Валерио Манфреди - Тиран

• Название: Тиран
• Автор: Валерио Манфреди
• Издательство: ACT
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011

Книга, переведенная на 24 языка и вошедшая в списки бестселлеров 38 стран! История Дионисия I, тирана Сиракуз, известного полководца и одного из самых противоречивых правителей античной истории. Одни биографы — как древние, так и современные — превозносят его ум, мужество и отвагу. Другие, напротив, считают его чудовищем, смерти которого с полным правом желали соотечественники приверженцы демократических убеждений. Каким же был Дионисий в действительности? В своем увлекательном, живом и смелом историческом романе Валерио Массимо Манфреди старается увидеть в Дионисии Сиракузском не идеального героя и не романтического злодея, а — человека. Настоящего мужчину, способного на любовь, на необычные поступки — и трагические ошибки…

---

Таким образом он узнал, что Лептина не убили, а отвезли на островок у иллирийского побережья под названием Лиссос, где Дионисий учредил еще одну колонию.

В начале следующего лета в Адрию вернулся Сосибий, купец, привезший Филиста в изгнание, и сообщил ему другие новости:

— Наше участие в Олимпийских играх окончилось полным провалом. Сиракузский шатер был слишком богатым, слишком роскошным: золоченые опоры, сама ткань — пурпур, веревки из египетского льна, — и это оскорбило чувствительных к таким вещам греков.

Филист, принимавший его у себя дома, помог ему устроиться поудобнее и спросил:

— Неужели никто не мог дать ему верного совета? Греки из метрополии высокомерны, они считают себя почти что богами. А об афинянах и говорить нечего. Они любят красоту, но в сочетании с простотой. Ради Зевса, неужели никто не читал Фукидида? Любые чрезмерности кажутся им проявлением варварства.

— Это еще не все, — продолжил Сосибий. — С литературными состязаниями дело обстояло не лучше. Полагаю, Дионисий пожелал участвовать в них, чтобы произвести на всех впечатление человека утонченного и чувствительного. Один из лучших актеров, какого он только смог найти, прочитал его стихотворения, но их освистали и осмеяли — говорят, по причине их низкого качества.

Филист невольно испытал удовлетворение, услышав об этом.

— Если бы я был рядом с ним, — сказал он, — этого бы не случилось. Я посоветовал бы ему не участвовать в состязании или же заказал бы стихи хорошему поэту. К сожалению, сейчас он окружает себя лишь льстецами, которые наверняка нахваливали ему его творения, и он, видимо, поверил им.

— Что-то в этом роде, — подтвердил его собеседник.

— А спортивные состязания?

Сосибий фыркнул:

— Катастрофа… Наши две квадриги столкнулись в ходе состязания колесниц, что стало причиной всеобщей давки: трое возниц погибли, двое остались инвалидами до конца своих дней. И это еще не все: великий афинский оратор, Лисий, публично произнес речь, призывая греков свергнуть сиракузского тирана, объединившегося с варварами ради уничтожения греческих городов Италии и до сих пор осаждающего Регий, открыто нарушающего традицию священного перемирия, согласно которой греки не ведут войн на протяжении всех Олимпийских игр. Толпа буквально взяла приступом шатер: люди жаждали прогнать сиракузцев прочь. А теперь, — продолжил он, — самое худшее: Иолай, руководивший их возвращением домой, попал в шторм в Тарантском заливе и утонул вместе со своим кораблем.

— Он… погиб? — спросил Филист.

Сосибий кивнул.

И Филист заплакал: он потерял последнего из друзей, пережившего золотые годы восхождения Дионисия, в глубине души всегда хранившего ему верность — до самого конца.

— Когда ты едешь обратно? — поинтересовался он наконец у купца.

— Через три дня, как только закончу погрузку.

— Ты сможешь передать мое послание Лептину? Он по-прежнему на Лиссосе?

Сосибий ответил уклончиво:

— Это слишком опасно. Но если я вдруг узнаю, что кто-нибудь отправляется туда, я попрошу его передать Лептину, что ты жив и находишься в добром здравии. Так пойдет?

Филист поблагодарил его:

— Я признателен тебе за это. Мы с ним большие друзья, думаю, он будет рад получить известия обо мне.

Они снова встретились через три дня, в порту. Сосибий уже одной ногой находился на борту своего корабля и тут вдруг обернулся.

— Я забыл о самом интересном, — сказал он. — Об истории с Платоном.

— С Платоном? — повторил Филист, вытаращив глаза. — Ты имеешь в виду великого философа?

— Его самого. Этой весной он посетил Италию и побывал на Сицилии, в том числе в Сиракузах. Как ты понимаешь, многие приглашали его в гости — представители высших кругов города; думаю, также и кое-кто из членов Братства. Сначала он заявил, что наши привычки к роскоши достойны сожаления: есть три раза в день, каждый день спать с женой, иметь слишком богатые дома. Не удовлетворившись этим, в одной из бесед он начал обличать пороки, — продажность и разврат, царящие в государственных учреждениях при тирании, уточнив, что, коль скоро нет способа бороться с этой чумой, иной путь состоит в том, чтобы философы обучали наследника тирана, дабы превратить и его в философа, а следовательно, сделать из него достойного правителя. Ты понимаешь? Он напрашивался в наставники к Дионисию-младшему.

— Довольно смело, — заметил Филист.

— Смело? Я бы назвал это безумием.

— Но эти двое — я имею в виду Дионисия и Платона — встречались лично?

— Вот еще. Когда Дионисию сообщили обо всех этих высказываниях, он велел капитану корабля, которому предстояло везти Платона обратно в Грецию, продать его пиратам.

— Ради Геракла! — воскликнул Филист, бледнея. — Пиратам?

— Именно. Его ученикам пришлось выкупать его на рынке в Эгине, иначе бы он сгинул бог весть где.

Филист невольно усмехнулся, вспомнив, как Дионисий сказал однажды: «Философы! Я стараюсь обходить их стороной — как собачье дерьмо на улице».

Сосибий уехал, а Филист вернулся к своим занятиям — к написанию истории Сицилии, продвигавшемуся теперь особенно тяжело по причине скудости сведений.

В течение следующего года жители Адрии, проникшиеся к нему большим уважением, поручили ему огромный труд — возглавить работы по строительству канала, который должен был соединить самый северный рукав Падуса с их лагуной, чтобы она стала еще более богатым и оживленным центром обмена и средоточием торговых путей. И Филист принялся за дело.

30

Филист провел в Адрии еще пять лет — в положении, ненормальном во многих отношениях. Несмотря на изгнание, он пользовался почти полной свободой. Единственное, что ему запрещалось, — это возвращаться в Сиракузы. Это ограничение он принял болезненно, но потом осознал, что Дионисий послал его в это место со своего рода негласной миссией: руководить зарождавшейся здесь сиракузской колонией.

Тем временем продолжались работы по сооружению большого канала, призванного связать северный рукав Падуса с лагуной Адрии, и Филист часто лично наблюдал за их ходом, на целые дни, а то и месяцы поселяясь на стройках. Он похудел, загорел и даже, кажется, помолодел. Когда этот огромный труд завершился, запруды сняли и вода потекла по новому руслу, — картина оказалась впечатляющей.

Канал обуздал поток воды, отвел воды великой реки и превратился в новый транспортный путь, связавший город со всей внутренней частью суши, богатой всевозможными природными ресурсами и продуктами: скотом, кожами, зерном, древесиной и даже вином, оливковым маслом и металлургическими товарами из Этрурии. Труд, направленный на дело мира и в конечном счете процветания. Жители Адрии, благодарные его вдохновителю, посвятили ему надпись в местном храме и назвали новый канал каналом Филиста. Тот, тронутый, подумал, что, может, если не исторический труд, коим он продолжал упорно заниматься, то хоть это название увековечит его славу.

Сиракузское поселение в Адрии было не единственным. Еще одну колонию основали на западном побережье, на мысе, имевшем форму локтя, — отсюда она получила имя Анкона. Тем временем кельты, которые восемь лет назад сожгли Рим, окончательно обосновались на территории умбров, недалеко от новой колонии на мысе, и она стала базой их вербовки.

Однажды весной в Адрии причалил боевой корабль, триера под названием «Аретуза»: Филист много раз прежде видел ее в гавани Лаккия; теперь ее использовали исключительно для дипломатических миссий. Вскоре ему сообщили о том, что к нему приехал гость — это оказался не кто иной, как Аксал, кельтский телохранитель Дионисия. На голове у него появились седые волосы, он заметно раздобрел, зато в результате приобрел некоторую важность.

— Аксал! — поприветствовал его Филист. — Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь. Что привело тебя в это место, затерянное на краю света?

— Хозяин хочет мои братья наемники и говорит, ты идет со мной, чтобы делать договор.

— Собственно, я не получал от него никаких распоряжений или послания на этот счет, а посему не считаю нужным предпринимать какие-либо действия. Но мне кажется, ты и сам отлично справишься. Твой греческий не стал заметно лучше, но, полагаю, на своем языке ты говоришь превосходно.

Аксал стал настаивать:

— Хозяин говорит, что, если ты не хочет ехать, я все равно берет тебя с собой. — С этими словами он потянулся к своему собеседнику двумя огромными ручищами, похожими на медвежьи лапы.

— Хорошо, хорошо, — успокоил его Филист. — Я поеду. Дай мне хотя бы время собраться…

— Завтра мы едет.

— Понятно. Но я должен найти человека, которому смогу доверить свои книги и личные вещи…

— Ты берет все, — сказал Аксал.

Сердце подскочило у Филиста в груди.