Сергей Самсонов - Кислородный предел

• Название: Кислородный предел
• Автор: Сергей Самсонов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38646-8

Новый роман Сергея Самсонова — автора нашумевшей «Аномалии Камлаева» — это настоящая классика. Великолепный стиль и чувство ритма, причудливо закрученный сюжет с неожиданной развязкой и опыт, будто автору посчастливилось прожить сразу несколько жизней. …Кошмарный взрыв в московском коммерческом центре уносит жизни сотен людей. Пропадает без вести жена известного пластического хирурга. Оказывается, что у нее была своя тайная и очень сложная судьба, несколько человек, даже не слышавших никогда друг о друге, отныне крепко связаны. Найдут ли они эту загадочную женщину, или, может, ей лучше и не быть найденной? Проникновенный лиризм, тайны высших эшелонов власти и история настоящей любви — в этом романе есть все, что может дать только большая литература!

---

На экране, ритмично подергивая тренированными конечностями и подрагивая ягодицами в такт, танцевали лиловые негры с голышами мощных мышц под навощенной кожей, миловались молочнозрелые подростки и плешивые, похожие на престарелых нацистских преступников, джентльмены в твидовых пиджаках; маленькие пухлые мужчинки, жизнерадостные, словно карапузы на детсадовских горшках, и импозантные, осанистые отцы семейств с сигарными окурками в зубах увлеченно аплодировали крутобедрым, пышногрудым трансвеститам, которые, прогнувшись, как в «Плейбое», классически откидывали волосы и чмокали воздух накачанными силиконом губами. Невольники со статью Аполлона потрясали надувными фаллосами. Ветродувные машины поднимали ввысь мириады белых перьев, будто трепетные споры вездесущего педерастического вируса. И сменялись перед взором глаза — с молодым азартом и подернутые возрастной рыбьей мутью, красные от недосыпа и, напротив, со свежайшими голубоватыми белками. Не было в них вызова, гротескной томности, порочной поволоки, было что-то другое — упоение не упоение, торжество не торжество, а, наверное, просто довольствование легитимностью существования. И эту наконец достигнутую, завоеванную дозволенность (захваченную с боем примиренность общества с собой) они и потребляли, тратили сейчас — не поспешно-воровато, с беспрестанными спохватками, а уверенно и широко, не таясь и сознавая, что дозволенность вот эта, толерантность — навсегда. Вот лицо Гафарова мелькнуло на экране.

Разбегаев, Кругель, Байтукалов, не веря собственным глазам, не в силах допустить, не постигая, утратив всякие остатки веры в разумность человечества, воззряются на Сухожилова.

— Это все у вас, ребят? — осведомляется Сергей с преувеличенной заботливостью. — А что? Отличная работа Менделеевск — глубинка России с консервативными нравами: как только это появляется на всех каналах, Гафаров сразу же лишается поддержки на заводе и за его пределами. Предлагаю эту тему раскрутить. Гафаров — содержатель нескольких подпольных детских порностудий, общественно опасный извращенец. Как вам? — Насладившись общим ступором, Сухожилов встает. — Если вы не против, — Сухожилов подходит к проектору, — предлагаю страховочный вариант.

— Ну, если вы считаете, что наш подход и качество работы вообще… — обиженно бубнит Рубен Игнасио (карлика зовут Рубен Игнасио).

— Да нет, ну что вы? Скажи, Марин, возможно, я чего-то до конца не понимаю, но, по-моему, само понятие публичных отношений априори требует хотя бы гармоничной внешности у человека, который этим делом занимается. Ну, вот такой, как у тебя, Марин, такой вот гармоничной. Ну, а тогда какого здесь делает вот этот горбатый! косоглазый! шепелявый! заикающийся карлик? Об умственных способностях сейчас молчим. А? Что? Не слышу! Рубен? Игнасио? Читаю в твоих честных глазах какой-то неясный упрек. Может, ты хочешь выйти, поговорить по-мужски? Отхлестать меня перчаткой, как и подобает настоящему испанскому гранду? Я к вашим услугам, сударь. Что-что-что ты там бормочешь? Я за это отвечу? Ну, прямо детский сад — штаны на лямках. Ты мне больше не дружок… Да стой, куда ты? Вернись, я все прощу!

Рубен Игнасио, позеленев и выпучив глаза, направляется к выходу.

— Вот что, дружок, — говорит Сухожилов, грозно нависнув над коллегой Рубена. — Я надеюсь, нервы у тебя покрепче, и ты в отличие от своего коллеги производишь впечатление вменяемого человека. Ну, так вот, должен понимать: для вас потерять такого жирного клиента, как «Инвеко»… Ну, а если вдруг вздумаете соскочить, я вам выкачу такую неустойку, что придется офисную мебель продавать. Вадим тебя, да? Вы провели огромную работу… нет, серьезно. Раскопали много интересных фактов. Без балды — интервью с прокурором на самом деле стоит дорогого. Отмывание нелегально нажитых средств, ущерб государству в размере двухсот миллионов рублей. Не беда, что дело развалили в зародыше, — звон все равно идет. Отлично. А дальше развели педерастию, извини, на постном масле. Нет, я, конечно, понимаю, это очень интересно, в какую дырку и с каким животным Рустам Шамшиевич сношается.

— Фу! — Марина Кругель, как в ознобе, поводит от гадливости плечами. — Сухожилов!..

— Пардон-пардон. Ну так вот, это вызовет, конечно, осуждение широких масс — кто же спорит? Старушки перед ящиком пошамкают — «куда же это мир катиться?». Ну а дальше-то что? Иск в защиту чести и достоинства? Ну, лишится господин Гафаров на ближайшие два месяца покоя и крепкого сна.

— Чем же плохо? Пусть лишится. Пусть задергается. Да ему же руки, педерасту, никто не подаст.

— Во-первых, Якут, на работе завода это никак не скажется. Мощности те же, прибыли те же. Глядишь, на IPO такими темпами Гафаров вылезет. От ориентации, извини, не зависит. А во-вторых, Марина все сказала — фу! Это палка о двух концах.

— Это будет удар не только по Гафарову, — соглашается Марина, — но и по нашей репутации тоже. Выливая на него ушат помоев, мы выливаем их и на себя.

— О! — говорит Сухожилов. — Слышу голос не мальчика, но девочки. Когда вся правда вскроется, все будут говорить: «Инвеко» и таких приемов не чурается. Да нет, мое-то дело — сторона; я как шел, так и ехал, но вам — инвековцам, — по-моему, стоит задуматься. Ну так что — посмотрим, Вадим? — Сухожилов резво управляется с проектором. — Господа, внимание!

— Это что же, — осторожно изумляется Вадим, — «Сталкер» Тарковского?

— Именно — соглашается Сухожилов. — Дальше будет пара роликов «Гринписа». Я МасВоок себе купил, там программка есть специальная, чтобы фильмы делать. Я, конечно, не стремлюсь быть самым непонятным режиссером современности — я, напротив, добиваюсь максимальной ясности. А теперь внимание.

Бетонная стена горизонтальной шахты возникает на экране; мощный луч большого фонаря стремительно ползет по ней и, достигая невидимой физической границы, слабеет, растворяется во тьме. Под ногами у незримого безыскусного оператора хлюпает черная, жирная, глянцевитая жижа. Стены — в отчетливо зримых темных разводах, интенсивность окраса которых понемногу слабеет, становясь чем выше к сводам, тем беднее: это черная жижа впиталась в бетон, как растительное масло в рыхлый, быстро промокающий картон. Вот незримый оператор прижимается к стене, пропускает своих спутников вперед: их там трое, и они массивны, толсты, неуклюжи в тугих мешках своих резиновых комбинезонов, в кислородных масках — чисто водолазы. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп. Вот ударяет встречный свет — естественный, — вот заливает жаркой охрой шахтную трубу; вон завиднелся выход из туннеля; вот камера уже выносится наружу, в надземный, яркий, внешний мир, которой все прозрачнее становится, все голубее, и вот уже зеркальная и густо-синяя долина знаменитой безбрежной реки с хватающей за горло «русской» щедростью простирается перед глазами. Вот камера заглядывает вниз, ползет по смоляному, с влажным блеском склону, упирается в близкое дно, состоящее как бы из темного, серо-бурого студня, который не принимает в себя ни песок, ни вода.

— Это что за говно? — говорит Разбегаев.

— Это магма преисподней, — отвечает Сухожилов торжественно. — Квинтэссенция смерти. Чистый яд, от которого гибнет голубая планета. Точнее не могу — у меня по химии в школе тройка была. Ну, родной, теперь ты понял? — он к Вадиму обращается.

— Что?

— Та-та, та-та-та-та, та-та, та-та, — начинает Сухожилов напевать арию из Ллойда Вебера. — Та-та, та-та-та-та, пернатые не в силах распрямить отяжелевшие от нефти крылья, та-та, та-та. По области втрое вырастает число онкологических и прочих смертельных заболеваний, та-та, та-та — та-та, та-та, та-та. Люди умирают по неустановленным причинам. Та-та-та-та. Число патологий среди новорожденных тоже растет. Белокурая девочка с васильковыми глазами в кадре, она живет неподалеку от завода, прелестное чумазое дите; «мы все здесь живые трупы», говорит она, и миллионы зрителей верят ей, ибо устами младенца глаголет истина. Миллионы тонн пестицидов выбрасываются в атмосферу. Тяжелые металлы, ядовитые ксенобиотики, удушающий бензапирен. Пригласите настоящих химиков — пусть все распишут от и до, а у меня по химии в школе тройка была. Проклятый Гафаров, ты губишь родную природу, отравляешь людей, ты превращаешь наши реки в сточные канавы, чистейшие озера — в черные болота. Та- та-та-та-та, та-та, та-та. Звоните профессору Яблокову, подключайте «Гринпис» и трезвоньте о том, что жизни сотен тысяч рядовых россиян находятся под смертельной угрозой. И все из-за того, что педераст… ах, он еще и педераст!.. Гафаров, гонясь за прибылью, пренебрегает возведением серьезных очистных сооружений. Он взял под их покупку деньги из федерального бюджета, он взял под них кредиты… и тут же эту вашу виллу на Лазурном берегу — им в морды всем, в морды! И, главное, койки — бесконечные ряды больничных коек — с бабками-дедками, с полупрозрачными от истощения детьми, со вчера еще здоровыми взрослыми мужиками. Та-та, та-та-та-та, та-та. И главное, ученых подключайте, ботанов. Чтобы прозрачным языком для плебса, компетентно для бизнес-элиты, чтобы научными статьями для интеллигенции. И чтобы жестко — вот что было с заводом в советские героические времена и вот что с ним стало.