Ксения Медведевич - Сторож брату своему

• Название: Сторож брату своему
• Автор: Ксения Медведевич
• Жанр: Фэнтези

Золотой век подошел к концу: халиф Харун ар-Рашид умер, в завещании разделив царство между двумя сыновьями. На троне сидит старший — пьяница и извращенец. Умный и порядочный младший назначен наследником. Народ ропщет, приближенные младшего брата плетут заговор. На базарах поговаривают, что скоро начнется гражданская война. Приграничье терзает секта воинственных еретиков — и халиф вынужден разбудить Стража Престола. Сумеет ли могущественный маг и военачальник защитить взбалмошного юнца на троне? Это вопрос жизни и смерти как для заговорщиков, так и для сторонников незадачливого правителя. И те, и другие готовы на все: убийства, черная магия, интриги, гаремные страсти — неплохие средства для достижения цели, которая, как известно, оправдывает все. В особенности, если цель — благо государства. Правда, братья, их окружение и Страж понимают это благо по-разному. Сумеют ли они договориться — тоже вопрос жизни и смерти. Судьба страны висит на волоске.

---

Шур-шур-шур. Чпок — ха-ха-ха… Шур-шур-шур. Чпок…

Под ногами хрустнули камешки. Аль-Амина передернуло. А вдруг разбудит…

Тьфу ты, глупость какая… Он ведь за этим и пришел — будить. Но все равно, как-то боязно хрустеть и шуметь. Как в склепе, ей-ей…

Чпок — ха-ха-ха…

Опять под ногой скрип и хруст, что ж такое там такое лежит, хрустящее-то…

Пытаясь разглядеть то, что так хрустело на полу, он сделал следующие два шага вслепую. Ох, шайтан, хорошо, что шел, почему-то — видимо, недостаток света сказывался — вытянув руки. А то бы прям так и налетел, прямо на…

В общем, руками-то то он и уперся — в это. Заорав — и тут же прикусив язык — эхо плеснуло, как из кувшина — он тут же отдернул пальцы от чего-то мягкого и шершавого. И отпрыгнул прочь, не хуже тушканчика.

Шшайтан, как страшно…

Напряженно щурясь и переплетя пальцы — казалось, они так меньше дрожат — аль-Амин вытаращился в грязно-серый полумрак.

Чпок — ха-ха-ха…

Это действительно походило на надгробие.

Высокий — по пояс ему — плоский камень. А на нем, круглясь под длинным сереющим покровом, вытянулось тело.

Укрывавшая нерегиля с ног до головы ткань оказалась простой и толстой — прямо как саван. Плотные складки спускались до середины высоты… саркофага?

Аль-Амин поднес руку к тому месту, где, похоже, была голова. Дотронулся до ткани. И тут же отдернул руку, охваченный странным… отвращением? А что там будет? Вдруг разложившийся труп?

С верхней губы стекла капелька пота. Он ее слизнул языком.

Так, надо решаться. Что там писал старый астроном в своей книжке?

«Нет вещи среди вещей, при обращении с которой не существовало бы обычая и способа, и если преступит его стремящийся или будет неловок, следуя ему, его действия обратятся против него, и окажется труд его мучением, и усилия его — прахом, и старания его — излишними…»

Угу. Понятно, все понятно. Мучений нам не нужно. Мы будем поступать согласно обычаям и способам.

Нужно отвернуть ткань с головы. На лбу у него отпечаток сигилы. В сумке фляга с водой и кусок полотна. Смачиваем полотно водой и стираем печать, а потом…

Ой, шайтан… Ой, шайтан! Где та сумка?!

— О Всевышний, да что ж такое…

«ое…ое…ое…ое…» — эхом разошлось под черными сводами.

Чпок — ха-ха-ха…

Закусив губу — чтоб не дрожала — аль-Амин до боли сжал сцепленные пальцы. Думай, Мухаммад, думай…

Чпок — ха-ха-ха…

Что ж мне… И тут его озарило — капля! Здесь есть вода!

Очень хорошо. А уж ткань-то он найдет. Здесь, на… нем, ее много.

Ну что ж. Пора.

Нужно сделать это. Отвернуть ткань с головы.

Движение у него вышло резким — боялся все-таки. С покрова взвилась туча пыли. Он тут же расчихался.

— Пчхи!.. Пчхи!.. Пчхи!..

Чхи!..чхи!.. чхи!.. — эхо билось, гуляло и прыгало, мячиком для чаугана отскакивая ото всех поверхностей.

Зажав себе рот и прочихавшись наконец, аль-Амин уставился на то, что открылось после оседания пыли.

И чуть не упал на спину — от отвращения. В выморочном, дурном полусумраке ему помстилось, что голову нерегиля оплела паутина — серебристая и мерзкая, как пух плесени на сгнившем персике.

Приглядевшись, Мухаммад понял, что это никакая не паутина. Это еще один слой ткани. Тонкой прозрачной ткани, сплошь затканной серебром. Он взялся за отвернутый край толстого покрова-савана и осторожно потянул ткань с груди.

Шшух!.. Дохнув пылью, плотное полотно съехало с камня.

Прозрачная инеистая ткань покрывала тело с головы до ног, точно обрисовывая контуры. Профиль. Сложенные на груди руки. Ладони приподняты рукоятью меча. Длинный какой, ножны аж ниже колен заканчиваются. Да и нерегиль — длинный. Правильно говорили — он был высокий, этот Тарик.

Щурясь и всматриваясь, он попытался понять — дышит ли лежащий на камне. Серый сумрак играл с ним в прятки, зрение плыло и обманывалось текучей тенью и переливами серебра.

Зато, приглядевшись, аль-Амин увидел, что на кайме этого нижнего покрова — не просто узор, а надпись ашшаритской вязью. В дохлом свете письмен было не разобрать, но он догадывался — наверняка строки из Книги Али.

С благоговением поцеловав пальцы — да будет благословен посланник Всевышнего! — Мухаммад взялся за плотный от вышивки край ткани и медленно-медленно потянул ее с запрокинутого лица.

Пальцы почему-то дрожали. Он осторожно отпустил блестящую каемку — невесомая ткань легко вывернулась. Нерегиль лежал не в доспехах, а в белой — почему белой, кстати? ах да, конечно, Фахр ад-Даула считал себя Аббасидом, придворный цвет еще не сменился, — плотной одежде. Вглядевшись, аль-Амин понял, что этот белый сплошь заткан чем-то блестящим.

Ладони нерегиля еще закрывала ткань, рукоять меча торчала наружу — тигр, морда оскалена злобно. И впрямь можно поверить, что он живой, тигр этот. Россказни, конечно, но выглядит страшновато.

На горле лежала полоса сложенной вдвое ткани. Белой. Без следов крови. Горло ему чуть ли не до позвонков развалили, что там теперь? Рана?.. или… заросло?..

Остро торчал задранный подбородок. Аль-Амин вытянул шею, не решаясь сделать шаг в сторону, чтобы получше рассмотреть лицо.

Нет, так ничего не увидишь.

Превозмогая странное оцепенение, он все-таки переступил ногами. Ничего не хрустнуло, слава Всевышнему.

Чпок — ха-ха-ха… Капля. Капля за каплей.

У нерегиля лицо было не как у спящего, а как у мертвого. Совсем пустое, неживое. Не дрожала ни одна жилка — ни под веком, ни на виске. Аль-Амин понял, что ясно видит эти замороженные черты потому, что кожа и волосы нерегиля слегка светятся.

Над здоровенными закрытыми глазищами смоляным оттиском пропечатался пентакль в круге. Во весь лоб его приложили, однако.

Мухаммаду до смерти захотелось поднести палец к крепко сжатым тонким губам — дышит? не дышит? — но он не решился.

Чпок — ха-ха-ха…

Время шло.

Нужно было решаться.

Надо найти эту воду. Найти, где капает.

Эхо гуляло по всей пещере, но звук, похоже, доносился слева.

Чпок — ха-ха-ха…

Под подошвами снова захрустело. Непроизвольно обернувшись, аль-Амин выпустил сквозь зубы воздух — лежит тихо, похоже. Не шевелится.

Ему стоило больших усилий отвернуться от наполовину распеленутого неподвижного тела. А вдруг, когда он повернется спиной, тот ка-ак встанет!..

Лужицу он нашел, слава Всевышнему, почти сразу. В нее капало откуда-то из обморочной черноты потолка. Осторожно присев на корточки и то и дело оглядываясь — лежит ли? — Мухаммад окунул в колеблющееся зеркальце воды конец своего кушака. На руку ему жгуче холодно капнуло, он вздрогнул и почти вскрикнул. Тут же обернулся — ффуух. Лежит. Лежит неподвижно.

Отжав ледяную — аж пальцы сводило — воду с ткани, аль-Амин начал красться — не захрустеть бы снова! — обратно.

Добравшись до камня, он сжал кулаки, глубоко вздохнул, подошел к самому изголовью и осторожно заглянул в мертвенно бледное лицо через лоб. Правая рука дрожала. Мухаммад несколько раз отдергивал ее от черного страшного круга печати Дауда.

— Во имя Всевышнего!.. — наконец прошептал он — и коснулся кончиком влажной ткани оттиска сигилы на белой-белой коже.

Чернила размазались сразу — потеками, грязными и неопрятными. Темные струйки и капли тут же залили нерегилю лоб, виски, волосы и даже уши. Вот я морду-то ему разукрасил, растерянно подумал аль-Амин, отведя руку и уставившись на наделанное. Лицо оставалось неподвижным, как высеченное из мрамора, — и потеки краски на лбу казались от этого еще нелепее.

Мазнув еще пару раз, он понял — нужно снова идти к луже. Споласкивать пояс и смывать налитое. Вдруг волшебные чернила продолжают действовать, даже если сама печать стерта?

Уже отойдя прочь, он озарился удачной мыслью — белое верхнее полотно! Вот чем тереть-то удобно! Дотопал обратно, поднял, встряхнул тяжеленную тряпку пару раз. И, скомкав, чтоб не волочилось, пошел к луже.

Измочив в ней изрядно ткани, вернулся к телу. Намоченного хватило аккурат для того, чтобы смыть все до последней капли. Другим краем он вытер — ну, старался как мог, — мокрый лоб, острые торчащие уши и промакнул волосы. Все чернила в волосах у него остались, сообразил аль-Амин запоздало — но тут уж ничего не поделать. Приглядевшись, он заметил, что на камне под затылком нерегиля расплылись темные пятна. Приглядевшись лучше, Мухаммад понял, что залил не камень, а многократно сложенную белую ткань с какими-то черными то ли рисунками, то ли буквами.

Тьфу ты, это же знамя. «Ястреб халифа», конечно. Нерегилю под затылок знамя положили, он в книжке читал. Ну ладно, что ж теперь делать…

Зато сверху все выглядело довольно чисто. Печати на лбу больше не было, грязи тоже.

Ну…

— Во имя Всевышнего, сотворившего небо и землю… — голос ему предательски отказал, и Мухаммад сухо закашлялся, — …милостивого и прощающего, единого живого, властелина жизни и смерти, я, Мухаммад аль-Амин, волей Всевышнего халиф аш-Шарийа, приказываю тебе, Тарик, — ой, тьфу, нужно было же по-другому его назвать, настоящим нерегильским именем…