Михаил Литов - Наивность разрушения

• Название: Наивность разрушения
• Автор: Михаил Литов
• Жанр: Детектив

---

Я словно пробудился от долгой спячки. Но трезвость мысли имела обыкновение просыпаться на мгновение раньше тела, и я уже знал, что мне нечего пообещать поверившей в меня старушке, даже если я выйду из церкви в полной уверенности, что еще вернусь сюда. Я вышел и на улице нос к носу столкнулся с Наташей. Она свежо засмеялась.

- Видишь, - воскликнула она, - я покорно ждала поодаль, ведь не такой грешнице, как я, нарушать твое уединение и молитву.

- Не понимаю, что тебя забавляет, - ответил я раздраженно. Я скользил удивленным и как будто обиженным взглядом по улице. Любовь к Богу выше любви к женщине, торгующей книгами в подвале, пусть даже редкими и очень хорошими книгами, но я не чувствовал в себе силы познать и признать Бога, а Наташа, я полагал, ускользнет от меня сейчас, я прогоню ее, заставлю уйти тем, что не окажу ей должных знаков внимания. И в неизвестности, куда она канет, она, может быть, сравняется для меня с Богом. Мне было чему удивляться. Она сказала над моим увядающим ухом:

- Давай уйдем отсюда. Здесь ты воображаешь, будто находишься под защитой этих стен, - небрежный жест в сторону церквушки, жуткая выходка грешницы, - а я хочу, чтобы ты остался без защиты.

- Что же это за мужчина, если он беззащитен? - пробормотал я.

- Я хочу... сегодня, сейчас... чтобы ты был предельно откровенен со мной, искренен, как ребенок. Будь моим. Давай-ка двигаться в сторону магазина, у меня кончается перерыв. Хотя бы несколько минут ты должен принадлежать мне.

Мы пошли вниз той широкой и скучной улицей, по которой я убегал от Наташи. Я опять удивлялся прозрачности и наполненности неведомым воздуха. Наташа, заключенная в строгий рисунок черного пальто, была необыкновенно хороша собой. Я ответил на ее слова, не вызвавшие у меня ничего, кроме грусти:

- Сегодня ты ждешь от меня откровенности, а что мешало нам быть откровенными друг с другом с самого начала? Да я и сейчас думаю, что тебе не в чем меня упрекнуть. Я был открыт... я думаю, что достаточно постарался и даже преуспел в этом, не так ли? Ну, допустим, я не распространялся о своей бедности, но я и не скрывал ее... и зачем же я буду говорить о своей нищете, если не она, с моей точки зрения, определяет мою сущность? В общем, я чист перед тобой. Я не сделал тебе ничего плохого... можешь добавить: просто не успел. Принимаю твою оговорку. Но ты... ты же знала, что обманываешь меня, сознательно шла на обман, была со мной и была с другим человеком и, может быть, смеялась надо мной, когда была с ним.

- Глупости! - резко оборвала она мою бессвязную болтовню. - Мне и в голову не приходило смеяться над тобой.

- Значит, он смеялся!

- Папа? Хорошего же ты о нем мнения! А он, между прочим, отзывался о тебе только уважительно, он хочет, чтобы наша свадьба состоялась. Вчера он очень расстроился, боится, что ты истолкуешь превратно... так и сказал: Саша человек в своем роде неискушенный, чистый, непосредственный, и мне будет жаль, если он после того, что увидел, будет думать о нас плохо. Грустно ронять себя в глазах хороших людей, жалко терять добрых друзей, вот что он сказал. А ты...

Я вскипел, но слов у меня не вышло, и я лишь жестами показал, что больше не потерплю насмешек и издевательств. Наташа засмеялась.

- Ты полагаешь, я могла рассказать обо всем, что происходит у меня с папой? Это я должна была как раз скрывать.

- Вот так все просто?

Она серьезно покачала головой:

- Напротив, все очень сложно. Просто решался только вопрос, скрывать от тебя правду или нет. Да он вовсе не стоял. Я бы никогда тебе этого не рассказала. Но раз уж все открылось, стало еще проще. Я не обманывала тебя, Саша, я всего лишь жила как можно удобнее и естественнее для себя, для тебя и для папы, я всего лишь считала, что мои отношения с папой тебя не касаются. И продолжаю так считать.

- Замечательная логика! - воскликнул я. - Все это мне снится, да?

От быстрой ходьбы у меня перехватывало дыхание, а ей, Наташе, все было нипочем, она была молода и могла носиться по заснеженным и замороженным улицам, как жеребец на лугу, и это мешало мне чувствовать себя взрослым, бывалым человеком, которому представился случай распечь и наставить на путь истинный вздорную и дерзкую девчонку, вздумавшую прилепиться к нему. Она, видимо, и не предполагала, что между нами могут быть какие-либо другие отношения, кроме как общение на равных, в несколько даже развязном стиле, а если и чувствовала мое нынешнее сопротивление такому общению, если угадывала мое желание бросить моральный вызов ей и ее отцу, то, судя по всему, склонялась к готовности взять в ответ какой-то покровительственный тон. Оно и пусть бы, в конце концов мы были любовниками, еще вчера я жутко доверял ей, я был влюблен в нее, и мне случалось млеть перед нею, расслабляться и испытывать потребность отдаться ей во власть. Однако она обманула меня. И как любовник обманутый, я должен был вспомнить не только о своем человеческом достоинстве, попранном и взывающем к мщению, но и о своем возрасте.

- Никак не пойму, - заговорила она проникновенно, - что тебя беспокоит... что у меня есть любовник помимо тебя или что этот любовник мой папа? В какой роли ты выступаешь - оскорбленного жениха или возмущенного моралиста?

- Начнем с того, что этот любовник - твой отец...

- Нет, этим и закончим, - звонко перебила она. - В этом все, этим все объясняется. Мне всегда зрелые мужчины нравились больше всяких подростков и юношей, но одно это еще не толкнуло бы меня в объятия родителя...

- Он тебя заставил!

- Тебя интересуют подробности? Хочется знать, как мы сблизились или, если угодно, как он совратил меня? Нет, наверное, ты так любишь меня, что наслаждаешься даже мучениями, которые я тебе причиняю, и тебе нужно, чтобы я рассказывала, как бываю с другим, а у тебя при этом леденела кровь и сердечко сжималось от боли и безысходности. Но если ты готов принять нравственную или даже физическую смерть от моих рук, значит, я для тебя что-то побольше, чем глупая девчонка, которую соблазнил собственный отец и которая, в свою очередь, пытается обвести вокруг пальца тебя? Только я не буду делиться с тобой подробностями. Мой папа... поверишь ли, я люблю его и как виновника моих дней, и как любовника, и как героя моего романа...

- Какую же роль ты отводишь мне? - воскликнул я с тоской.

Она сказала внушительно:

- Тебе в действительности наплевать на мою с папой историю... на всякую там нравственность!.. ты хочешь воспользоваться фактом, докопаться до неких сокровенных тайн, добраться до последних пределов и восклицать: что есть зло? что есть добро? что есть истина? Но я не средство для достижения твоих целей. Я живой человек. И папа тоже. Знаешь, я скажу тебе так... будешь обличать меня с высоты своей безупречной морали, окажется, что по-человечески хорошо, по-настоящему тепло, сыто и светло там, где я, а не ты. Спустишься с небес и попробуешь втоптать меня в грязь, я окажусь в заоблачной выси, а ты в грязи. Так что лучше попытайся-ка быть таким, как я, одного поля со мной ягодой. Спрячься во мне, когда папа в очередной раз пожелает войти в меня, и кричи как зверь, нору которого охотники и собаки обложили со всех сторон, реви, плачь и скаль клыки, как раненый волк, потеряй голову от ужаса, отчаяния и злобы, вступи, наконец, в настоящую близость со мной.

Я внял ее метафорам и сказал:

- Ты полагаешь, я иду с тобой, говорю с тобой, а что там теснится вот под этим пальто, - я взял ее за пуговицу, подергал, - меня не интересует вовсе? Да я с ума схожу! Ты решила соблазнять меня тем, чем я и без того давно соблазнен. Я схожу с ума по твоему телу, Наташа. И уже поэтому ты для меня не глупая девчонка, и никакое не средство для достижение моих целей, а существо высшего порядка, весь Бог, вся природа, весь этот день и все это небо. Конечно, когда приходит минута отрезвления, а она всякий раз приходит неизбежно, вместе с ней возвращается и моя свобода, которой тебе вовек не победить. Прости, я говорю выспренне, и это глупо, но я говорю то, что думаю. И быть с тобой я хочу именно по-человечески, в человеческом тепле, и совсем не хочу втаптывать тебя в грязь. Праздник возможен, даже теперь. Но я слишком хорошо знаю жизнь и людей, чтобы хоть на миг поверить, что он будет длиться до бесконечности... Ну, что действительно возможно, так это потерять форму, но как раз этого я и не хочу, не хочу стать рыхлым, податливым, раствориться в какой-то теплой каше и жить, не понимая, что и почему со мной происходит...

- Своим настойчивым желанием узнать подробности ты унижаешь меня, проговорила Наташа, и ее лицо исказила страдальческая гримаса. - Тебе даже не важно знать, до каких пор я готова терпеть, ты очень разгорячился, дорогой... ты одурманен видениями, тебе кажется, что ты погружаешь нож в мою горячую, дымящуюся плоть и поворачиваешь, поворачиваешь его и слушаешь мои жалобные стоны. А в каком-то смысле так оно и есть... Но я тоже схожу с ума... Может быть, в отличие от тебя, я не так ясно представляю себе причину моего сумасшествия или, скажем, объект моего вожделения, но я не в себе, это уж как пить дать, а потому, милый, ради Бога, вот тебе и причины, и подробности, и толкования, вот я вся перед тобой, вывернутая наизнанку... я у твоих ног! Хочешь - убей меня. Другое дело папа, он у меня до некоторой степени в руках, потому что я всегда вправе сказать ему: грех не в нашем кровосмешении, грех в том, что ты словно лишь для того взрастил меня, чтобы воспользоваться мной как женщиной, и за это я всегда буду с тебя взыскивать, сколь бы ни был ты мне дорог и люб, мой бесценный родитель и мужчина. Как мужчина, Сашенька, он неизмеримо выше тебя, можешь поверить мне на слово. Но ты свободен, а он нет, ты можешь убить меня, он - нет. Зачем он нужен будет мне, когда одряхлеет и от его мужских достоинств не останется ничего, кроме приятных воспоминаний? Если говорить честно, я попросту убиваю его своей молодостью. И я не уверена, что сохраню хоть каплю жалости к нему, когда пробьет его последний час.