Абель Поссе - Путешествие в Агарту

• Название: Путешествие в Агарту
• Автор: Абель Поссе
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-98042-047-9

В 1943 году, когда ход Второй мировой войны начинает склоняться не в пользу Германии, Гитлер поручает своему доверенному офицеру важнейшую секретную миссию. Он должен один отправиться в Центральную Азию, чтобы где-то в заповедном районе Индии или Тибета найти легендарную Агарту, Город Тайной Власти. Наполненное приключениями странствие по экзотическим странам постепенно становится погружением в эзотерические глубины язычества, на которых фашизм основывал свою «теологию насилия». Роман аргентинского писателя Абеля Поссе – яркая метафора, воплощающая судьбу фашистской идеологии.

---

Я разволновался и принялся искать еще какие-нибудь описания, пролистывая страницы «Бревиария»:

«По ночам здесь царила наводящая ужас тишина. Ее нарушал только шум водопада да еще время от времени крик какой-нибудь птицы».

Не центральный ли канал, соединяющий все кварталы и несущий воду к садам, он называет водопадом?

Мне попадается на глаза запись Теодориха фон Хагена, скорее всего сделанная в самом начале последнего этапа его путешествия, еще до того, как он потерял рассудок.

«Агарта все время в движении. Она отступает, когда приближаются навязчивые западные варвары, которые движутся по миру, лишенные сакральной проекции. Бывает, путник думает, будто добрался до Агарты, и не знает, что он уже и без того пребывает в Агарте».

Что-то подсказывает мне, что слишком углубляться в подробности рассказов других путешественников может быть опасно. Я должен сосредоточиться на собственных целях, не позволяя заманить себя в западни, в которые попадали другие. Если это и есть Монастырь Танцующих, значит, именно здесь Гурджиев встретил русского аристократа, которого считал давно умершим:

«Князь Любоведский, которого я встретил там, хотя думал, что он давно умер, попросил у монахов разрешения провести меня в особое здание…»

Я несколько раз подряд перечитал эти слова, которые офицер Юнгер наверняка записал особенно тщательно. Гурджиев описывает князя как высокого старца с гордой осанкой, аристократичного, с белыми как лунь волосами и седой патриархальной бородой. По словам Гурджиева, эта встреча состоялась во время его поездки 1898 года. До той поры он считал, что князь умер в Тифлисе, и даже заказывал службу за упокой его души.

Я не могу позволить подобной ерунде сбить себя с толку. Я здесь лишь проездом. Мне следует строго следовать завету отца фон Хагена: «Как можно скорее выбирайся из этих краев, где мертвецы уже смешались с живыми».

Я, как могу, цепляюсь за реальность. Следуя правилу, выработанному старым немецким буржуазным воспитанием (оно все еще действует!), сегодня утром я отправился в здание на верхней площадке и попросил Ли Лизанга принять меня. Хотя он ничего не просил у меня, я настоял на том, чтобы заранее заплатить за свое пребывание в монастыре. Ли смотрел на меня своими черными глазами, юркими и подвижными. Он был в растерянности, не зная, какую цифру назвать. Я спросил, предпочитает он золотые монеты или фунтовые банкноты. Он ответил, что ему все равно. Я положил две стофунтовые банкноты на платок, завязал его на манер церковного пожертвования, по тибетскому обычаю, и оставил на столе. Монах смотрел на меня, не притрагиваясь к деньгам.

– Думаю, этого будет достаточно… Я пробуду здесь недолго, как только Просветленный… – Ли Лизанг кивнул, словно соглашаясь, но продолжал улыбаться своей неизменной улыбкой. Затем он задал вопрос, который показался мне банальным и неуместным:

– Свежая ли вода у вас в термосе?

– Да. Послушники каждый день наливают новую из каменного источника.

– Зимой, если потребуется, они ближе к вечеру будут разводить для вас огонь на сухом верблюжьем навозе…

Мы вышли на террасу. Он обвел рукой горы и объяснил, что эта местность неприступна. Он сказал так, будто это случилось вчера, что во времена царя Александра им пришлось немало поволноваться, когда русский отряд, заплутавший, возвращаясь с турецкой границы, попытался найти здесь прибежище от не на шутку разбушевавшегося ветра. Он сказал, что это был единственный раз, когда сармунгам пришлось закрыть проход с помощью заранее разработанного приема, устроив обвал в южном ущелье. И добавил, что, помимо этого, были отравлены ближайшие ко входу источники, на тот случай, если кто-то к ним прорвется.

– Монастырь принимает лишь тех, кого пожелает или кого призовет сам… Есть еще много тайных обителей, подобных этой. Они спрятаны от черного мирового цикла. Ведь полночь еще не миновала и самые злые люди еще не родились, как предсказывал великий Хутукту Та Куре… С самых давних времен мы получаем пожертвования и защиту из деятельного мира, господин Вуд.

– Меня зовут не Вуд.

– О да, конечно. Простите, господин Вернер… Так вот, нас защищали властители торговли, великие проститутки Шанхая, Кантона, Токио, Нанкина, Бирмы… Военачальники, князья… Два раза в год сармунги приводят сюда караваны, присланные Яньаньскими воинами, Красной армией.

– Коммунистами?

– Они победят. Люди Гоминьдана слишком развратились. В мире грядут новые времена. И Китай снова станет центром притяжения. Люди из древней ложи Хунт, Старцы с Пяти Террас, одержат победу…

Ли Лизанг проявил необычную для него разговорчивость. Прощаясь, он произнес фразу, которая окончательно сбила меня с толку:

– Вы дали мне две очень красивые банкноты. На обеих прекрасные рисунки с изображением короля. Это очень любезно с вашей стороны. Присылать вам больше инжира и козьего сыра на завтрак или и так достаточно?

25 АПРЕЛЯ 1944 ГОДА

Этой ночью мне приснились, привиделись наши войска в самом пекле боя, охваченные мучительной тоской. Рвались бомбы, поднимая песчаные ураганы. Смятение, крики. Нас громят силы вырождения, люди-тени, двухмерные полки микробов, населяющих планету. Это был дурной сон, в какой-то момент мне привиделось объятое пламенем сокровище нашей деревни – старинный отель «Пост». От глубокого Некара поднимался дьявольский дымок, словно его тихие воды тоже запылали от жара фосфорных бомб.

Я встаю в тоске. Меня охватывает беспокойство человека, которому надо уехать, но он не может.

Да, мы – поколение новых людей, настоящий человек еще жив в нас, но он как отмирающий орган. Нельзя поддаваться искушению, подпуская к себе грязную вину или слабость сострадания. Единственное допустимое сострадание – сострадание к уничтоженному человеку, которого мы несем в себе и которого только мы, нацисты, способны возродить.

Монах-прислужник застал меня в тот момент, когда я смотрел в бинокль. Хотя нам трудно было понять друг друга, он сказал, что за последним холмом находятся источники термальных вод. Потом он несколько раз подряд повторил слово, которого я не понял, и исполнил изящный пируэт в воздухе, изображая танцовщицу. Кажется, он сказал, что именно их иногда можно видеть в садах долины.

Это было еще одно подтверждение того, что я добрался до легендарного Монастыря Танцующих. «Конечная точка на границе невыразимого», – как написал фон Хаген в своей хронике. И если Гурджиев рассказал правду, то именно начиная с этих мест его стали преследовать неудачи в поисках Утраченного, но Грядущего Города.

К чему такая уклончивость в его рассказе? Что он скрывал?

Ночи стоят теплые. Тишина здесь невыносимая, меня мучает бессонница, и я выхожу прогуляться. При свете луны канал кажется серебряной лентой. Я пью прохладную, почти ледяную воду. Она бодрит. Я следую взглядом за течением, бегущим в сторону гор на другом конце долины. Очень далеко на склоне я вижу дрожащие огни. Наверное, это масляные лампы. Я поудобнее устраиваюсь между скал и принимаюсь наблюдать. Около четырнадцати фигур в белых туниках по крутым тропам спускаются к выдолбленному в камне пруду, питающему основной канал. Впереди идет высокий мужчина, судя по одеревенелым движениям, наверняка старик, ему помогает прислужник. Рядом с ним несколько более изящных женских силуэтов.

Они расселись на каменных скамьях вокруг стола из плитняка, осторожно расставили на нем лампы, возможно, образующие какую-нибудь символическую фигуру· Они декламировали, бормотали что-то, – скорее всего, молитву. Высокий мужчина с седыми волосами сидел во главе стола и пил из кувшина воду, которую одна из женщин принесла из ближайшего к столу источника. При свете почти полной луны все это выглядело величественно и классически просто, как библейская сцена.

Потом они встали вокруг водоема и омочили себе руки и лоб. Старик выбрал двоих, мне показалось, что это девушки, и отвел их к каменной лестнице. Обе они погрузились в воду, держа старика за руки. Когда они вышли, их туники прилипли к телу. Закончив ритуал, преломили хлеб и стали есть. Пили они одновременно, пристально глядя друг на друга с той же торжественностью, с какой венские щеголи ведут себя на своих празднествах.

Было чуть заполночь, когда они пустились в обратный путь по крутым горным тропам, освещая себе путь дрожащими лампадами. Живут они на самой высоте, в пещерах, которые раньше в бинокль показались мне необитаемыми.

Когда я подошел поближе, думая, что все уже ушли, я увидел, как двое несут удивительный предмет – знамя с косами из конского волоса, металлические колокольчики, центральная металлическая фигура изображает орла. Римский орел! Знамя легионов, их символ. Высшая гордость войска, попав в руки врагов, оно становилось причиной боевых операций и карательных походов, пока его не отвоевывали обратно. Наверняка эти люди передают его из поколения в поколение со II века, когда их изгнали из Иудеи вслед за уничтожением легионов Флора и Тита.