Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Великая Княгиня Мария Павловна
• Издательство: Издатель Захаров Лицензия ЛР № 065779 от 1 апреля 1998 г
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5–8159–0408–2

Великая княгиня Мария Павловна — дочь греческой принцессы Александры и великого князя Павла Александровича — младшего сына Александра III, двоюродная сестра последнего российского императора. Воспитывалась с братом Дмитрием в семье московского генерал–губернатора вел. князя Сергея Александровича и его жены вел. княгини Елизаветы Федоровны. Ее брат — Дмитрий Павлович — был одним из убийц Распутина. Сама она побывала и шведской герцогиней, и главой дома мод «Китмир» в Париже, и фотографом, и художником, после бегства из большевистской России жила в Лондоне, в Париже, в Америке, в Аргентине, умерла в 1958 году. В эмиграции написала две мемуарные книги — «В России» и «В изгнании» (обе они и составляют эту книгу), которые вызвали неоднозначное отношение и много толков в среде русской эмиграции. Едва ли найдется много особ королевской крови, которые, будучи выброшены в суровую повседневную жизнь, всякий раз находят какой нибудь нетрадиционный выход, — несгибаемость и находчивость Марии Павловны поистине уникальны.

---

Ко мне постепенно возвращалось самообладание.

— В Пскове знают об этом?

— Да. Поэтому я осмелился потревожить вас так рано. Мне не хотелось, чтобы вы узнали случайно… Можете не сомневаться, смелый поступок вашего брата вызывает всеобщее восхищение. Уничтожение Распутина — величайшее благо для России, — сбивчиво добавил Шаховской и, заметив мою растерянность, оставил меня одну.

В голове роились мысли, набегая друг на друга, все они были о Дмитрии, который предстал передо мной в новом свете. Я гордилась им. Но в глубине души было обидно, что он не счел нужным хотя бы намекнуть мне о своих планах. Впервые в жизни я думала о брате как о постороннем человеке, и это чувство непривычного отстранения меня испугало.

Моим первым порывом было немедленно поехать к нему. Но правильно ли это? Тело Распутина еще не нашли; расследование, вероятно, идет полным ходом. Я ничего не знала о положении Дмитрия — степень его участия в заговоре, его ответственность с точки зрения закона. Мой поспешный отъезд из Пскова, неожиданное появление в Петрограде могут его скомпрометировать и навредить ему.

Но оставаться в неведении было выше моих сил. Судя по всему, подробности убийства не будут напечатаны в газете; остаются только слухи. Посылать телеграмму было небезопасно, писать письмо — тоже. Да и сможет ли он мне ответить — теперь, когда его лишили свободы? Терзаемая сомнениями, я ходила из угла в угол. Мне казалось — и я не ошиблась в своих предположениях, — что с этого момента все изменится и наша жизнь уже никогда не будет прежней. Произошедшее не вписывалось в привычные рамки, а время нельзя повернуть вспять. Днем я отправилась в столовую, изо всех сил стараясь выглядеть как обычно, но как только я вошла, мне сразу стало понятно, что все уже знают. В обращенных на меня взглядах сквозило затаенное возбуждение и плохо скрываемое восхищение; они как будто думали, что я тоже принимала участие в нападении. Но никто ничего не сказал.

В тот день я несколько раз посылала санитаров к генералу Рузскому, но ответ был один: он еще не вернулся из Могилева. На следующий день ближе к вечеру мне сообщили, что он приехал. Набросив пальто, я побежала к забору, разделявшему территорию госпиталя и главный штаб. Часовые на воротах узнали меня и пропустили. Я оказалась в старом саду, выходящем на реку Великую. Липовая аллея вела к неприглядной деревянной избушке; там жил Рузский. Из низких незанавешенных окон лился желтый свет от электрической лампы, освещая могучие ветки деревьев. Было очень тихо. Внизу виднелись гладкая, скованная льдом поверхность реки и далекие поля. В снегу, как в тусклом зеркале, отражалась луна.

Я задержалась в этом мирном саду на короткое напряженное мгновение; потом подошла к дому и позвонила. Дверь открыл уральский казак, и адъютант генерала проводил меня в кабинет.

Рузский сидел за большим столом, заваленным бумагами. Он поднялся мне навстречу: невысокий худощавый пожилой человек с сутулыми плечами, запавшими щеками и густыми седыми волосами, подстриженными на немецкий манер «бобриком». Глубоко посаженные глаза блестели за очками в золотой оправе.

Он несомненно был одним из самых талантливых генералов, но в последнее время его подозревали в политических интригах, и он впал в немилость. Войдя в комнату, я заметила, что он очень нервничает. Он усадил меня в кресло и вернулся к столу.

— Не стану скрывать от вас, ваше императорское высочество, что, по моему мнению, недавние события в Петрограде будут иметь неожиданные и тяжелые последствия, — сказал он, глядя на меня своими живыми молодыми глазами. — Я только что вернулся из Петрограда. Я ездил туда, чтобы узнать настроение столицы. Сожалею, но ситуацию нельзя назвать благоприятной…

Я молчала. Он некоторое время тоже сидел молча, словно собираясь с мыслями, потом заговорил о военном и политическим положении в целом.

Генералов основных родов войск, рассказывал он, собрали на военный совет в штабе. Он, Рузский, выступил с докладом о настроениях в войсках, которые находятся под его командованием, о слабой дисциплине и падении боевого духа. Пропаганда добралась до самых низов и сделала свое коварное дело. Были даже случаи вызывающего, неповиновения, некоторые солдаты отказывались выходить из окопов и идти в атаку. Суровые меры, наказания стали неприемлемыми и даже небезопасными. Необходимо было выработать новую стратегию, организовать психологическую контратаку.

Император, продолжал Рузский, остался крайне недоволен этим докладом. Приближенные явно сообщали ему другие сведения, и он предпочитал верить им.

Предполагалось, что заседание продлится несколько дней, но оно было прервано сообщением, после которого императору пришлось неожиданно выехать в Царское Село. Примерно в это время до штаба дошли слухи об убийстве Распутина. Император, должно быть, услышал о них раньше, но не выказывал признаков беспокойства или волнения. Напротив, он вел себя более оживленно и весело, чем обычно. Словно бы исчезновение Распутина принесло ему облегчение.

Отец, который в тот день тоже оказался в штабе, позднее рассказывал мне то же самое о реакции императора. (Ни Рузский, ни отец в то время еще не знали об участии моего брата в заговоре.) Отец узнал об этом только на следующий день в Царском Селе от нашей мачехи.

Император попрощался со всеми и отбыл на своем поезде в Царское Село.

Рузский последовал за ним в надежде поговорить с императором наедине; но все его попытки получить аудиенцию оказались тщетными.

Петроград, продолжал он, трясло от любопытства и возбуждения. Он, Рузский, посетил заводы и переговорил с городскими властями. Та же революционная пропаганда, которая деморализовала солдат на фронте, теперь вовсю гуляла по Петрограду.

Устранение Распутина всколыхнуло всю Россию. Теперь все зависело, говорил Рузский, от того, как двор отнесется к убийству Распутина. От этого зависела судьба династии и всей страны; и все взгляды были обращены на Царское Село.

Реакция Царского Села, к сожалению, последовала незамедлительно. Не дожидаясь возвращения императора, императрица приказала арестовать Дмитрия. Она отправила генерала Максимовича, главу царской военной канцелярии, который забрал его шпагу и посадил под домашний арест. Туда же привезли князя Юсупова, и теперь оба находились под стражей.

Симпатии народа были на стороне арестованных. В холле дома моего брата толпились люди, пришедшие выразить свое восхищение. Такое оживление таило в себе новую опасность — свирепую реакцию Царского Села, в особенности со стороны императрицы, которая, по словам Рузского, тяжело переживала смерть Распутина.

Я рассказала ему о своих сомнениях и попросила совета. Он посоветовал написать Дмитрию письмо и отправить его в Петроград с доверенным человеком. В госпиталь я вернулась с тяжелым сердцем; моя тревога усилилась.

В тот вечер я написала письмо брату, это оказалось нелегкой задачей. Я не знала, в чьи руки может попасть мое письмо. Исписав несколько черновиков, я в конце концов решила просто написать, что скучаю и хочу с ним увидеться. Наутро я отправила это письмо в Петроград с санитаром, который до мобилизации служил лакеем в нашем доме. Следующие два дня тянулись невыносимо долго; каждый час казался бесконечным. За эти дни я узнала, что генерала Рузского отстранили от командования Петроградским округом. Я также узнала, что убийство Распутина произошло во дворце князя Юсупова. Газеты печатали краткие официальные сообщения без подробностей. Двор, на время успокоившись арестом двух молодых заговорщиков, ничего не предпринимал, и его намерения оставались загадкой. Полиция все еще не нашла тело.

Спустя сутки из Петрограда вернулся мой курьер, но не привез ответа. Я волновалась еще больше. Наконец я получила лаконичную телеграмму от Дмитрия с просьбой немедленно приехать в Петроград.

Я позвонила Рузскому. Он приказал предоставить мне специальный поезд. Менее чем через два часа я была уже в пути. Несколько коллег пришли меня проводить, и мой отъезд вызвал нездоровое волнение на вокзале.

Никогда еще дорога в Петроград не казалась такой длинной. На вокзале меня встретил генерал Лейминг. Мы обменялись взглядами и молча пожали друг другу руки; слишком о многом нужно было поговорить. В машине мы тоже молчали, и я с трудом сдерживала слезы. Мне казалось странным, что улицы освещены, как обычно, и полны оживленного народа.

Когда мы подъехали к дворцу на Невском на углу Фонтанки и вошли, первое, что я увидела, были часовые, а за ними приветливые лица слуг, знакомых с детства.

Мы поднялись в апартаменты Лейминга. Мадам Лейминг ждала меня наверху. Старый дворецкий подал мне ужин и хлопотал вокруг стола. Чтобы не обижать его, я зачерпнула ложкой суп. Но когда мы с Леймингами остались одни, я засыпала их вопросами — избегая, однако, упоминания об убийстве.