Говард Джейкобсон - Вопрос Финклера

• Название: Вопрос Финклера
• Автор: Говард Джейкобсон
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-02147-1

Впервые на русском — роман-лауреат Букеровской премии 2010 года!

Говард Джейкобсон — видный британский писатель и колумнист, популярный телеведущий, лауреат премии имени Вудхауза, присуждаемой за лучшее юмористическое произведение. Когда критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остен». Роман «Вопрос Финклера» — о мужской дружбе и трагических потерях, о искуплении любовью и чудодейственной силе заблуждения, о сбывающемся через десятилетия предсказании цыганки и обмотанных ветчиной дверных ручках — стал первой откровенно юмористической историей, получившей Букера за всю историю премии.

Объявляя победителя, председатель жюри, бывший придворный поэт британского королевского двора Эндрю Моушн, сказал: «Роль комедии в обществе изменилась — нам с ней, пожалуй, теперь живется проще, чем когда-либо… Это изумительная книга. Разумеется, очень смешная, но и очень умная, печальная и тонкая. В ней есть все, чего от нее ожидаешь, и гораздо больше. Совершенно заслуженная победа».

---

В последние секунды спектакля на полупрозрачный занавес-экран была спроецирована фотография массового захоронения в Освенциме, которую плавно сменила фотография руин в секторе Газа.

Типичный стиль Тамары Краус.

Зал аплодировал стоя. Ни Хепзиба, ни Треслав не поднялись со своих мест. Что до Финклера, то он поднялся и громко хохотал, поворачиваясь во все стороны, чтобы его видели все вокруг. Треслава удивила столь странная, диковато-гротескная реакция. Это что — Финклер съехал с катушек?

Среди публики находилось несколько СТЫДящихся евреев, но с Финклером они держались подчеркнуто холодно. Один лишь Мертон Кугле приблизился к нему в фойе и обменялся парой фраз.

— Ну как? — спросил он.

— Превосходно, — сказал Финклер. — Просто превосходно.

— Тогда почему ты смеялся?

— Это был не смех, Мертон. Это были конвульсии от горя и потрясения.

Кугле кивнул и вышел на улицу. «Небось пошлепал в супермаркет, чтобы стырить пару банок бойкотируемой израильской осетрины», — подумал Финклер.

Зрители покидали театр тихо и задумчиво. Такая тихая задумчивость предполагает основательное знание предмета раздумий. Насколько мог судить Финклер, в большинстве своем это были люди творческих профессий, а также учителя и медики. Среди них он опознал несколько завсегдатаев демонстраций на Трафальгарской площади («Нет резне!», «Остановите израильский геноцид!»). В иное время он бы задержался, чтобы пожать им руки сурово и многозначительно, как поздравляют друг друга люди, выжившие после массированного авианалета.

Финклер предложил посетить бар в подвале театра и выпить по случаю дня рождения Треслава. Это место напомнило обоим дни их студенчества. Разливное пиво редких сортов и восточные закуски: хумус, табуле, пита. Подвальные ниши с черными портьерами, где можно уединиться для приватной беседы. Финклер заплатил за выпивку, чокнулся с Треславом и Хепзибой, а затем погрузился в молчание. В течение следующих десяти минут никто из них не проронил ни слова. Треслав гадал: может, молчание этих двоих свидетельствует о подавляемых сексуальных желаниях? Ранее он сильно удивился, когда Финклер принял их приглашение, то есть приглашение Хепзибы, посетить театр. Финклер наверняка предвидел, что они разойдутся во мнениях относительно этой пьесы и, возможно, даже поругаются. Так что он не мог ожидать ничего хорошего от этого вечера и потому, соглашаясь, должен был иметь еще какие-то скрытые мотивы. Искоса Треслав следил за их взглядами и движениями рук. Ничего особого он не увидел.

В конечном счете узы тягостного молчания были разорваны появлением нового человека.

— Привет! Не ожидал увидеть тебя здесь!

— Эйб!

Хепзиба поднялась ему навстречу, выпутываясь из подвернувшихся складок портьеры.

— Познакомьтесь: Джулиан, Сэм — а это мой бывший.

«Наверное, он сейчас пытается угадать, который из нас ее нынешний: Джулиан или Сэм?» — подумал Треслав.

Эйб пожал руки и присоединился к их компании. Это был красивый мужчина с тонкими чертами и хитроватым выражением лица, с нимбом вьющихся черных волос, в которых проблескивали серебристые нити, с ястребиным носом и близко посаженными глазами. Если бы потребовалось одним словом дать определение его лицу, Треслав выбрал бы слово «пронзительное». Это было лицо пророка или философа — и Треслав не без удовольствия подумал, что в таком случае из них двоих ревновать следует Финклеру.

Ранее Хепзиба рассказывала ему о двух своих мужьях, Эйбе и Бене, но сейчас он не мог вспомнить, кто из них был юристом, а кто — актером. Сопоставив детали — место их встречи, внешность экс-мужа и его черную майку с короткими рукавами, — он решил, что Эйб должен быть актером.

— Эйб юрист, — с опозданием сообщила Хепзиба.

Треслав отметил, что она явно взволнованна, оказавшись в центре внимания сразу стольких мужчин. Ее прошлое, ее настоящее, ее будущее…

— Почему вы удивились, встретив здесь Хепзибу? — спросил Треслав, этим вопросом как бы заявляя на нее свои права, чем не стал бы утруждаться более уверенный в себе мужчина.

Эйб сиял, как раскаленные угли в камине.

— Это пьеса не ее типа, — сказал он.

— А разве у меня есть какой-то свой тип пьесы? — спросила Хепзиба. Весьма игриво, как не преминул отметить Треслав.

— Во всяком случае, не этот.

— Ты слышал о моем музее?

— Слухи доходили.

— Тогда тебя не должно удивлять, что я стараюсь быть в курсе культурных событий.

— Хоть и не обязательно быть в курсе событий столь низкого пошиба, — вставил Финклер.

— Ты хочешь сказать, что тебе эта пьеса не понравилась? — озадачился Треслав.

— Ну-ка, ну-ка, это интересно, — сказала Хепзиба.

«Ага, так вот зачем он это сказал; чтобы заинтересовать Хепзибу», — подумал Треслав.

Финклер повернулся к Эйбу и как бы между прочим пояснил:

— Мы с Джулианом знакомы со школьных времен, и он считает, что изучил все мои пристрастия и антипатии.

Треслав решил не давать ему спуску:

— Ты же СТЫДящийся еврей. Ты же Крутой СТЫДящийся Сэм. Тебе не может не понравиться эта пьеса. Она была написана как раз для тебя. Она могла бы быть написана тобой. Ты много раз высказывался в том же духе.

— Может быть, в том же духе, но не в таких выражениях. Я никогда не проводил аналогий с нацистами. Кстати, разве я сказал, что пьеса мне не понравилась? Она мне очень даже понравилась. Но, на мой взгляд, в ней маловато музыкальных номеров и не хватает яркого хита вроде «Весны для Гитлера».[118] Нужна простенькая навязчивая мелодия, под которую хорошо притопывать. А вы видели, чтобы кто-нибудь притопывал под Вагнера?

— Я так понял, что для тебя это прежде всего вопрос вкуса? — спросил Треслав.

— А для тебя разве нет?

— Только не в музыкальном плане.

Финклер обнял его за плечи:

— Знаешь, сейчас мне не хочется обсуждать эту пьесу. Я предпочту просто выпить еще раз за твой день рождения. Эйб?

Тут выяснилось, что Эйб не пьет, по крайней мере этим вечером. По его словам, он в данный момент выполнял работу.

— Вечно в трудах, — усмехнулась Хепзиба на правах экс-жены.

— Что за работа? — спросил Треслав.

— Собственно, работа состоит в том, чтобы просмотреть пьесу и оценить реакцию публики. Заказчик — один из соавторов.

— То есть ты должен прикинуть, стоит ли ему требовать с евреев возмещения ущерба? — сказала Хепзиба, беря его за локоть.

Треслав на миг как бы соприкоснулся с их семейным прошлым, и это ему совсем не понравилось. Как два бокала вина были годовой нормой для Хепзибы, так и в случае с кокетством, на взгляд Треслава, существовала норма — и за один этот вечер она свою годовую норму кокетства выбрала даже с лихвой.

— Если вам нужно знать мнение зрителей, я готов поделиться своим, — сказал он, но его фраза осталась неуслышанной, придясь на момент, когда эти двое обменивались какими-то репликами.

— Эйб всегда умел выпотрошить из ответчика все до последнего пенни, — сказала Хепзиба, поворачиваясь к Треславу.

— На сей раз ситуация иная, — сказал Эйб.

— Вот как? Значит, это евреи притянули его к суду, а не он их?

— Не евреи. И это не финансовый иск. Недавно он был уволен из университета: помимо сочинения пьес, он работает морским биологом. Его уволили, когда он находился под водой, что-то там исследуя, а теперь он требует восстановления на работе.

— Уволили из-за этой пьесы?

— Не совсем. Они сочли некорректными его высказывания о том, что Освенцим был скорее лагерем отдыха и здравницей, чем адом для находившихся там евреев.

— А раз нет ада, то нет и дьявола — такова идея?

— Меня его идеи не касаются. Но он заявил, что может документально доказать наличие в этих лагерях казино, борделей и лечебных процедур для страдающих ожирением. У него есть фотографии лагерных евреев, лежащих в шезлонгах перед бассейнами и кушающих клубничное мороженое, которое им подносят лагерные официантки.

Хепзиба засмеялась.

— Тогда, если вернуться к его пьесе, Газа тоже должна быть курортной зоной, — сказала она. — Иначе выходит нестыковка. Нельзя же клеймить евреев сравнением с нацистами, если нацисты на самом деле были добродушными филантропами.

— Возможно, Сэм прав в том смысле, что эту пьесу следует рассматривать как легкую романтическую комедию, — заметил Треслав, но снова попал на чужие реплики и снова остался неуслышанным.

— Такой подход к аналогиям выглядит чересчур формалистским, — сказал Эйб, отвечая Хепзибе, а не Треславу.

Однако при этом он смотрел на Треслава, обращаясь к нему как мужчина к мужчине, как супруг к супругу: «Какие же они все-таки формалистки, эти наши жены!»

— А вы сами что думаете как еврей? — быстро спросил Треслав, пока его опять не перебили.