Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы (фрагменты)

• Название: Очерки истории чумы (фрагменты)
• Автор: Михаил Супотницкий
• Жанр: Медицина

Фрагменты двухтомной монографии "Очерки истории чумы", описывающие картины наиболее ошеломляющих чумных эпидемий и пандемий на протяжении истории.

---

Богуцкий с Хавкиным навестили Беляева за несколько часов до его смерти. Он выглядел сильно исхудавшим, но был еще сравнительно бодр, при выслушивании сам поддерживал рубаху, расспрашивал, в каком состоянии они находят его здоровье, рассказывал, как проводит время. В начале своей болезни Беляев часто повторял: «Так жизнь молодая проходит бесследно». Он умер 13 января.

М.А. Лебедева заболела 12 января. Она заразилась при осмотре обнаруженных ею по Базарной улице, в доме № 242, одиннадцати больных и 4 трупов. Студент И.В. Суворов следующим образом описал обстоятельства этого заражения. «Я увидел (11 января) у одной из фанз по Базарной улице Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой фанзе она уже исследовала 11 тяжелобольных, и еще нашла три трупа. Я хотел зайти туда же, так как такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал еще, но она загородила мне дорогу: “Незачем, незачем, я там была”, — был ее категорический ответ. Никакие доводы не действовали. А когда я сказал, что ведь она же не боялась туда идти, она отвечала, махнув рукой: “мне уж все равно”. Настроение у нее в эту минуту было самое тяжелое. Она стояла у дверей фанзы глубоко грустная, но спокойная. Рот, помню, был повязан марлей, сложенной не более как в два раза и долженствовавшей заменить респиратор. Левый рукав халата от самого плеча и ниже локтя имел пятно желтого цвета, полы в нескольких местах были запятнаны кровью; это, по ее словам, она запачкалась, взлезая на чердак. Мне она поручила обследовать окружающие фанзы, которые по ее распоряжению уже были оцеплены полицией. Ничего подозрительного при обследовании найдено не было, и я остался вместе с Марией Александровной ждать прибытия летучего отряда. А так как трупы удобнее было достать с чердака через крышу, а крышу взломать санитары летучего отряда не могли за неимением подходящих инструментов, то пришлось обратиться к дезинфекционному отряду, который работал недалеко отсюда.

Довольно скоро была взломана крыша, но когда мы все (я и М.А.) туда поднялись по подставленной снаружи лестнице, то увидели, что отверстие было мало; санитары сразу наткнулись на труп, видимо, испугались и раньше времени бросили работу. Мне с санитаром летучего отряда (ныне тоже покойным, заболевшим через 4 дня; не здесь ли заразился?) пришлось руками отламывать доски. Когда мы расширили отверстие — нужно было спускать труп. Как-то случилось, что М.А. оказалась в этот момент впереди меня и помогала санитару обвязывать труп веревкой. Потом стали спускать труп. Я с санитаром держал веревку, а М.А. багром сталкивала его с покатой крыши. Затем я с санитаром залез во внутрь чердака, уговорив М.А. не следовать за мною. Картина представилась ужасная: прямо против отверстия лежал еще труп, влево в углу — другой. Один больной посреди чердака был уже в предсмертных судорогах, другой, — в самом углу направо, сидел и, обвертывал для чего-то свою ногу одеялом, потом снова развертывал, очевидно, в бреду. Следующие трупы вытаскивал отсюда я с санитаром вдвоем, что заняло, вероятно, минут 20; за это время первый больной уже умер, а второй — спустился по лестнице во внутрь фанзы.

Спустив и этот четвертый труп, мы все слезли вниз, самая опасная работа, стоившая жизни двум из нас троих, М.А. Лебедевой и Воронину, была сделана».

По возвращении с Базарной улицы доктор Лебедева проводила время вместе с доктором Б.М. Паллон (жили они в одной квартире, состоящей из двух комнат). Вечером она была на заседании совещания врачей Противочумной организации, на котором сделала сообщение об обнаруженном ею на Базарной улице чумном очаге и принимала живое участие в прениях по вопросу о сжигании трупов.

Беатрисса Михайловна Паллон так описывала последние дни Марии Александровны: «11 января мы в час ночи вернулись с заседания и врачей в Городском совете, и немедленно легли спать. М.А. тогда уже жаловалась на усталость. Но все же на другое утро она встала в 5 часов, чтобы отправиться на облаву. Помню еще живо, как она поспешно оделась в ту одежду, в которой она была в роковой для нее фанзе № 242. Одежда не была дезинфицирована, стоя выпила стакан чаю и выбежала из комнаты. Вернулась она с облавы в 10 часов утра, переоделась и снова отправилась на участок. В 2 часа мы вместе обедали. За обедом, да и утром, мне бросилось в глаза, что М.А. была, как будто бы немного возбуждена. Лицо было красное, движения порывисты и держала себя она как будто бы настороже; точно такое же состояние я заметила еще накануне, но особенного значения этому не придавала, объясняя ее возбуждение напряженной работой, покашливала же она и раньше. Вероятно, она сама уже и раньше подозревала заражение, потому что зорко следила за собой. Несколько раз в этот день она себе мерила температуру, и когда температура после обеда оказалась повышенной, то сторонилась нас всех; меня под разными предлогами старалась удалить из комнаты. Следя за собой все время, она лихорадочно принялась за письменную работу, за которой и просидела вместе с И.В. Суворовым до 6 часов вечера, когда товарищи по работе убедили ее послать мокроту для бактериологического исследования. Затем Мария Александровна не желая, по-видимому, причинять излишних хлопот по отправлению ее в больницу, добилась того, чтобы ей разрешили сопровождать в чумной барак, в качестве дежурного врача, одного из больных с целью остаться там вместе с больным.

Когда ей в этом было отказано, она объявила, что едет в чумный пункт для вторичной прививки. Первая была сделана за 6 дней до заболевания в городской амбулатории. Только с трудом мне удалось уговорить М.А. обождать до следующего утра, обещая к ней не подходить и в этой комнате не ночевать. На это Мария Александровна согласилась».

Собравшиеся в дежурной комнате врачи Г.Г. Зеленко, Ф. Ульрих, Б.М. Паллон так и не решились объявить Марии Александровне о постигшей ее участи.

Вызвали Богуцкого. Когда он постучал в дверь ее комнаты, она стала убеждать его не входить, так как ей кажется, что у нее чума. На настойчивые повторные просьбы Богуцкого она открыла дверь. «Я никогда не испытывал столь тяжелого чувства, как теперь, когда я увидел перед собой близкого товарища, обреченного уже на смерть; мне хотелось успокоить, ободрить ее, но я не находил слов утешения и они показались мне чем-то слишком банальным; мы, по-видимому, поняли друг друга и первые минуты молчали», — написал он потом.

«Я знаю, вы пришли, значит, у меня найдена чума, я этого ждала». На мои убеждения сейчас же отправиться в больницу и подвергнуться лечению сывороткой, Мария Александровна спокойно заметила, что сыворотка ей не поможет, а теперь, по ее мнению, следует обратить серьезное внимание на других врачей, ведь все они могут заразиться и заразить один другого, некому будет тогда и работать. Надо разрешить семьям железнодорожных служащих выехать в Россию, а в их квартирах поселить медицинский персонал, предоставив каждому отдельную небольшую квартиру. В этих советах сказалась вся чудная, полная трогательной любви, кристаллически чистая душа Марии Александровны, она и в объятьях смерти меньше всего заботилась о себе; все ее мысли были заняты судьбой остающихся в живых товарищей и о дальнейшей борьбе с чумой; она тут же передала мне все материалы по обследованию своего участка с просьбой обратить внимания на важнейшие очаги. Затем Мария Александровна просила подойти к шкафу и указала, какие вещи принадлежат не ей, а Беатриссе Михайловне Паллон; в это время вошла, с целью попрощаться с М.А., доктор Паллон, но М.А. не позволила ей приблизиться к себе и попросила сейчас же удалиться; Беатрисса Михайловна с видимым огорчением ушла. При отправлении в больницу доктор Лебедева не пожелала, чтобы доктор Зеленко, провожая ее, сидел с ней рядом, а просила его ехать в отдельном экипаже или верхом». Прибыв в больницу, Лебедева отказалась от инъекции лечебной сыворотки и 14 января скончалась.

По данным В.М. Богуцкого (1911), в борьбе с легочной чумой заболели и умерли следующие лица медицинского персонала.

Работавшие на чумном пункте:

врач Михель Владимир Мартынович, 22 января;

студент Мамонтов Илья Васильевич, 15 февраля;

фельдшер Огнев, 7 февраля.

16 русских санитаров:

Алексий Чуркин, 20 декабря;

Иван Матюнин, 30 декабря;

Василий Веселов, 15 января;

Петр Шемет, 15 января;

Иван Гусев, 19 января;

Алексий Тетерюков, 19 января;

Павел Гусенков, 21 января;

Димитрий Никулин, 22 января;

Генрих Рейзвих, 13 января;

Казимир Колендо, 24 января;

Иван Бугай, 24 января;

Степан Вепрев (Ветров), 25 января;

Григорий Лукаш, 25 января;

Степан Башук, 25 января;

Алексей Сильченко, 26 января;

Берко Раввин, 10 февраля.

74. Могилы русских врачей, погибших во время чумыв Харбине в 1910 —1911 гг. В настоящее время кладбищене существует (Богуцкий В.М., 1911)