Мария Фагиаш - Сестры-близнецы, или Суд чести

• Название: Сестры-близнецы, или Суд чести
• Автор: Мария Фагиаш
• Издательство: У-Фактория, АСТ Москва
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0244-9, 978-5-9713-6871-7

Летней ночью 1904 года при пожаре сгорает дом в имении графа Николаса Каради недалеко от Будапешта. В огне погибает его молодая жена, красавица Беата. Казалось, что весь смысл жизни молодого офицера Генерального штаба австро-венгерской армии навеки разрушен. Со всех концов империи на похороны съезжаются родственники и друзья Николаса. Из Берлина приезжает Ганс Гюнтер барон фон Годенхаузен, майор лейб-гвардии полка кайзера Вильгельма II со своей женой Алексой, сестрой-близнецом погибшей Беаты. Николас, который до этого никогда не видел Алексу, был потрясен ее сходством с сестрой. Он еще не знает, что этот миг определит всю его дальнейшую жизнь…

Книга известной в Европе писательницы Марии Фагиаш «Сестры-близнецы» на русском языке издается впервые.

---

Хозяйство показалось Алексе слишком большим, и она оставила все на попечение фрейлейн Буссе, настоящему олицетворению истинной германской женщины со статной фигурой и неопределенным возрастом. Корни гладкозачесанных светлых волос предательски выдавали в ней брюнетку, и она обходилась с поляками, русскими, евреями и — как опасалась Алекса — с венграми с надменностью Кримхильды.[23] Горничные и прачки не смели при ней рассмеяться, она умела поставить на место даже торговца-еврея, поставлявшего в дом уголь, дрова, импортные напитки и фальшивый антиквариат. Алекса подозревала, что она берет взятки у поставщиков, но решила закрыть на это глаза, так же как и на исчезновение временами бутылок вина, завышенные счета на продукты и ночные посещения комнаты фрейлейн Буссе неким вахмистром.

Мебель пришла десятого декабря, и к Рождеству все было более или менее обустроено. Картины, персидские ковры, столы и диваны, завершившие меблировку дома, Ганс Гюнтер приобрел у одного рыжебородого молодого человека, некоего Финкельштейна, которому удалось проникнуть в дом, минуя бдительное око фрейлейн Буссе. Но, несмотря на эту роскошь, Алекса никогда не чувствовала себя как дома. Насколько в Потсдаме она была готова жить долго, настолько здесь ощущала она себя проездом, готовой в любое время к отъезду.

Тем не менее Алекса наслаждалась праздником Рождества в этом, 1907-м, году как никогда за все годы своего замужества. Ганс Гюнтер пребывал все время в отменном настроении. Та пелена, которая застилала голубизну его глаз со времени процесса в Берлине, исчезла, и он более чем когда-либо походил на того юного кадета на фотографии в семейном альбоме.

В эти дни Верховный суд Берлина реабилитировал генерала Мольтке. Он подал кассационную жалобу, и шестнадцатого декабря начались слушания уже против Максимилиана Хардена.

Под давлением прессы, которая, в один голос осудила предвзятый приговор Гражданского суда Моабит, прокуратура взяла на себя это дело и возбудила процесс против Хардена по обвинению в нанесении оскорбления. На этот раз защиту генерала взял на себя знаменитый блестящий адвокат Селло, который не уступал Бернштайну. Его первой победой было то, что большая часть заслушивания свидетелей проходила в отсутствие публики и он заручился согласием князя Ойленбурга выступить в качестве свидетеля.

Князь под присягой показал, что никогда ничего, кроме дружеских чувств, к Мольтке не питал. Болезнь и страдания оставили следы на его лице, но голос его был четок и тверд, когда он заявил, что никогда в жизни не занимался такими «мерзостями», которые ему приписывал Харден. Казалось, во всем зале суда один лишь Бернштайн не поддался влиянию достоинства и убедительности, с которыми выступал князь.

— Я охотно верю вашему превосходительству, — обратился Бернштайн к князю. — Между тем параграф 175 Уголовного кодекса относится только к определенным, очень ограниченным гомосексуальным отношениям. Нам известно, однако, что лицам с отклонениями от нормы известны и другие всевозможные интимные…

Полный возмущения князь оборвал его на полуслове и закричал:

— Я никогда в жизни не имел ничего общего с этой грязью.

Третьего января 1908 года Уголовный суд по представлению главного прокурора Исенбиля приговорил Максимилиана Хардена к четырем месяцам тюрьмы за нанесение оскорблений.

По этому случаю в журнале «Трах-тарарах» в номере от двенадцатого января появилось следующее стихотворение:

Да, тогда мы удивились
Приговору Моабита.
А теперь все вновь отмылись,
И опять все шито-крыто.
Кончен суд — довольны лица.
Но от грязи не отмыться.
Мы ж по-прежнему все рьяно
Славим Максимилиана.

Исенбиль же, прокурор,
Произвел большой фурор:
Научил нас, журналистов,
Как решать проблемы быстро.

Мы должны его прославить
И в пример стране поставить,
Как он служит фатерлянду —
Сверху слушает команду.

А судья, что журналиста
Так бездумно оправдал,
Вмиг в преступники попал.

Стихотворение заканчивалось следующими словами:

Нужно нам признать давно:
Правосудие — г…о!

Глава XII

Стихи в журнале «Трах-тарарах» вызвали в Алленштайне, как, впрочем, и во всей Германии, живой интерес. Их читали и весело обсуждали. Вызывающий и язвительный тон как нельзя более отвечал праздничному настроению масленицы. И хотя на улице подморозило, отношение в обществе к Годенхаузенам быстро потеплело.

Здесь, в Алленштайне, по всеобщему мнению, победителем из процесса, связанного с ложными обвинениями, вышел не Мольтке, а не кто иной, как Ганс Гюнтер фон Годенхаузен. Офицеры и дамы, которые до этих пор откровенно холодно относились к ним, спешили дать понять, как они рады такому повороту событий. Алекса узнала, и совсем не от своего мужа, а от фрейлейн Буссе, которой всегда все было известно, что по личному указанию кайзера расследование против Ганса Гюнтера в суде чести прекращено. Лишь теперь, когда опасность миновала, она поняла, насколько тяжки были обвинения. Она чувствовала облегчение, но не проходило и чувство обиды. Почему он не делился с нею своей тревогой? Разве он не знает, как важно для нее его доверие?

За прошедшие месяцы ей не раз приходило в голову, что он, возможно, мог быть на самом деле виновным. Со временем у Алексы представление об отношениях между мужчинами в какой-то степени потеряло связанное с этим ощущение мерзости. Николас рассказал ей, что в некоторых частях света это считалось вообще нормой, и она пыталась почерпнуть в книгах хотя бы какие-то сведения об этом.

Читая однажды описание жизни в Египте в XIX столетии, она вдруг вспомнила о загадочном дяде Ганса Гюнтера, разбогатевшем на службе у одного восточного вельможи. В доме у тетки Розы старательно избегали упоминания об этом дяде, как если бы речь шла о каком-то темном моменте семейной истории. Ганс Гюнтер, казалось, разделял эту точку зрения, так как и о том годе, который он прожил у дяди, и о поездках с ним он никогда не упоминал. Но он, по-видимому, был ему очень близок, иначе объяснить получение Гансом Гюнтером наследства было нельзя. Когда Алекса все же спросила однажды, где он в этих поездках побывал, он ответил, что, дескать, прошло столько времени, поэтому он не может вспомнить, и быстро сменил тему. Сейчас она часто задавалась вопросом, не тот ли это дядя, который втянул Ганса Гюнтера в эти круги. В этом случае она могла бы считать его жертвой старого развратника, а не тем, кто занимался этим из склонности.

Костюмированный бал у командира дивизии генерала Хартманна состоялся двадцатого января, через семнадцать дней после оглашения приговора Хардену. Годенхаузены были также приглашены, что означало, что они окончательно приняты в обществе.

Кенигсберг был, конечно, не Потсдам, и по сравнению с пышными вечерами в Новом дворце бал у генерала был довольно скромен, но для офицеров Первого армейского корпуса и их дам это было главным событием года. Для Алексы и Ганса Гюнтера, однако, этот вечер означал встречу с судьбой в лице обер-лейтенанта Отто фон Ранке, одного из служивших в Алленштайне артиллеристов.

Обер-лейтенант фон Ранке, двадцати семи лет, холостяк, мечтатель и сумасброд, интеллектуал и маменькин сынок, все в зависимости от того, что хотели в нем видеть. Друзей у него практически не было. Страстный наездник, он проводил большую часть свободного от службы времени в длинных загородных поездках. Пил он умеренно и, не считая эпизодических посещений одного из лучших борделей в Кенигсберге, где его обслуживала одна и та же блондинка с накладным бюстом, особого интереса к женщинам не проявлял. Он относился к тому легиону безликих фигур, которые возбуждают всеобщее любопытство только тогда, когда они или совершают преступление, или сами становятся жертвой, или срывают крупный куш. И он действительно совершил преступление, — согласно Библии, смертный грех, что, по мнению военного суда чести, было на самом деле смелым поступком: в 1904 году в маленьком силезском гарнизоне Бернштадт он убил на дуэли товарища по службе.

Алекса дважды танцевала с ним на балу, а она танцевала в тот вечер не менее чем с двадцатью офицерами, и когда несколько дней спустя она получила от него букет роз, то не могла понять по приложенной к букету карточке, от кого эти цветы.

Это был большой, роскошный букет, какой и в Берлине не так просто было бы найти, и Алекса была в восторге. Пусть Ганс Гюнтер знает, что и другие мужчины находят ее желанной, подумала она.

— Ты можешь вспомнить этого обер-лейтенанта фон Ранке? — спросила она мужа. — На моей танцевальной карточке стоит его имя, значит, я танцевала с ним. Но то, что он шлет мне розы…