Михаил Литов - Картина паломничества

• Название: Картина паломничества
• Автор: Михаил Литов
• Жанр: Детектив

---

***

Отнюдь не был решен народный вопрос, а они, однако, опять шли сквозь суетные ряды торгующих. Буслову представлялось, что у него есть всего несколько мгновений, чтобы разобраться, сколько в этой бурлящей вокруг толпе потенциального мужества, сколько склонности к дикому разбою, а сколько и того ужасного раболепия, которое так всегда любили указывать, брезгливо морщась, заморские гости. Почему это так остро, кто и для чего устроил эту быстроту, эту лихорадочную гонку соображений и понятий, он не знал, да и не пытался понять, зато прилагал большие, отчасти лихорадочные усилия, чтобы выполнить таинственно поставленную перед ним задачу. В то же время он с негодованием, с отвращением, корчившим из него какого-то чудовищного гостя, вовсе не званого на эту землю, чувствовал, что зависит не только от вероятного решения задачи, но и от самой толпы и что в этом заключено нечто неизбывное и подлое, тогда как еще одна сила, отличающаяся от этой, привязывающей его к низам, куда большей простотой и ясностью насмешки, уже откровенно мешает ему совершить последний шаг и приступить к жизни, в которой все будет зависеть только от него самого, от его способности говорить в уединении с творцом мира. Эти две силы не столько разрывали его, сколько таскали из стороны в сторону, опять наводя на его облик что-то сомнительное и даже комическое. И если в объятиях первой он угадывал еще шанс полюбить этих людей, даже если они придут следом за ним в монастырь и будут там шушукаться и пересмеиваться у него за спиной, лузгать семечки и дурманить голову запахом пота, то вторая сила, слишком уж откровенно делавшая его в жизни не цельным крепышом, а марионеткой, которую действительно можно таскать из стороны в сторону, увеличивала его неприязнь не только к этому шумному сборищу, но и к той основе в нем самом, на которой он думал наконец полно и неподвижно утвердить себя. А вытравить эту основу можно было лишь собственной гибелью, которая печально не состоялась нынешним утром, и Буслов тупо грезил превращением теснящихся вокруг него тяжелых и аппетитных баб в раскидисто подставляющий ветви лес, а снующих тощих мужичков и усохших старух - в веревки, в петлях которых уже ничто не помешает ему остановить и свою усталость, и все свои наболевшие вопросы.

Отступиться от народа, от этого грубого, неотесанного, не желающего внимать и сочувствовать мне народа? - тугодумно курился Буслов над бездной недопонимания или, может быть, какого-то недоразумения. - Но что я буду тогда делать и на чем крепить свои умозаключения и стремления? А между тем дело требует откровенности, я должен решить этот вопрос честно. И сейчас я вижу, что мне эти лица не по душе...

Вдруг тот же змееподобный мужик, повертываясь боком, мало отличимым от переда, вырос словно из-под земли и закосил на него налитый водкой и бешенством глаз.

- А что тут этот проходимец до сих пор делает? - вылепил он свое недоумение, пропищал его вместо того, чтобы создать бас реальной угрозы.

Для Буслова же слишком быстрым и резким оказался переход от темной крутизны мысли, к которой он сумел прилепиться никуда не спешащим деревцом, к беспечной легкости, с какой набравшийся алкоголя и неслыханной дерзости барышник, мелкий и ничтожный, поименовал его проходимцем. От неожиданности он вздрогнул, даже как будто подпрыгнул на месте; на его блестящем от пота лице отобразилась беспомощность клоунской борьбы с призраками. Чулихин и Лоскутников оставались зрителями этого спектакля, а Обузов продолжал вносить свою правку.

- Ну-ка пляши! - крикнул он.

Несколько танцевальных фигур змееподобный проделал, но вяло, его не покидало изумление, и он все шире раскрывал свой косящий глаз, пытаясь в мутном мареве, каким представал перед ним мир, уловить правильную и окончательную, упрощающую дело истину остановившегося в очередной задумчивости Буслова.

- Я покупаю весь твой товар, - сказал Обузов, - только уходи с рынка, проваливай. Чтоб я тебя больше здесь не видел! А товар принесешь в мой номер.

Мужик уже оторопело всматривался в щедро протянутую ему Обузовым пачку денег и, забегая вперед, некоторым, можно сказать, чудесным образом пересчитывал их, а Буслов словно прислонился к чему-то в прошлом, от чего не было у него сил оторваться, и не только не сознавал мужика способным к простым арифметическим действиям, каким он несомненно выглядел со стороны, но даже и видел его еще только вырастающим из-под земли и выходящим на орбиту недоуменного и одновременно угрожающего косоглазия. Чулихин и Лоскутников посмеивались, видя ловкую простоту, с какой толстосум разрешил все назревшие у них в этой местности проблемы, но забавляла их и отсталость, некая заторможенность их приятеля, из которой его не вывела даже и короткая светлая прогулка по великолепной усадьбе. Так они и стояли друг против друга, задумчивый паломник и недоверчиво склонившийся над нежданной-негаданной выручкой торговец.

- Пошел! - закричал Обузов.

Змееподобный побежал между земляками, странно петляя и мелко пыля ставшими неожиданно босыми и отвратительно грязными ногами. Неисповедимо и одурело, слегка только заслоняясь рукой от летевшей отовсюду шелухи, молчал Буслов перед выпуклым здесь народным лицом, которое лишь Обузов умело отдалял в живописные окрестности, раздробляя там на осколочное множество послушных и ладных фигурок пейзан. Они вошли в полупустой зал ресторана. Водитель, о котором рассказывал Обузов, черноземно покоился в этом раю праздношатающихся людей, обронив верхнюю часть тела на уставленный снедью и выпивкой столик, а Авдотья утолщенной грозной птицей, какой-то убеленной вороной возвышалась над теплящимся прахом этого человека, с отнюдь не хрупкой остекленнелостью глядя перед собой бессмысленными глазами. Не скоро и не своим, а куда как уменьшенным масштабом вошли в поле ее зрения вновь прибывшие. Казалось, и супруг больше не интересовал эту женщину. Вино и неистощимая закуска соорудили в ее душе целую гору усталости, и она глухо сознавала, что утомлена не только болезнью мужа, его заканчивающимся чепухой паломничеством и его диким, грубо нажитым богатством, но и собой, своим неумением зажить вдруг тонко и осмысленно. И она когда-то подавала надежды и даже была по-своему романтической барышней, а теперь этот мир счастливого прошлого сжался до спрессованной гадости упущенных возможностей, изливавшей в нее свой яд. Разбегались по ее большому и одрябшему телу маленькие и подлые образы той жизни, какой и она могла добиться для себя, скапливались в морщинах и складках, пересмеивались между собой и потешались над ней.

Вдруг она узнала этих словно бы новых людей за их столиком. Это они плелись у нее в хвосте, тянулись к источнику светлым и фактически радостным, праздничным утром. А теперь они лакомятся яствами с их стола и пьют их вино. Авдотья устремила на незваных гостей тяжелый взгляд, усилием воли помещая всех троих в один некий сосуд. Она думала о том, что эти люди, в глазах любого дельного, неуемно делающего дело человека пустые и праздные, бродят по земле в поисках какой-то узкой цели, какого-то узкого средства прожить остаток жизни в ясном сознании смысла мироздания, и, поступая так, они, в сущности, не глупят и не предаются бесплодным фантазиям, а строят тот просторный и чистый храм света, в основание которого и она некогда уложила кирпичик-другой. Они гуляют на просторе, и уже в одном этом много смысла и счастья. Но для нее этот простор и вероятное счастье оборачивались изощренной насмешкой гадов, которых она вынуждена была носить на своем теле; упущенные возможности, образы несбывшегося, святые, устраивавшие целительные источники, Бог, эти по-своему счастливые люди-скитальцы, эти юродивые, которых муж привел и усадил за их стол, - все они имели гнусную силу быть оборотнями, могли из образов, или, скажем, только символов, чего-то просторного и светлого скидываться мелкими отвратительными существами, забегавшими в морщины ее тела и души, чтобы оттуда пискливо смеяться над ней.

Авдотья стала медленно и тяжело поднимать руку, хлопать себя ладонью по разным частям тела. Она давила гадов. Гости с удивлением смотрели на эту мрачную женщину.

- Ты чего возишься? - крикнул Обузов.

Женщина не ответила и даже не взглянула на него.

- Оставь ее в покое, - сказал Чулихин, - видишь, много вина, еды, и жара большая. Ей тесно.

Обузов закричал:

- Все чепуха, ребята! И источник тот, где мы бултыхались в ледяной воде, и этот подлец, у которого я купил весь его товар. И болезнь моя, она тоже как есть чепуха!

- Тебя источник не взял, - перебил Буслов, - ты был в нем все равно как рыба полярная, что ли, и этот, как ты говоришь подлец, обошелся тебе куда дешевле, чем мне, хотя ты и сунул ему пачку денег.

- Я говорю, - стал Обузов гнуть свое с назревающим напором, - что моя болезнь, о которой было столько толков...