Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

• Название: Устами Буниных. Том 2. 1920-1953
• Автор: Иван Бунин
• Издательство: Посев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-85824-155-7

Предлагаемый читателям сборник «Устами Буниных» содержит отрывки из дневниковых записей Ивана Алексеевича Бунина и его супруги Веры Николаевны Буниной. Дневники отражают годы жизни и литературного творчества одного из наиболее ярких представителей мировой классической литературы XX века. Начало жизненного пути, первые публикации, всеобщее признание, «окаянные дни» «русской смуты», жизнь Русского Зарубежья и всемирная слава лауреата Нобелевской премии — все эти этапы творческой биографии И.А. Бунина отразились на страницах дневников. Первое издание вышло в свет в издательстве «Посев» в 1977–1982 гг. В России они публикуются впервые.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Олечка была довольна. […]

2 августа.

[…] Ян грустит, что Бельведер сдан. За эту цену ничего нельзя достать. Я утешаю, что это к лучшему. Как было бы нам топить виллу? Ни одного сильного мужчины. Чувствую себя слабой. […]

Зайцевы хотят ехать в Авиньон и его окрестности. Ельяшевич уехали в Швейцарию. Об остальных ничего не знаю. Тэффи, бедная, все болеет, настроение ее ужасно. […]

10 августа.

[…] Письмо от Тэффи душераздирательное — не может примириться ни с болезнью, ни со старостью. Хочет навеки остаться в том же плане, где ей предстоят одни страдания и не хочет другого, где она, конечно, обрела бы хоть немного радостей. Для художественной натуры, жадной до земной жизни, смирение почти невозможно, а без смирения нет ни покоя, ни радостей.

Ян все ищет дачу, квартиру. Ничего нет подходящего. […]

[Последняя запись из довоенных дневников Бунина:]

17. VII. 39.

Вчера с Маркюсами, Верой и Лялей осмотр виллы в Cannet-La Palmeraie. Нынче еду с Г. и М. в Juan-les-Pins смотреть другие виллы.

21 июля записал на клочке ночью: «Еще летают лючиоли.» […]

[Из записей Веры Николаевны:]

17 августа.

[…] Смотрели виллу в Каннэ. Очень хороша. И Ян, я чувствую, там будет писать. Нет подъемов. Близки лавки. Много прогулок по ровному месту. Но Ян колеблется: страшно — опять две квартиры. Я склоняюсь ликвидировать парижскую, но, конечно, не сразу. […]

31 августа.

Больше недели в сильнейшем напряжении. Война или мир? […] Мы укладываемся.

3 сентября. 7 ч. в.

Англия объявила войну. Кончается и этот период жизни. […]

Заходили Муравьевы — Игорь Ник. и Таня2. Они разорены — у них большое имение в Польше.

Вчера обили окна синей или черной бумагой, сделали синие абажуры. Весь Грасс был темен. […] Видела, как уходили стрелки на позицию. Третий раз провожаю на войну молодых людей. Французские солдаты не похожи на наших, и идут они иначе, нестройно, нет той выправки, какая была у наших. Но дерутся хорошо. Жаль их. Им было жарко. […]

4 сентября.

[…] М. А. [Алданов. — М. Г.] говорит об Югославии. У меня сердце разрывается при мысли оставить Францию, оставить всех близких, друзей, Леню. Говорит и о Швеции. […]

Ночью считала, сколько друзей и знакомых идут на войну. [Следует список в 57 фамилий.]

6 сентября 1936 г. 6 ч. 15 м.

Только что экспресс от Марги, посланный 2 сентября. Им пришлось […] ехать3 в клозете, сидя на чемоданах. «Электрическая станция — крепость из мешков песка. Люди ходят по улице с газовой маской на ремне через плечо. Город пуст и жуток». Лени не застали. […] Иностранцев еще не призывают. […] Уже в Париже была тревога прошлой ночью. Люди в подвалах провели больше 4-х часов!

7 сентября.

Наконец-то, письмо от Лени: «[…] весь Париж живет тяжелой, нервной жизнью. […] У меня все время встречи с будущими новобранцами. Это нас всех объединило. Вчера, возвращаясь домой, встретил З. Н. и Дм. С. [Мережковских. — М. Г.]. Выбирали уголовный роман из подержанных. — „В такое время только уголовными романами и спасаюсь, — сказала Зин. Ник. — приходите в воскресенье. У нас собираются все призывные“. […] Французы ведут себя изумительно. Достойны великого уважения их мужество, хладнокровие и выдержка. […] Наш особняк пуст. Все разъехались. […] сегодня утром я еще серьезно работал за письменным столом. Спокоен. […]»

8 сентября 1939 года.

[…] Беспокоюсь и за Леню, и за «барышень», и за Мережковских. Как это они ночью бегут в убежище? Ведь З. Н. ничего не видит, и ничего не слышит. […]

Есть план ехать в Montoubon, поселиться где-нибудь вблизи Жировского поместья. Мне кажется, этот план недурен. Но Ян еще колеблется.

9 сентября.

[…] Письмо от Гали. […] шло 4 дня. «Живем в непрестанной тревоге и разных попытках, кот. затрудняются ужасно тем, что в городе способ передвижения страшно уменьшен». […] «Мы изнемогли от усталости». […] «Народу осталось в Париже мало. Нервность ужасная, хотя и сдерживаемая. […] Здесь ни часа покоя».

12 сентября.

[…] Письмо от Каллаш: […] Остановилась какая ни есть, все же культурная жизнь после 20 лет нашей плохенькой эмигрантской передышки, последовавшей за революцией. […] На нашу жизнь «порции», признаться, пришлись очень усиленные, и не знаешь, как их переварить. […]

13 сентябри.

[…] Из письма М. А. Алданова: к алертам привыкли. Если жизнь станет нестерпимой, то будем думать, что делать. […] Видаемся, кроме «Посл. Нов.», с Вишняками, Зензиновым, Фондаминским, Сириным, Зайцевыми. […]

Леня пишет, что Ив. Серг. [Шмелев. — М. Г.] в подавленном состоянии, ночные тревоги действуют на него угнетающе. […]

18 сентября, 2 ч. 20 м. ночи.

[..] Вчера сняли виллу Jeanette на Route Napolêon. Спешно ее сдали англичане, которые завтра едут в Лондон через Париж. Сдали дешево, за 12.000 в год, она стоит дороже. Вилла чудесная, «с сюрпризами», но стоит высоко, с кульками подниматься трудно. […]

Советские войска перешли польскую границу. Уверяют, что это только для защиты белоруссов. О Польше стараюсь не думать, так ужасно. […]

22 сентября.

[…] нужно все организовать, но это у нас, при характере Яна, очень трудно. Ведь он никогда не хочет сделать бюджета.

Сейчас он стал мягче, заботливее. За это время много мне покупал всяких мелочей для туалета. Часто мы ведем с ним разговоры на философские и политические темы. […]

23 сентября.

[…] Вещи наши решили перевезти в понедельник. Сами, Бог даст, переедем во вторник или среду. […]

26 сентября.

[…] Вчера были Муравьевы. […] Были и Самойловы. Они уже «в войне». У них стоят 2 унтер-офицера. В Лэ Рурэ целый лагерь. Масса лошадей. Смесь навоза с жасмином. — Он рвется на работу, она тоже. Хочет помогать, если откроют госпиталь. Пока встает в 6 ч. утра, чтобы своих «крестников» поить кофе. Режим у них уже военный. Два раза в неделю мясо. […]

Последний вечер на Бельведере. Стояли с Лялей у окна большой комнаты наверху. Я прощалась с этим видом, особенно прелестным, когда нет в городе ни единого огня. Потом пришел Ян. Сегодня он особенно нервен. Тяжело ему. Сколько в этой комнате пережито им.

3 октября.

Вилла Jeanette. Завтра неделя, как мы здесь. Почти устроились. Почти везде забиты окна. […]

5 октября.

[…] Олечка чувствует недомогание. Поиграла с ней в «уточку» и лото, называла зверей по-французски — все-таки маленькая польза. […]

Из письма Бориса [Зайцева. — М. Г.]: самые нервные дни были первые. Сейчас спокойнее. М. б. попривыкли к новой жизни, или начинаем привыкать. Настроение, разумеется, нелегкое. Сильно похудели (с меня штаны прямо валятся). Но спим. Кормимся пока обычно. Видимо (по Островскому) «от думы человек худеет». […]

10 окт.

Вчера письмо от Лени. «Зарегистрировался. […] Теперь я нахожусь в распоряжении военных властей». […]

17 октября 1939 г.

Потоплен английский броненосец. 800 человек погибло. Это не укладывается в сознание! […]

Выселяют4 из Прибалтики немцев в Германию. […]

20 октября, 4 ч. утра.

Вчера письмо от Лени. […] «Через несколько дней Красная Армия займет Латвию. Прибалтика стала советской5. […] Ожидаю, когда меня призовут на медицинский осмотр. До этого мне ехать к Вам нельзя. Могу пропустить срок».

16 ноября.

[…] Утрясаемся. […] Все больны: у Ляли гной из-под ногтей, у Марги — спина, экзема на ногах, у Гали — боль в боку, сердце. И я понимаю, что тяжелая работа им не под силу, а Ян этого не понимает. […]

[…] увидела Татьяну Муравьеву. […] В руках у нее ящик с красками и папка. […] я решила провести день в природе. […] Полное уединение, глушь, тишина. Т. Д. села рисовать. Говорили о роли глаз, т. е. восприятии зрением. Временами молчали. Я смотрела на долину, смотрела на виллу Уайльда, на дым сизый. […] Говорили о Гиппиус. […] Говорили и об уме, и о таланте, и о способностях. О Гончаровой [художница. — М. Г.]. […] В Грасс пришли в 4. 30. Домой пришла к обеду. […]

26 ноября.

Десять лет, как Леня приехал во Францию, на Бельведер (23. XI). 17 лет, как мы венчались (24. XI). Год, как я уехала из Парижа и приехала в Монтэ-Карло, Босолей (25. XI). Странное предзнаменование — я почти всю дорогу ехала с солдатами. […]

3 декабря.

[…] Эти дни Финляндия6. Я все думаю о Валааме. Последний наш русский православный монастырь. […]

Вчера Ян, Татьяна и я говорили о летчиках. Знают ли они, что погибнут?

Ян очень волнуется за Финляндию. […]

1940

[Из записей Веры Николаевны:]

5 января.

[…] Прошел 39 год, для меня самый неприятный. Были года более тяжелые, с потерями близких, но «подлее» никогда не было. Только одна радость — Олечка. Но и ее ловко от меня отводят, т. ч. и эта радость омрачилась. […] На днях был ночью припадок, даже два. М. б. тоска от печени. Не знаю. Но тяжело очень.