Виталий Листраткин - Знак Зверя

• Название: Знак Зверя
• Автор: Виталий Листраткин
• Жанр: Детектив

---

Листраткин Виталий Знак Зверя

Виталиий Листраткин

Знак Зверя

Пролог о снах

...Жара. Песок мгновенно превращался в противно скрипящую на зубах пыль. За спиной раздался давно знакомый и оттого не пугающий звук разрыва гранаты. Дело обычное - зачистка кишлака в самый что ни на есть полный оперативный рост. На этаких сабантуях мы никогда не жалели гранат: экономить выходило себе дороже. Но иногда было приятным и дразнящим нервы прощупать объект вручную, с одним автоматом. В таком случае работа походила на игру, на единоборство, на вызов.

Я осторожно шагнул во двор, огороженный глиняным забором, повел стволом автомата по сторонам - если кто и был, тех уже нет. Уже собрался идти дальше, когда откуда-то сверху раздался отчаянный крик ротного, старшего лейтенанта Ефремова:

- Ах, твою мать! Слева! Дух слева!

Я успел упасть на правый бок, в падении развернуть автомат влево и нажать на спуск.

Вовремя. Как раз вовремя. Вооруженный здоровенным тесаком дух напоролся на длинную очередь свинцовых смертей и рухнул на меня, придавив всей массой немаленького и вонючего тела.

Ефремов спрыгнул с крыши сарая, подбежал ко мне и отвалил в сторону мертвое тело афганца.

- Как ты, нормально?

Я сплюнул в сторону вязкую слюну и зачем-то посыпал пылью разгрузку с автоматными рожками, насквозь промокшую чужой и теплой кровью.

- Нормально...

Лейтенант заторопил:

- Тогда вставай! Времени - в обрез.

Я поднялся, сменил опустевший магазин и дернул затвор. "Калашников" смачно глотнул патрон.

Вперед! Я воин, я солдат, я покажу всем этим трусливым афганским сукам, что, где, почем... Опасное состояние. Пролитая кровь всегда заводит, а это сейчас совсем некстати. Суетиться нельзя. Ни суетиться, ни заводиться - иначе потеряешь контроль и получишь пулю. В живот или сразу в сердце - одинаково неприятно.

Вдохнул до отказа, медленно выдохнул... Сосредоточился... Все нормально! Обычная операция по зачистке самого обычного афганского кишлака. Сколько их было? Это я поначалу считал, а потом сбился... Смерть стала обыденной и привычной.

Эта война, помимо пушечного человеческого мяса, пожирала горы боеприпасов, медикаментов и продовольствия. В качестве ложек были грузовые автоколонны, содержимое которых очень полюбили местные аборигены.

В придорожной "зеленке" этих паразитов водилось превеликое множество. Паразиты даже выработали свою, паразитскую тактику: первую машину колонны подрывали заранее заложенной миной, последнюю - из гранатомета, живую силу уничтожали свинцом, а уцелевшее в бою барахло забирали для своих нехитрых душманских нужд.

Практика подобных засад превратилась в самое настоящее национальное хобби. Действительно, зачем напрягаться, взращивать чего-то там такое, когда продовольственную проблему можно решить с помощью гранатомета и десятка автоматных стволов? С таким хобби нужно было что-то срочно решать. И штабные крысы выдумали способ.

Конвой спецназа. Мы огнем и мечом прожигали дорогу по пути следования транспортной колонны. Результат получался с такой же процентовкой, как спирт: практически все караваны стали доходить до места назначения. Такой простой трюк, а боевая эффективность действий рядовых армейских подразделений возросла многократно.

Все, остался последний двор. Я не стал гусарить, а просто бросил туда гранату. А когда она там рванула, разнося в клочья непонятно что, тут же бросился в пыльную неизвестность, на ходу дав длинную, во весь рожок, очередь по опасному пространству. Это называется профилактика, после которой только и возможен порядок. Армейский такой порядок, по уставу.

Поднятая взрывом и выстрелами пыль понемногу рассеивалась, оседая вниз и на меня самого, а я все еще настороженно прощупывал взглядом подозрительные углы. И чутье, и опыт, и глаза говорили только одно: в этом пыльном дерьме никто бы не выжил. Никто живой.

Я опустил оружие и уже было собрался покинуть отработанный двор, когда мою шею в крепком захвате зажали чьи-то очень сильные и беспощадные руки. Я захрипел, хватаясь за эти скользкие щупальца, что было сил пытаясь отодрать, оторвать их от своего горла, но они продолжали сжиматься, медленно и неумолимо.

А когда трепещущее тело сожрало все остатки кислорода, сознание стало проваливаться в черноту, озаряемую кроваво-красными вспышками... Последняя мысль: как это просто, оказывается, заглянуть в глаза смерти, еще мгновение - и я окажусь в ее холодных объятиях....

Но руки внезапно отпустили. Обессиленный, я упал на землю, жадно хватая легкими раскаленный воздух. В глазах все еще мерцали красно-черные круги, но я уже мог слышать голос незнакомца, такой глухой и безразличный ко всему на свете:

- Я отпущу тебя сейчас, парень, но за мою милость тебе придется заплатить и, возможно немало... Ты согласен?

Я тщетно пытаюсь что-то сказать, возразить, выяснить наконец, но... Мне почему-то казалось, что я нахожусь на борту самолета, меня куда-то везут, утешающе гладят по щеке и что-то такое говорят, безумно ласковое и теплое... И я снова проваливаюсь в серую обволакивающую негу этих удивительно мягких рук...

Мне прикладывают к вискам что-то такое металлическое и холодное, но очень скоро этот холод начинает пульсировать чем-то нервным и электрическим.

Я слышу чьи-то голоса:

- Он уходит... Приготовьте электрошок...

- Есть! Готово.

- Проверьте, как он.

- Он... - голоса обрываются.

Я. Не знаю. Что значат эти слова и почему я чувствую этот холодный электрический пульс? Я не знаю... Глава 1. Погружение в Ад

...На этом месте я всегда просыпался. Просыпался в полной уверенности, что не впервые вижу этот сон. А самое обидное, что я никогда не успевал толком что-то ответить, приходя в себя под одеялом смятой постели.

Маршрут на кухню. Три или четыре часа ночи, кухонный стол, блевотно-горький чай и сигареты, одна за другой... Я каменным истуканом сижу за этим самым столом и занимаюсь крайне неблагодарным занятием - жру самого себя.

Самодиагноз - всегда очень жестокое и болезненное занятие. Но я пробую, с упорством маньяка пробую разобраться в самом себе, своей боли и страхе, постоянно пытаясь ответить на один-единственный нехитрый вопрос: почему небо синее, вода мокрая, а моя жизнь так и продолжает оставаться такой странной и бессмысленной пьесой...

Уже ближе к вечеру я отправляюсь в маленький бар в подвале, куда ведут несколько ступеней, выщербленные пьяными ногами тысяч посетителей. Я не был здесь добрые пару лет и мне сейчас крайне интересно, что там, внутри.

Я открыл его давным-давно, еще в пору студенческой юности, и с тех пор оставался его постоянным посетителем. Слава богу, здесь не менялось ничего. И пять, и десять лет назад все было точно так же, по-совковому серенько и уютно.

Когда-то в этом баре собирались ветераны всевозможных войн и локальных конфликтов. Поначалу это была классическая афганская тусовка, в которой временами попадались самые невероятные раритеты. Вьетнам, Куба, Сирия, Египет, Афган... Складывалось такое впечатление, что наши бравые парни как-то очень незаметно, но успели облазить весь мир. Совсем немного, пара кружек пива, грамм сто водки, и начинался проармейский базар-вокзал, густо перемешанный болью, воспоминаниями, грязью окровавленных бинтов и выхлопом перегара, придавленного дымом дешевого табака.

Темы для разговоров, как правило, избирались в двух направлениях: какие-то конкретные эпизоды пережитых операций и общетехнические базары об искусстве убийства. Смешно, но мы до хрипоты спорили, как круче убивать, разрезая горло противника армейским штык-ножом или ломая захватом шейные позвонки.

Упаси бог, если кто-либо из залетных бродяг смел вякнуть одному из нас что-то поперек! За столиками этого бара было негласно принято не путать рамсы. А неученых учили очень жестоко.

Однажды на моих глазах одному чересчур заборзевшему чуваку отхватили ножом мизинец, пригрозив отрезать и яйца, если этот мизинец он сам же не сожрет. В итоге чувак глодал свою собственную плоть до тех пор, пока его не вырвало прямо на столик. Побелевшего чувака малость повозили фейсом по блевотине, перетянули тряпкой кровоточащую руку выше локтя и выкинули за дверь.

Заканчивались эти посиделки всегда одинаково: мы надирались до последней невозможности, разбивали пару кружек и затягивали хором какую-нибудь замшелую песню...

В этом месте было невозможно не надраться. Каждый раз заходя в бар, я клял себя последними словами, но что-то тянуло меня в эту пьяную пустоту, где в пылу беспредметных споров, ругани, драк, воспоминаний и пьяных слез я как будто возвращался туда, в тот ставший болезненно родным мир промозглой сырости окопов и неутихающей стрельбы.

И лишь тяжким похмельным утром я вспоминал, что давным-давно не в горах и мне не нужно сиюминутно вздрагивать в ожидании выстрела с ближайшей высотки, что сейчас я студент, нормальный советский студент...