Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

• Название: Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
• Автор: Ингеборг Фляйшхауэр
• Жанр: История

---

Вторая половина инструкции имела целью доказать Советскому правительству, как мало принес пользы союз с западными странами и насколько выгодным было бы сближение с воинственной Германией. Документ внушал, что Англия, верная своей «традиционной полити­ке... загребать жар чужими руками», хочет использовать Советский Союз в собственных империалистических целях. То была грубая игра на советских страхах и чувствах неполноценности. Впрочем, и вся инс­трукция являлась ярким примером лицемерия и политического ханже­ства. В ней притворная покровительственная забота сочеталась с не­прикрытыми угрозами, а традиционный немецкий патернализм по отношению к отсталой России — с бестактным панибратством.

В конце инструкции послу предписывалось: в случае, если не удаст­ся «быстро добиться» беседы с Молотовым, провести ее с Потемкиным или «еще лучше... организовать через Хильгера и Микояна». Возмож­но, главной причиной столь необычного предложения послужил тот факт, что в разговоре с Потемкиным (по-французски) и с Микояном (по-русски) отсутствовал бы языковый барьер, и это позволило бы сде­лать речь более проникновенной и убедительной. Инструкция закан­чивалась указанием беседы «вести только устно» и не передавать «ничего в письменном виде». В указании отразилось сознание неиск­реннего характера заявления и желание ничем себя не связывать в про­цессе «ухаживания» (слова Вайцзеккера).

Сегодня можно лишь приблизительно ответить на вопрос о том, что побудило Вайцзеккера и Гауса согласиться на этот грандиозный, явно обманный маневр. Что касается Гауса, то здесь, конечно же, решаю­щую роль сыграл тот факт, что его жена была еврейкой, и ему стоило больших усилий благополучно провести ее через смутное время расо­вых преследований. Не в последнюю очередь это удавалось потому, что он внешне демонстрировал абсолютную сговорчивость.

В случае с Вайцзеккером ответить сложнее. Ведь его живой ум зондировал различные возможности. В этот момент у него, очевид­но, на первом месте стояли следующие соображения тактического плана, ориентированные на конфигурации традиционной герман­ской имперской политики: «Советский Союз серьезно обхаживают. С апреля или мая 1939 г. на горизонте обозначились контуры но­вого тройственного союза, похожего на тот, который складывался перед первой мировой войной и которому Бисмарк так искусно воспрепятствовал... Если бы Гитлер так же успешно включился и помешал бы, то это отрезвило бы горячие польские головы. Без прикрытия с тыла помощь Англии и Франции представляла бы для Варшавы незначительную ценность». Можно согласиться с Вайц­зеккером, который подчеркнул, что «в судорожных планах Гитлера просматривается намерение прекратить ссору со Сталиным»[692]. Он не искал параллели с русско-германским «Перестраховочным дого­вором» 1887 г., и у него не было намерения сравнивать Гитлера с Бисмарком. Предпосылки были иные, да и цели обоих договоров совпадали лишь на ближайшее время, а с точки зрения длительной перспективы они были прямо противоположными. Однако в обста­новке страха перед большой войной и стремления к ревизии гра­ниц для Вайцзеккера — именно с учетом Польши — главными являлись принципы имперского мышления Бисмарка.

Объемистую инструкцию доложили Гитлеру 26 мая. Ее чересчур откровенный характер сразу же воскресил прежние колебания. Его ох­ватило сомнение, «созрело» ли время для столь определенного предло­жения Советскому правительству.

Видя колебания Гитлера, Риббентроп стал искать поддержки у со­юзников. В тот же день он пригласил в Зонненбург японского посла и во время беседы с ним несколько раз взволнованно говорил по телефону с итальянским послом в Берлине. Центральной темой обоих разговоров была «озабоченность Риббентропа по поводу прогресса в переговорах относительно англо-франко-русского союза»[693]. Министр иностранных дел стремился склонить союзников к тому, чтобы «не смотреть, сложа руки, на действия врагов «оси», а на всякую акцию отвечать акцией, на давление — давлением. «Почему, — убеждал Риббентроп, — Совет­ская Россия прислушивается к Англии и Франции? Да потому что боит­ся Германии и Японии. В таком случае нужно дать России понять, что у нее не будет причины опасаться той или другой стороны... (если она) не станет связывать себя с Англией и Францией». Сначала Риббентроп предложил совместную японо-германскую акцию в Москве. Однако ввиду японо-советской войны на востоке это предложение показалось столь необычным, что было сразу же отклонено. Осима заявил, что лю­бые авансы подобного рода из-за глубокого недоверия русских дали бы в Москве обратный эффект, а в Токио исчезли бы симпатии к «оси», в том числе и среди военных, а следовательно, предпосылки для заключения тройственного пакта.

Итальянский посол поддержал японские доводы и подчеркнул, что «любые авансы, всякая навязчивость с нашей стороны» лишь побудят Кремль к тому, чтобы подороже предложить свой товар в Лондоне или Париже. Аттолико рекомендовал Риббентропу вместо этого, используя ситуацию, оказать давление не на Россию, а на Японию и растолковать Токио, что взаимопонимание с «осью» должно быть достигнуто «теперь или никогда». Оба разговора ни к чему конкретному не привели. Риб­бентроп обещал Аттолико в вопросе сближения с Россией — «при сохранении за собой права на изменение решения» — подчиниться желаниям союзников и пока оставить этот вопрос; он обещал далее срочно повлиять на Японию. У Аттолико сложилось впечатление, «что Риббентроп, по крайней мере какое-то время, решил не настаивать на прямом сближении с Россией»[694]. Однако сделанная Риббентропом «оговорка» заставила его задуматься.

Отрицательное отношение обоих союзников, видимо, усилило ко­лебания Гитлера. Вопреки ожиданиям[695] он тогда же не одобрил инст­рукцию. Насколько известно Гаусу, «инструкцию не отправили... так как Гитлер нашел ее чересчур прямолинейной»[696]. Вайцзеккер в тот же вечер 26 мая телеграфировал послу, что, несмотря на имевшиеся дру­гие соображения, остается в силе прежнее «распоряжение об абсолют­ной сдержанности»[697]. При этом он сослался на обмен мнениями с японским и итальянским послами, но не указал на безусловно решаю­щее мнение Гитлера. На следующее утро он приобщил первую инст­рукцию послу с пометкой «отложить» к делу[698].

Но уже 27 мая новые известия о прогрессе на англо-франко-русских переговорах заставили Риббентропа «изменить решение». В этот день британский посол в Москве сэр Вильям Сидс и французский поверен­ный в делах Жан Пайяр вручили наркому иностранных дел Молотову новые предложения по пакту, впервые в форме совместного проекта, который при всей обусловленности (например, увязывание со ст. 16 ус­тава Лиги Наций) по крайней мере демонстрировал определенную го­товность согласиться на обсуждение трехстороннего пакта о взаимной помощи в случае прямой агрессии[699].

В воскресенье, 28 мая, Риббентроп попытался сориентироваться в новой обстановке. Утром в понедельник, 29 мая, он вновь связался по телефону с Аттолико[700]. Теперь он искал согласия Италии на «прямое посредничество» в Москве в интересах Германии. Ему представлялось, что министр иностранных дел Чиано мог бы уполномочить итальянско­го посла в Москве встретиться с Потемкиным под предлогом общей просьбы относительно информации о ходе переговоров с Англией и как бы между прочим дать понять, что было бы жаль, если бы Россия окон­чательно связала себя с Англией л тот момент, когда в Берлине стали заметны несомненные признаки благоприятного развития ситуации. Поскольку Аттолико не проявил готовности согласиться на подобное предложение, «Риббентроп, — по словам Аттолико, — настоял на том, чтобы я отправился к нему для окончательного обсуждения вопроса, однако без консультации с Римом».

Риббентроп не забыл пригласить приехать в Зонненбург также и своих помощников в вопросе сближения с Россией — Вайцзеккера, Гауса и Шнурре. Он надеялся, что их доводы помогут добиться итальян­ского участия в осуществлении конкретных контактов с Москвой. В отказе Японии он не сомневался. По этой причине Риббентроп с данно­го момента перестал ставить в известность японскую сторону о процес­се сближения. «От наших друзей, — писал Вайцзеккер уже после начала войны, вспоминая допущенные в то бурное лето ошибки, — мы уже не принимали никаких советов. Теплые отношения Риббентропа с Осимой становились все холоднее по мере того, как мы заигрывали с русскими... Мы пересели на русскую лошадку и сумели... быстро отда­лить себя от японцев»[701].

Встреча в понедельник на Троицу в Зонненбурге стала исходным пунктом нового немецкого контакта[702]. Обсуждение 29 мая плана дей­ствий проходило под знаком «дальнейшего продвижения» (Вайцзек­кер, Шнурре) в сторону Советского Союза. Возможность положительной реакции СССР на немецкую попытку достичь полити­ческого взаимопонимания оценивалась пессимистически (Шнурре). Итальянский посол не был склонен взять на себя отведенную ему роль и, если судить по его отчетам, демонстративно принимал позу нейт­рального советчика. На его вопрос о результатах контактов Шулен­бурга с Молотовым Риббентроп, Вайцзеккер и Гауе в один голос ответили, что «после внимательного изучения» они сочли ответ Мо­лотова «довольно загадочным» и полагают, что Молотов «просто от­говорился, когда заявил, что для возобновления переговоров «отсутствует необходимая политическая база», — впечатление, по­жалуй, верное, хотя перспектива и искажена. Здесь Аттолико обратил внимание на то, что ответ можно было интерпретировать и в обратном смысле, то есть как «приглашение Германии представить предложения политического характера». Такую возможность Риббентроп и Вайцзеккер «категорически отрицали». Аттолико заметил, что он не видит, каким образом происходящие под давлением существующих политических условий и поставленных целей, а потому неизбежно ог­раниченные, прямые или косвенные немецкие контакты за короткое время могли бы дать лучшие результаты. Подобное рассуждение (не­смотря на непонимание того, что время торопит) означало, по сути, поощрение немецкой стороны продолжать в том же направлении. По­этому к концу условились, что Вайцзеккер на следующий день попы­тается переговорить с советским поверенным в делах в Берлине. Предлогом должен был послужить нерешенный вопрос о дальнейшем пребывании советского торгового представительства в Праге. Заве­рив в готовности германского правительства охотно пойти навстречу, Вайцзеккер заявил бы далее, что оно, однако, не понимает, как по­добное урегулирование согласовывалось бы с фактическим отказом Молотова возобновить экономические переговоры, переданным послу Шуленбургу... После этого Вайцзеккеру следовало намекнуть на предшествовавшие беседы с представителями Советского правитель­ства относительно «нормализации» отношений и подчеркнуть, что с немецкой стороны, особенно после ухода Литвинова, нет никаких не­преодолимых препятствий, но что Германия, прежде чем принять ре­шение, должна знать действительные намерения России... Таковыми были, по словам Аттолико, «инструкции Риббентропа».