить, я мешал ей, говорил сам, так и отобрал у нее последнее слово, которого она домогалась. Затем она привела себя в порядок, надела симпатичный жакетик, чтобы идти по магазинам за покупками, мы вышли на улицу, и мне помечталось - конечно же, с легкостью, с какой я думал теперь перемахнуть от сестры к человеку Кураги, - что ее дела, а значит и мои, пошли на поправку. Что проблемы отступили и перед Наденькой все объяснилось, распогодилось. На улице мы говорили уже весело и шутейно. Был незатейливый разговор без всякого содержания, уютно шлось в толпе, под солнцем, мимо книжных развалов, и Надя под жакетиком снова жила своей прежней жизнью. Я верил, что с ней худого не случится. Чтобы убить время, оставшееся до курагинской встречи, я потолкался с ней по магазинам, отпуская даже и советы, посмеиваясь, а потом спустился в винный подвал выпить стаканчик. Оттуда катились навстречу входящим взрывы хриплого, не совсем как бы и естественного, хотя вполне безудержного смеха. Там веселились. Над каким-то старичком, падавшим с ног, куражились от души, но все как бы неестественно, а словно даже стараясь выслужиться перед огромной продавщицей, которая, заняв необъятной грудью почти весь прилавок, взирала на происходящее тупо, но с достоинством и с готовностью немедленно, как только прозвучит некий сигнал, приступить к назиданиям. Наденька была сейчас далеко. Мне все еще не удавалось настроиться на курагинскую волну, на ту линию поведения, в которой я видел залог успеха. В небе сияла пушистая облачность, мягко шумели деревья, неожиданно поворачиваясь тыльной стороной листьев, и я среди этого был слишком беспечен, даже так нехорошо и обреченно, что Курага с его кумирней и сложностями рисовался мне на редкость смешным малым; это был неверный подход, с Курагой следовало считаться, особенно сейчас, когда именно от него многое зависело. Я постарался взять себя в руки.

Кураги дома не оказалось. Его пухленькая и прыткая в разных дурачествах дочь, та самая, которой не давалось французское произношение, провела меня, бесенком скача на ходу, в комнату и велела ждать. Вскоре появилась и ее немногословная мать, с подносом в руках, поставила предо мной чашечку кофе и села напротив, скромно подобрав под себя ноги и уставившись на меня немигающими глазами. Девочка с нечленораздельными воплями каталась по дивану, высоко задирая в каких-то акробатических упражнениях толстенькие ножки, показывая мне розовые трусики, плотно облегавшие ее юный зад. Я пил кофе и рассеянно пробегал глазами по аккуратно выстроенным на полках книгам. Спустя четверть часа наследница курагинских достоинств и богатств, в своей невнятной резвости дошедшая до полного со мной взаимопонимания, вздумала оседлать меня, и когда ее нежные прелести отнюдь не субтильно поместились на моей шее, мать внезапно оживилась и с приятной усмешкой осведомилась:

- Приходилось ли вам читать Чехова?

- Конечно, - ответил я, придерживая суетившуюся девочку за коленки. Кто же его не читал?

- Ну, не скажите, - возразила почтенная особа, отчего-то покраснев, не все, далеко не все... Вот, например, случай - наша соседка, я у нее спрашивала, ну так, к слову пришлось, и что же вы думаете? Она сказала, что нет, понимаете меня? она нет, не читала Чехова, так она сказала и добавила, что никогда и не станет читать, потому что Чехов ей неинтересен. Так что далеко не все читали.

- Беру свои слова обратно.

- А вы-то сами читали? - спросила женщина.

- Читал, - сказал я.

Вновь воцарилось молчание. Собеседницу, судя по всему, мои ответы не убедили, что я силен в литературе. После изрядной паузы она спросила:

- Какие же чеховские вещи вам приходилось читать?

Я назвал некоторые, и она вдруг воскликнула, смущенная, взволнованная:

- Вы не думайте, что я только Чехов да Чехов, я и про других могу справиться!

- Пожалуйста, пожалуйста... - пробормотал я.

Женщины набрала полные легкие воздуха, думая выдуть на литературную орбиту нашей беседы какое-нибудь имя позвонче, однако продолжить экзамен ей помешало стремительное появление супруга. Женский пол тотчас был изгнан, девочка даже получила за баловство внушение в виде щелчка по макушке и двух нарядов вне очереди, отбывать которые ей предстояло за роялем под присмотром матери. Дочь залилась плачем, а мать вдруг сказала: это не жизнь. Курага отмахнулся от них. Он был возбужден и мрачен, выяснилось, едва за усмиренными дамами захлопнулась дверь, что и ему э т а жизнь не представляется раем, он недоволен дочерью, недоволен женой, недоволен платными и добровольными, из родичей, репетиторами, школьной системой образования, указаниями министра просвещения и тем, что дворники завели моду подметать улицы в те часы, когда они полны народу, и приходится глотать пыль. Он горячечно разметался на диване, теребил спичечный коробок и щедро изливал раздражение.

- Принес? - спросил он наконец. Я молча положил на стол перстень, и Курага, мельком взглянув на него, выкрикнул с неизъяснимым ожесточением: Греби сюда, Пронзительный.

Тогда из соседней комнаты, откуда доносился бесцветный бубнеж рояля, энергично выгреб высокий худощавый человек неопределенного возраста. В черных очках, покрывавших добрую половину его лица, и явно домотканного происхождения одежде, мешком сидевшей на нем, он выглядел кошмарным произведением фантазий какого-нибудь замшелого сюрреалиста. Казалось, к туловищу веселого деревенского мужичка пришита благовонная и лоснящаяся голова ресторанного барда. Я не удостоился у этого парня даже мимолетного внимания, он сразу прошествовал к столу, а в пути к нему присоединился Курага, и они склонились над перстнем.

Я внезапно осознал, что сейчас Пронзительный жестко назовет цену, а я в общем-то безропотно соглашусь. Но я не ожидал, что у него такой голос, просто не мог предполагать ничего подобного. Он вдруг, не глядя на меня, заверещал, как добрая сотня не то разъяренных, не опьяненных каким-то безумным ликованием женщин:

- Четыреста!

Я невольно отшатнулся.

- Ладно, - буркнул я. Все мои коммерческие прожекты полетели к черту. Четыре сотни легли в мой карман, и Пронзительный мгновенно исчез. Курага, опять развалившись на диване, заметил:

- Ты же деловой человек, Нифонт, и пора нам отбросить церемонии, пришло время поговорить начистоту. Я ценю твои деловые качества, я рад... и это слабо сказано, я в восторге, я рукоплещу тому, как быстро ты пошел в гору. Не скрываю своего восхищения, ведь ты первый человек, которому удалось надуть Пронзительного. Я потрясен.

- Как это надуть? В чем это выразилось?

- Ты надул Пронзительного.

- Чепуха!

- Брось ломаться, Нифонт, тебе это не к лицу. Между нами, деловыми людьми... в общем, скидывай личину, покажи зубки, я не боюсь. Ну и ловкач, так надуть Пронзительного.

- Я понимаю, за что его прозвали Пронзительным. И все же... разве бывает у человека такой голос? Скорее это он надул... может быть, и тебя тоже, потому что такого голоса...

- Ты надул Пронзительного, - перебил Курага.

- Хорошо, я надул Пронзительного. И что же дальше?

Курага развел руками, убеждая меня в своем бессилии перед тем чудом, которое я совершил на его глазах.

- У меня просто слов нет, я в восторге. Человек, надувший самого Пронзительного, далеко пойдет, хотя Пронзительный, если начистоту, всего лишь болван, деревенщина...

- Он не читал Чехова?

- Не знаю, не справлялся, но полагаю, что не читал. Когда люди, подобные Пронзительному, читают Чехова, им непременно приходит в голову, что они могли бы написать так же, а то и получше. Женщина! - крикнул Курага в соседнюю комнату и, когда супруга вошла, продолжал: - Внимательно посмотри на нашего гостя, напряги все свои умственные способности и навеки запечатлей в памяти прекрасные черты лица этого гения. Он надул самого Пронзительного.

- Неужто? - тускло откликнулась женщина и уставилась на меня.

- Когда российские дела придут наконец в порядок, - говорил Курага, и восторжествуют идеалы разумного общественного устройства на принципах неприкосновенности частной собственности, ты напишешь о нем мемуары, если, конечно, твои мозги к тому времени не зачахнут окончательно. Я пьян немного, вы это видите, но меня и пьяного никто не обведет вокруг пальца, даже человек, одурачивший самого Пронзительного. Как ты думаешь, зараза, отнесся он к жене, - этот пресловутый Нифонт сумеет меня обмишулить?

Женщина нахмурилась и покачала головой.

- Нет, - ответила она уверенно.

- Ты свободна. - Однако супруга осталась в комнате, и Курага, не придав этому значения, повернулся ко мне: - Что ж, выкладывай сто пятьдесят рублей. Они с тебя причитаются.