Анджей Збых - Ставка больше, чем жизнь

• Название: Ставка больше, чем жизнь
• Автор: Анджей Збых
• Издательство: Дрофа — Лирус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7107-0209-9, 5-87675-054-9

Книга А. Збыха (под этим псевдонимом выступают польские писатели Збигнев Сафьян и Анджей Шипульский) объединяет серию приключенческих повестей, повествующих о подвигах отважного польского разведчика Ганса Клоса, добывавшего в период второй мировой войны информацию о фашистских войсках.

Повести изобилуют остросюжетными моментами, в которых ярко проявляются бесстрашие и мужество подпольщиков.

Для широкого круга читателей.

---

Она быстро скрылась за буфетом, а Куссау с презрением усмехнулся.

Клос встал. С каким бы удовольствием он подошел к этому надменному эсэсовцу и сказал ему так, чтобы услышала Симона: «Не обманывай девушку, не пользуйся случаем! Ты же хорошо знаешь, что не поможешь Кахлерту, ибо ты сделал уже все, чтобы он был расстрелян!» Но Клос молчал, он должен был молчать. Острое столкновение с Куссау было весьма рискованным, так как усложнило бы ему выполнение главного задания. Клос уже давно научился сдерживать себя. На войне нет ничего более важного, чем вовремя сдержать себя, быть хладнокровным, не поддаваться эмоциям. Но…

Симона подала сосиски. Куссау намазал их горчицей. Француженка стояла около него в ожидании.

— Еще одну рюмку коньяку! — повелительно сказал Куссау. — А о Кахлерте, моя девочка, мы еще поговорим с тобой попозже… Попозже, в моей комнате. Если, конечно, ты сама пожелаешь.

Клос поднялся в свою комнату. Из окна виднелась река, мост и опушка леса. Далеко на горизонте пылало зарево, мигающие трассы тянулись вверх, ярко вспыхивали и искрящимися звездами падали вниз, оставляя за собой дымящиеся полосы погасших огней осветительных ракет. Там был фронт.

«Если бы удалось сохранить этот мост, — подумал Клос, — танковые части смогли бы выйти на оперативный простор, пройтись по тылам вражеских войск и совершить прыжок к Поморью».

Как теперь оценивает сложившуюся обстановку генерал Пфистер? Когда он отдаст приказ о взрыве моста? Если бы он смертельно не боялся Гиммлера, то наверняка уже отдал бы приказ об уничтожении моста, не считаясь даже с тем, что отрезал бы путь для обратного отхода немецких частей, находящихся на другом берегу реки. Может быть, он уже принес их в жертву? Он прекрасно понимал, что рубеж на реке Рэга уже невозможно удержать, но он обязан был сдерживать наступление врага.

Клос посмотрел на часы. Было около восьми. Он включил радиоприемник, настроил его на условленную волну. Некоторое время слышался только треск, потом через шум радиопомех едва пробились первые такты полонеза. Видимо, донесение еще не получено. Да оно и не может быть получено: ведь Янка и Эрвин отправились в путь только три часа назад. В Добжице будут не раньше чем в полночь, а когда еще Вейс передаст указание радисту? «Успеет ли?» — подумал Клос. Он снял мундир и прилег на кровать. Вскоре его разбудил стук в дверь. На пороге стояла Симона.

— Я пришла к вам, господин капитан, — сказала она смущенно.

Клос вскочил с кровати.

— Прошу вас, Симона, садитесь… Я сейчас…

Она присела около Клоса, покорно улыбаясь. Закурила сигарету. Он увидел ее бледное лицо, когда подавал прикурить.

— Я пришла к вам, но могла пойти и к нему, — прошептала она. — Я знаю, что вы не любите подвергать себя риску, но если бы вы захотели… Может быть, все это оплатится, — смущенно добавила Симона.

Клос заметил, что она с трудом сдерживает слезы, губы ее дрожат, и когда через минуту она улыбнулась, то это стоило ей больших усилий.

— Симона… — начал он, но сразу же понял, что она не поверит ему.

— Может быть, все это оплатится, — повторила она еще раз. — Я готова на все… Рольф сидит в подземелье. Я просила, чтобы меня пустили к нему, но они… Ну хотя бы разрешили мне повидаться с ним. Ганс! Ты не откажешь мне, правда, не откажешь?.. Ты же любил Рольфа, и я тебе немного нравлюсь.

— Симона! — произнес твердо Клос. — Собственно говоря, чего ты ждешь? Жалости?

— Нет! — резко ответила она. — Не жалости. На это я не рассчитываю. Я знаю, что ничего не делается даром… Я готова… Но вы не должны его убивать! Это невозможно, чтобы вы его убили! Это бесчеловечно! Почему должен погибнуть Рольф? Я не могу в это поверить… Если невозможно его освободить, то помогите ему бежать… Ганс! Иначе…

— Симона, я думаю, тебе следует обратиться к генералу. Хотя не питай особых иллюзий, — сказал Клос с сожалением.

— Ты не хочешь, отказываешься мне помочь?

Клос молчал.

— Ты не желаешь, — повторила она. — Ты еще пожалеешь об этом, слышишь, Ганс? Все вы об этом пожалеете. За рекой стоят русские!

— За рекой не только русские, но и поляки, Симона, — поправил он.

— Все равно! Тогда вы будете просить пощады. — Она достала пудреницу, вытерла слезы и, даже не посмотрев на Клоса, вышла из комнаты.

Клос тихо открыл дверь и встал на пороге. Куссау размещался на этом же этаже, через две комнаты от Клоса. Симона остановилась перед дверью эсэсовца, постучала, вошла… Клос еще долго стоял и ждал. Закурил сигарету, погасил свет и присел около полуоткрытой двери. Ему не хотелось спать. На востоке тускнела луна, умолкли артиллерийские раскаты.

Симона не вышла из комнаты эсэсовца Куссау.

3

Указание Клоса идти двумя разными дорогами выполнить не удалось. К Добжице действительно вели две дороги: шоссе и мощеный тракт через лес Вейперта, где расположился немецкий гренадерский полк. Янка и Эрвин решили идти по шоссе. Эрвин пошел первым, а через час тронулась в путь и Янка.

Томаля передал им пароль и приказал выучить на память донесение, которое они должны передать связному радиста. Он поцеловал внука, руки его дрожали, говорил с трудом.

— Твоя мать погибла, — прошептал Томаля, — отец… дай бог, чтобы он вернулся. Будь осторожен…

— Ничего со мной не случится, дедушка, — успокоил его внук.

Эрвин казался уверенным в себе. В форме гитлерюгенда он ничем не отличался от подростков, громко салютующих на улицах и отбивающих шаг в повседневных маршах во время учений. Уложил в рюкзак хлеб и смену белья, на улице Добжицкой смешался с толпой беженцев, наплывающих с востока непрерывным потоком. Прошел мимо конных повозок, ручных двуколок и ускорил шаг, когда почувствовал на себе чьи-то усталые взгляды, молящие о помощи.

Беженцы двигались медленно, молча. Но если кто-то, запряженный в повозку, останавливался, чтобы передохнуть, и создавал тем самым затор на дороге, раздавался громкий крик, потом слышался плач детей в столкнутых на обочину повозках. Придорожные дома были наглухо закрыты, а если кто-то сворачивал в сторону, чтобы устроиться на ночлег, то за ним сразу же тянулись и другие — в этой толпе не было ни общности, ни одиночества. Все они шли в неизвестность и не могли еще поверить в то, что случилось самое худшее. Они тревожно оглядывались назад, и видели только вспышки осветительных ракет на горизонте. Иногда в толпу беженцев врезался военный мотоциклист, или же их оттесняли на обочину грузовики и бронетранспортеры. Они видели солдат в касках с автоматами в руках, движущиеся орудия, но уже перестали верить в то, что когда-нибудь будет сдержан вал, накатывающийся с востока.

Эрвин вскоре заметил, что на него не обращают особого внимания, хотя он и выделялся в этой толпе. Парней в его возрасте здесь было немного, а мужчины, преимущественно престарелые, были в штатском рванье. Никаких военных мундиров, которых еще два дня назад он столько видел в своем местечке! Исчезли гитлеровские молодчики из СА, функционеры гитлеровской партии, железнодорожный персонал. Толпа немцев, вдруг лишенная униформы, как-то сразу преобразилась, посерела, осунулась.

Паренек ускорил шаг. Он горел одним желанием: как можно быстрее добраться до Добжице. До этого дед не давал ему каких-либо заданий; он только научил его говорить по-польски, рассказывал об истории Польши и происхождении их семьи. Эрвин жил как бы в двух мирах: в школе и дома. Читал только по-немецки, ибо польских книг, кроме библии, дед не держал в доме, имел приятелей, гордившихся фашистскими победами, которым он никогда не радовался. Эрвин знал, что его отец служил в вермахте, а когда пришло официальное извещение о том, что ефрейтор Ганс Томаля пропал без вести, дед шепнул внуку, что Янек, «по-видимому, находится у наших». Отец был одновременно Гансом и Янеком, да и он, Эрвин, по существу, забыл о своем польском происхождении, которое сейчас усложняло ему жизнь. Окружающая его действительность, рассказы деда и польская речь, которую он не всегда понимал, приводили его в изумление и ставили в тупик. Польское происхождение для него было давно минувшим прошлым, историей, какой-то забытой сказкой. В его глазах настоящей силой были немцы, и только сейчас, когда вдруг изменился мир, а вспышки ракет на востоке извещали о приближении настоящей силы и мощи, которая перестала быть сказкой, все, что он видел и слышал, приобрело реальность. Оказалось, что дед, спокойный, престарелый человек, уже многие годы боролся за то, чтобы здесь была настоящая Польша и чтобы он, Эрвин, наконец освободился от своей двойственности и мог говорить и думать на своем родном языке. Он не знал, что теперь будет с теми, кто бежит на запад, с кем он провел вместе столько лет. Шагая по шоссе, Эрвин думал об Эльси, которая вместе с родителями ушла из Осека и, видимо, находится где-то здесь, в этой толпе беженцев.