Ирина Велембовская - Дела семейные

• Название: Дела семейные
• Автор: Ирина Велембовская
• Жанр: Советская классическая проза

Имя Ирины Велембовской хорошо известно читателю. По многим ее произведениям, вошедшим в сборник, сняты фильмы. Исследуя простые и сложные женские характеры и судьбы, И. Велембовская пишет о семье, любви, дружбе. Большую роль в формировании нравственного облика героев играет их отношение к труду. Без этого нет полноты человеческого счастья.

---

В один из таких утомляюще длинных майских дней к Васе вдруг подошел Славка Чураков. У него было осунувшееся, как испеченное ветром, лицо.

— Слушай, Разорёныч, — сказал он нервно и негромко, будто боясь спугнуть жаркую тишину. — У меня мужской разговор…

Они отошли за стенку гаража, и, хотя здесь ядовито пахло бензином, Славка все же рискнул закурить.

— Я тебе объяснить хочу… — У Славки от волнения дернулась щека. — Тут мутная история… Ты, конечно, можешь мне и не верить. Но это еще та попрыгушка!..

Вася насупился и смял в кулаке пачку «Севера».

— А в морду хочешь? — вдруг грубо спросил он. Славка дернул выгоревшими бровями. Карие глаза его как будто наполнились тоской.

— Слушай, — почти жалобно сказал он, — не надо! Другому бы я за это сам двинул… А тебе по-товарищески говорю: не надо!

Ветер шаркнул пылью по горячей стенке гаража. Еще противнее пахнуло бензином. Славка спрятал недокуренную папиросу.

— Мы вместе в турпоходе были на Саянах. Она мне очень тогда понравилась. Как вот тебе теперь…

Вася не шевельнулся, и Славка, как бы ободренный этим, продолжал:

— Я понимал: ее чем можно взять? Только расписаться. Я сразу это и ломил. Только она думала, что я совсем лопух. Ведь, чтобы ребенок родился, должно, кажется, девять месяцев пройти? А у нее родился через семь с половиной… Представляешь, Разорёныч, через семь с половиной!..

— Слушай, иди ты! — зажмурившись почему-то, сказал Вася.

Наверное, Славка испугался, что Вася сочтет его пошляком, и он добавил поспешно:

— Я понимаю… Я ей даже ничего не сказал тогда. Но пацан умер через два месяца. Я так и не узнал, мой он был или нет…

Вася удивленно вскинул брови. А Славка объяснил:

— Вообще-то ведь бывает, что недоношенный… Я даже привык к нему, коляску купил… Но вот когда он умер, то я решил кончать. И уехал. А теперь, видишь, она сюда явилась и выпендривается!..

— Ну ладно, будет, — попросил Вася.

— Я понимаю, — опять забормотал Славка. — Я ведь только попросил, чтобы она тенниску мне постирала… Неужели бы я стал драться. Разореныч? Я же к ней хорошо относился…

Славка вдруг вскочил и побежал прочь. Наверное он уже жалел о затеянном разговоре, потому что только выдал себя и, видимо, ни в чем не убедил Васю.

А вечером пришла Галка. В ней вроде бы что-то поменялось: она стала какая-то тихонькая и как будто меньше ростом. Можно было предположить, что она знает о том разговоре, который был у Васи со Славкой. Галкины пивные глаза смотрели ласково и виновато.

Вася сидел черный и мрачный.

— Помирись ты со своим этим… — сказал он. Галка покачала головой.

— Зачем? Я его не люблю. Вася спросил недоверчиво:

— Что же, и не любила вовсе?

— Нет, — сказала Галка откровенно. — За что его можно любить? Он и на мужчину-то не похож.

Она сказала это так, чтобы Вася почувствовал, что он-то уж похож на мужчину. А между прочим, они со Славкой были почти ровесники.

— Зачем же ты к нему приехала?

— Так… — неопределенно сказала Галка. — Может быть, я чувствовала, что тебя здесь встречу.

Она вдруг придвинулась к Васе и в первый раз осторожно поцеловала его в щеку, возле уха.

— Слушай, — сказал он совсем тихо, — я ведь трепаться не могу. Я — чтобы одна и навсегда!.. Поняла?

— Конечно, — так же тихо ответила Галка. Потом она добавила:

— Знаешь, я тебе не буду врать, что ты лучше всех на свете. Но ты ничего, ты хороший.

— Бросишь ты меня, — глухо заметил Вася. — Тут ребят столько!

Галка не стала произносить клятвы. Она о чем-то думала, глядя в густо-синее небо.

— Я тебя сегодня видела во сне, — вдруг сказала она. — Было так хорошо!.. Ну что тебе еще надо?..

…Дома Васю ждала тетка, не ложилась, несмотря на поздний час.

— Вася! — сказала она горько и наставительно. — Что ты делаешь, Вася?..

Ему стало жарко и неловко: значит, тетка следит. А какое ей дело? Боится, может быть, что теперь лишняя будет? И Вася сказал грубовато:

— Я, тетя Поля, не этот… не убогий, что мне нельзя. А насчет площади не бойтесь: я в палатку опять перейду. А комната — вам. Живите.

Но когда лег, Вася подумал, что ведь тетка впервые так близко приняла к сердцу его дела и что зря, пожалуй, ее оборвал. Поэтому утром, собираясь на работу, он сказал Полине:

— Она, тетя Поля, курсы такие кончила: может печатать на машинке и стенографисткой…

Полина только вздохнула:

— А толку-то, Вася, что она кончила… Эх, Васенька! Я ведь понимаю, влюбился ты. Здесь такая пава в диковинку, а вон посмотри в Москве, Вася, таких косматых на каждом шагу, с любым образованием. Я уж на Валиных подружек насмотрелась. Волос куча, а души-то нет. Тебе бы, Вася, что-нибудь попростее, подушевнее…

Вася даже обиделся: почему же это ему «попростее»?

…Галка не выразила никакого недовольства по поводу палатки. Она любила воздух. С нею в эту палатку вошел дым духов и запах личного крема. Она принесла свой маленький саквояж, в котором было памятное Васе красное платье с большим вырезом и две пары совершенно крохотных трусиков. Такие же крохотные туфли на десятисантиметровых каблуках и еще какая-то незначительная мелочь. Остальное было на ней, включая пеструю распашонку и брючки. Казалось, ее не заинтересовало и то, чем богат Вася. Когда над палаткой повисла темнота, она юркнула под Васино шершавое одеяло без пододеяльника.

— Здесь хорошо, — сказала она и поцеловала Васю опять возле уха. — А все-таки лучше, если бы твоя тетечка поскорее уехала. Я ее почему-то не люблю.

— Ну нельзя же! — почти жалобно попросил Вася. — А ведь у меня еще и мать…

— Никого у нас с тобой теперь нет! — строго сказала Галка. — Запомни ты это!

Вася даже вздрогнул: ведь у нее тоже мать… Может быть, она другое что-то хотела сказать? Что именно в эту минуту им никто не нужен?

Он потянулся к ней, но вдруг опомнился и сказал решительно:

— Нет, Галка, не надо так. Ты меня на это не тяни. Мне и для твоей матери не жалко…

Она как будто была тронута.

— Ну, хватит, — шепнула она ласково. — Я верю, хватит великодушничать. Думай ты сейчас только обо мне. Можешь ты это?..

…Регистрироваться Галка Васю не звала. И тетка объяснила это по-своему:

— Она паспорт свой показывать тебе не хочет. Ей ведь под тридцать. Маленькая собачка до старости щенок. И что это вас с Валей обоих на старух-то тянет?

5

После сильной, сухой жары — прохладная приволжская весна. Облачком облетают сады, желтеет купальница в овражке. Огороды влажны, по межам бьет радостная бирюзовая травка и стоит ветровой звон в сосновом перелеске. С краю, на припеке, копается в пахучей прошлогодней хвое торопливый носатый ежик.

Весна в этих краях опоздала, и, когда Вася приехал в отпуск к матери, пахать под картошку было еще не поздно. И все-таки мать сказала:

— Люди-то вон еще до пасхи посадили, а мое-то уж дело — всегда в последних.

Вася не стал объяснять матери, что его задержало. Галка капризно его отговаривала:

— Подумайте, какой Лев Толстой — пахать он едет! А я?..

— Переживешь как-нибудь. Я на этот раз только запашу, а гостить не буду.

Ей было непонятно: зачем, с какой стати он едет? А Васю каждую весну настойчиво тянула деревня. Он с ребячьих лет любил это время, когда начинала дышать земля, густели перелески. По краю — елки заборчиком, за ними — старые, обомшелые березы и дрожучие осины. И прямо по кромке пашни белели ландыши, звали за собой в рощу, где их было как насыпано. Ради одних этих ландышей стоило прилететь сюда из Лангура, где к тому времени начинала желтеть и твердеть высокая, ворсистая и какая-то чужая трава.

— Я тебе ландышей привезу, — обещал Вася и взял в горсть маленький Галкин подбородок. И попросил: — Ты все же пойди, Галка, в машбюро, договорись насчет работы. А то ведь и скучно тебе будет. Дурить еще начнешь.

— Безусловно, начну, — с вызовом сказала Галка. Но ей было грустно — Вася это видел.

«Ворочусь — обязательно зарегистрируемся», — окончательно решил Вася.

…Он шел за Буланкой, присвистывал и покрикивал густо:

— Н-но, милый! Прямо!

За спиной у Васи шагала соседская девчонка-подросток, которую взяли «в помочи», кидала в борозду крупную вялую картошку в белых бородатых ростках.

— А у тетки Марьи картошек еще мер пятьдесят останется, — вдруг сообщила девчонка. — Вчера насылались покупатели, а она говорит: «Погоди, сын уедет… При нем не стану продавать».

Матери было уже за шестьдесят. Она тучнела от года к году, седые волосы на голове редели, а брови над плакучими глазами оставались черными и густыми. Она до июльской жары ходила по пыльной улице в больших, разбитых валенках, качаясь, как утка. До июля не вынимала она и вторых рам в избе, поэтому и в кухне и в горнице было темновато, пахло цвелью.