Евфросиния Керсновская - Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах.

Скачивание начинается... Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах."
Описание и краткое содержание "Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах." читать бесплатно онлайн.
Автор этой книги, Евфросиния Антоновна Керсновская (1907–1994), родилась в Одессе в дворянской семье. В годы гражданской войны семья спасается от преследования большевиков и переезжает в свое родовое имение в Бессарабию, которая тогда была частью Румынии. Евфросиния своим трудом поднимает пришедшее в упадок хозяйство, становится фермером. После ввода советских войск в Бессарабию в 1940 г. мать и дочь Керсновских, как бывших помещиков, выгоняют из дома.
В 1941 году ее, как и многих других бессарабцев, ссылают в Сибирь, на лесоповал. Там она вступается за слабых, беззащитных. За это ей грозит голодная смерть. Она решается на побег. Прежде чем ее схватили, она прошла по тайге полторы тысячи километров.
Её судят, приговаривают к расстрелу. Хотя она и отказывается писать прошение о помиловании, расстрел заменяют десятью годами лагерей. В Норильском лагере она работает в больнице и морге, затем по собственной воле занимается самым тяжелым трудом — шахтерским. Там она чувствует себя свободней — «подлецы под землю не спускаются».
После освобождения из ссылки, в Ессентуках, в 1964-68 годах пишет по просьбе матери о пережитом, эти 12 тетрадей иллюстрированы её акварельными рисунками (703 рисунка).
***
Тетради с первой по двенадцатую (полный текст), без иллюстраций.
Трудно было поверить, что эта опустившаяся, обрюзгшая Иваныха когда-то, лет 40 тому назад, была горничной моей матери — тогда еще девушки — и каждый вечер расчесывала ей волосы!
Однажды, еще в конце лета, я возвращалась с работы босая. На ходу я вполголоса распевала «Бородино».
Иваныха загородила мне дорогу и, размахивая бутылкой денатурата, завопила:
— Наконец я дождалась, что вы, паразиты, босиком ходите! Довольно на шее трудящихся поездили!
— Работая у моих дедов-паразитов, ты дом себе купила, и приданое тебе подарили. Теперь ты все пропила. А я теперь босая, но денатурата не пью. К тому времени, когда ты под забором умрешь, я своими руками себе дом заработаю.
Так оно и случилось… Но не сразу. Иваныха еще в ту же зиму так напилась, что уже не очнулась.
А я сегодня в своем доме, но долог и мучителен был путь, приведший меня к собственному дому, заработанному моими руками!
Сапоги и понятие о справедливости
Однако не все злорадствовали, видя, что я вынуждена ходить босиком. Пока я не заработала достаточно денег, чтобы полностью обмундировать и отправить в Румынию маму, снабдив ее всем необходимым, я не тратилась ни на что, кроме хлеба, сыра, огурцов и чеснока — единственного моего питания в те дни.
И вот однажды, когда в дождливую погоду я лежала в шалаше на винограднике, ко мне крадучись подошла женщина, которую я на первых порах даже не узнала.
— Эй, тетенька, чего тебе здесь надо? Чего ищешь?
— Тебя ищу, дудука. Давно ищу… Случайно увидала, куда ты шла.
— Что-то тебя никак не признаю…
— Может, ты меня и не заприметила прежде. Я мать Тодора — парнишки, что у тебя работал. Ты ему, бывало, давала харчей побольше в поле, а я с девочками приходила, чтобы с ним поесть. Нам своего хлеба никогда до нового не хватало. Вдова я, и ты сама знаешь, что это такое — вдовье хозяйство, пока дети не подрастут. Много мы от тебя добра видели! Ты Тодору, мальчонке, платила, как взрослому работнику, а к каждому празднику из одежды что-либо справляла и Насте моей разные платьица. И от себя дала Тодору десятину кукурузы. Ох как это нас выручило! Иначе пришлось бы продать корову… А как с детьми да без молока прожить?
— Ну что там прошлое вспоминать! Тодор — хороший паренек. Он лошадей любил, и я им была довольна. Раз дала, значит, заслужил.
— Но ты-то, дудука, не заслужила того, чтобы на зиму глядя остаться босиком! При разделе твоего имущества Тодору достались сапоги. Но могу ли я допустить, чтобы он в твоих сапогах щеголял, а ты босиком ходила? За такой грех нас поразит проклятие! Вот сапоги. Бери их и носи на здоровье!
Она положила на порог шалаша мои сапоги, поклонилась мне земным поклоном и со словами «jarta mă» («прости, если я виновата») ушла.
Страх перед проклятием
Еще один «фотоснимок». Тоже где-то на винограднике. Только уже весной.
Пришла ко мне Наталия Чебанчук, косоглазая старая дева, деревенская портниха, и принесла мне штуку домотканого холста, полученную ею при разделе моего имущества на том основании, должно быть, что ее мать, старая суетливая Мариора, ткала это полотно. Дело в том, что мама любила собирать к себе деревенских баб, чтобы послушать разные байки.
Наши молдаванки — по существу, руманизированные украинки, а украинцы вообще славятся остроумием, наблюдательностью и многими талантами, в том числе и умением вести интересную беседу. Зимой много свободного времени. Вот и ставили у нас статы (ткацкий станок), и бабы, то та, то другая, ткали по одной основе полотна, за что и получали половину.
В материальном отношении маме это было вовсе невыгодно, но это был предлог устроить своего рода «женский клуб»: одна ткет, а остальные языками чешут. А мама их слушает и угощает чем Бог послал: чаем с пирогами, вином, фруктами…
На что мне был этот холст? До весны я уже не только «оперилась», но и обросла таким количеством всякой одежды, какой у меня и дома не было. Дома я на себя тратила очень мало — все шло на хозяйство. Теперь же приходилось расходовать на себя самое — вот и покупала то одно, то другое. Я сначала и брать этого холста на хотела, но Наталия очень настаивала и наконец призналась почему:
— Чужое, особенно то, что слезами полито, добра не приносит!
— Ну, над холстом-то я слез не проливала!
— Пусть не слезы… Но ты, дудука, коноплю сама мыкала, в воде вымачивала, сушила. А кукона так любила, когда мы на статах ткали! Но я это не к тому, а вообще. За такую обиду — все равно проклятие.
— Ну уж это… Брось говорить глупости! Стала б я холст проклинать! Хорошо, что он тебе и тетке Мариоpе достался: она его как-никак ткала.
— Нет, дудука, бери и носи на здоровье! Может быть, это снимет проклятие.
И тут-то она мне рассказала, в чем, как говорится, собака зарыта. Ее брата Спиридона назначили сторожить дом дяди Бори, так называемый «старый дом», и он туда переехал с женой и тремя детьми. Вскоре, еще в конце лета, заболел и умер от судорог его меньшой сын — трехлетний Григораш. Зимой заболела старшая дочь Ленуца. Болела она долго и, несмотря на усилия врачей, умерла — как раз в заговенье на Великий Пост. Теперь что-то стал худеть и жаловаться единственный оставшийся в живых шестилетний сын Прикотел. Спиридон отказался от должности сторожа в старом доме и поспешно переехал в свою полуразвалившуюся хату: «Барин Боря не зря проклинал тех, кто лишил крова его детей, когда Ленчик цеплялась за двери и кричала. Вот его проклятие и поразило моих детей!»
— Вы-то с мамой никого не проклинали, но может, отец твой из могилы проклял тех, кто хоть чем-нибудь поживился? Не надо мне чужого; не надо и греха!
Не этот ли страх перед проклятием, поражающим тех, кто допустил несправедливость, не пустил никого на нашу бывшую усадьбу? Меня поразил в 1957 году вид этого вымороченного имущества: развалины дома, сараев, пустырь на месте сада и уцелевший крест на могиле отца.
Даже и тогда сердечные дела
Прежде чем перейти к тому, что было весной, — последней весной, проведенной мною на родной земле, — задержусь на том, что произошло зимой…
Вышла замуж Ира.
Как будто это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к мировым событиям, которых я хоть мельком, но иногда касаюсь.
Замужество девушки можно лишь приветствовать. Остаться старой девой, будучи во всех отношениях зависимой, — невеселая перспектива, и это, пожалуй, даже хуже, чем брак без любви. А тут «любовь» была. Я ставлю кавычки, потому что о любви без кавычек, а тем более о большой любви, речи быть не могло.
Миша Плюм — внебрачный сын княжны Горчаковой, поехавшей против воли родителей в Италию, чтобы стать певицей. Певицей она не стала, но из Италии вернулась беременная и была изгнана из дома своими родителями. Грех княжны покрыл Петр Плюм — латыш, землемер. Миша был неплохой парень: умный (и особенно — остроумный), музыкальный, с самого детства очень независимый. Он всегда был душой общества, но не слишком высокопробного. И оно его изрядно развратило. Ира ему давно нравилась. И своей внешностью — она была высокая, стройная и красива несколько холодноватой красотой, и особенно чистотой, которой могла бы позавидовать сама Артемида. Он имел на нее виды еще тогда, когда Ира училась в Кишиневе в художественном училище. Для того он и сдружился с Юриком, ее братом, хотя для дружбы между ними не было предпосылок.
Ире Миша нравился. Даже очень! Но если она его и любила, то головой, а не сердцем. И Миша так и не решился с нею поговорить: его отпугивала ее слишком безгрешная чистота. Юрик был посвящен в Мишкины «виды»; может быть — и тетя Катя. Но тетя Катя и не собиралась выдавать Иру замуж! Дать Ире приданое значило бы уменьшить долю ее любимца Юрика, которого она боготворила. Иру же она никогда не любила. От самого ее рождения и даже раньше. Ира родилась очень не вовремя. Ее отец умирал от болезни сердца в Германии, в Наухайме, и тетя Катя из Туркестана ехала к нему попрощаться. Это был тяжелый период в ее жизни: умерла от туберкулезного коксита старшая дочь и тяжело заболел любимец Юрик, чуть не умерший от крупа. И родила она Иру на улице в Ташкенте, где у нее была пересадка. Оставив Иру на попечение кормилицы, она поехала дальше. А когда через год забрала дочь, то не могла отогнать мысли, что девочку подменили. Так и росла Ира нелюбимой дочерью, и, что просто необъяснимо, она обожала мать и была идеальной дочерью!
Тогда Миша решил жениться на другой девушке — хорошенькой, но глупенькой Тае. Поторопиться с женитьбой его побудил ревматизм, давший осложнение на сердце.
Он обратился к хорошему врачу, другу их дома Урбановичу и, дабы побудить его сказать правду, все ему выложил начистоту: «Хочу жениться, но не испортит ли это жизнь девушке? Пока она одна, то может рассчитывать как-то устроить свою жизнь; если же станет вдовой, и возможно с ребенком, то будет на всю жизнь обездолена». Врач ему сказал: «У тебя ревмокардит, и следующего приступа ревматизма ты не переживешь. Боюсь, не доживешь до ноября».
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах."
Книги похожие на "Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах." читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Отзывы о "Евфросиния Керсновская - Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах."
Отзывы читателей о книге "Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах.", комментарии и мнения людей о произведении.