Георг Кляйн - Либидисси

• Название: Либидисси
• Автор: Георг Кляйн
• Издательство: Иностранная литература журнал №6
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 0130-6545

Действие романа происходит в некой азиатской (а может, африканской) стране, в недавнем прошлом освободившейся от власти Иноземной державы; теперь здесь хозяйничают религиозные сектанты, поклоняющиеся покойному пророку «местного разлива» Гахису. Герой — тайный немецкий агент, выполняющий секретную миссию передачи информации в центр. Однако роман вовсе не «шпионский»; скорее это метафорическая вариация на вечную тему «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Густая сюрреалистическая атмосфера столичного города Либидисси обволакивает, поглощает и затягивает пришельца из иной, привычной нам цивилизации — пусть даже сам он этого уже не осознает. Роман можно было бы счесть фантастическим и отчасти абсурдистским, если бы не поражающая и пугающая опознаваемость приходящих на ум реальных аналогов, будь то Вьетнам, Афганистан или Ирак.

---

За дверью, едва ее легкое полотно успокоилось, он валится передо мной как подкошенный и корчится на нижних ступенях лестницы, будто испытывает боль уже оттого, что лежит. Задыхаясь, осыпает меня бранью. Однако исторгать проклятия для него, видимо, тоже крайне мучительно, и вскоре слов в его бормотании и стенаниях я уже разобрать не могу. Ставлю парня на ноги и слегка встряхиваю. И вот он уже выражается яснее. Если я правильно понимаю фразы на разных диалектах, срывающиеся у него с губ, то он говорит мне, что я должен немедленно драпануть через задний двор. Моим улыбчивым соотечественникам претит запах моей мошонки. Я больше не держу его, он опускается на колени и начинает карабкаться вверх по винтовой лестнице. Юбчонка задралась, и видно, что она мокрая. Трусики с рюшками, став от влаги полупрозрачными, прилипли к заднице. Почувствовав мой взгляд, Кэлвин разглаживает юбочку, на сколько позволяет ее длина. Потом поворачивается ко мне лицом и цитирует на чистейшем nuддu-nuддu знаменитое изречение Великого Гахиса: Молодые крысы вынюхивают место, где накануне переплыла реку старая крыса. Я никогда не понимал, чего такого значительного находят гахисты в этой сентенции, тем более озадачивает меня теперь попытка применить ее в самом банальном смысле ко мне и тому человеку, который должен прийти мне на смену. На удивление самому себе, я с минуту охвачен чувством блаженства: родной Центр вновь представляется мне тем, чем он был для меня на заре моей карьеры, — оплотом знания и рукой, умеющей и дать, и взять. Я благодарю Кэлвина и протягиваю ему, уже преодолевшему на четвереньках несколько ступенек, все новые пятисотенные, которые еще остались у меня в пачке. По случайности это ровно столько, сколько я четверть часа назад заплатил ему за добытую для меня вещицу. Он прячет купюры под юбочку и показывает на дверь, за которой находится задний двор.

Нигде не написано, что Гото для иностранцев запретная территория. Ни в одном из переулков, ведущих в древнейший район города, ни пешеходы, ни транспортные средства не подвергаются контролю. Для объезда заторов, возникающих на бульваре Свободы Печати, таксисты нередко выбирают именно улицы Гото. Правда, от пассажира-иностранца на заднем сиденье потребуют в таком случае, чтобы он задернул солнцезащитные занавески и глядел на улицу; если не может без этого обойтись, только сквозь щелку меж ними. Впечатление от мельком увиденного разочаровывает. Кажется, жизнь здесь ничем не отличается от будничной суеты в других старых кварталах. Лишь когда смуглый мальчуган или худой старик размахнется, чтобы запустить в железный бок такси камнем, прильнувший к окну чужеземец вздрогнет, внезапно осознав, что местные жители считают его шпионом, выведывающим тайны Гото ради извлечения какой-нибудь выгоды.

Мои глаза, в ту пору еще зоркие в равной степени, впервые увидели Гото с реки. Она огибает квартал и холмы, на которых он расположен, полукругом. Течение слабое, в полнолуние солоноватая вода болотистых рукавов подступает к городу. От реки тогда поднимается гнилостный и одновременно едкий запах, а дети ловят бредешками и простенькими удочками вкусных окуней того вида, который в другое время поставляется на рынки города только рыбаками из дальних окрестностей. С наступлением темноты, в свете круглого небесного диска, на берег спускаются к своим кумирням киренейцы, представители одного из нацменьшинств города. Они — в традиционном голубом одеянии, над ними плывут звуки песнопений. Подростки из общин других вероисповеданий видят в таких ритуальных шествиях возможность потешить себя и, оседлав мотоциклы, эскортируют киренейцев, кружат вокруг них с завывающими моторами, оглушительно сигналят, вопрошающе выкрикивают что-нибудь непристойное, не получая, конечно, ответа. В городе бытует мнение, что молебны киренейцев в полнолуние выливаются в сексуальные оргии, однако никакими фактами это мнение не подтверждено.

Последний раз киренейцы подверглись избиению, если верить рассказам Фредди на исторические темы, тысячу лет тому назад — со стороны монгольского войска, отряды которого, двигаясь на редкость мощной лавиной от низовьев реки, подошли по ее берегам к городу, чтобы разграбить его. В последующие столетия серьезных преступлений против этого национального меньшинства не было, хотя история города богата погромами и массовыми убийствами. И это при том, что, по сложившимся у нас, иностранцев— вдали отсюда— понятиям, именно киренейская народность прямо-таки напрашивается на стихийные расправы с ней. Она малочисленна, не может за себя постоять и сразу же привлекает к себе внимание экзотичностью своих обычаев. Однако киренейцев не трогают уже тысячу лет, и это наверняка связано с тем, что они унижают себя сами — родом своих занятий. Киренейские семейства зарабатывают на жизнь удалением фекалий, а также тем, что обеспечивают город морильщиками крыс и живодерами. Тележки с впряженными в них мулами проезжают и по кварталу тряпковаров, и мне уже не раз доводилось наблюдать, как возничие очищают выгребные ямы и сгружают возле них тюки с сечкой из сухого камыша, чтобы ею можно было посыпать жидкие отбросы.

Мне самому дважды пришлось воспользоваться услугами морилыцика-киренейца. Сразу же после вселения в домик, дабы вывести в нем тараканов, и совсем недавно, когда наша крыша стала частью одного из маршрутов, по которым крысы с реки направляются к базарам. Каждую ночь Лизхен слышала шорох их лапок. Предсмертный визг тех, что попадали в расставленные крысоловки, доносился даже до меня. Киренеец приходил раз пятнадцать, чтобы ставить все новые и новые капканы — только так можно было перехитрить умных грызунов. А затем один из его сыновей караулил над нами ночь за ночью больше недели, выслеживая последних, рыскающих по соседним крышам одиночек и бесшумно укладывая их стрелой из приспособления, похожего на арбалет.

Лизхен на протяжении всех тех ночей составляла охотнику компанию. Мне это известно, потому что подросток — с робким видом и даже готовый принять наказание — спросил меня на рассвете после охоты первой ночью, можно ли девочке находиться на крыше вместе с ним. Когда я дня три-четыре спустя, нагрузившись зулейкой, поднимался по лестнице, перебирая руками перила, нахаленок, тем временем совсем осмелев, поджидал меня с вопросом, может ли он разрешить Лизхен стрелять из его лука. Ей, дескать, гак этого хочется… Вытаращенные глаза и весь мой озадаченный вид были для него, наверное, достаточным ответом, ибо он тотчас же исчез в направлении к приставной лестнице, ведущей на чердак. И я не сомневаюсь, что только он, а не Лизхен, ждал, как я прореагирую на сообщение о ее страстном желании поохотиться. По всей вероятности, она сопровождала парнишку с их общей добычей на пути в Гото, где травильщики сжигают мертвых крыс на больших серых лодках, окаймляющих берег реки. На этих плоских громадинах, похожих скорее на плавучие платформы, чем на лодки, днем и ночью дымятся костры. Из животного жира, золы, растертого в пыль камня и растительных экстрактов там варят знаменитое киренейское мыло, которое, говорят, можно теперь купить даже в Duty Free Shops[8] немецких аэропортов. Правда, крыс, даже очень жирных, для изготовления мыла не используют. Киренейцы считают их животными, некогда священными, но потом отвергнутыми Богом. Даже убив их, к ним относятся с известным уважением и сжигают на отдельных кострах, добавляя в огонь немного ладана или фимиама.

Я тороплюсь сойти к реке. Ее вод я не видел уже много лет. Сверток от Кэлвина, все еще не вскрытый мною, давит на ребра из внутреннего кармана куртки. Шагать с ним и неудобно, и приятно. Сейчас меня манит к себе пристань, где швартуются прогулочные катера: после наступления темноты они ждут жадных до впечатлений иностранцев. Списанные военные суда небольших размеров были перестроены с помощью простых средств, но не без умелости. Дабы не вызывать беспокойства, они ходят только ночью. В полнолуние, как сегодня, достаточно естественного источника света, чтобы получить представление об импозантных произведениях зодчества из голубой глины, возведенных на холмах Гото. Обратив триаду безобразных колонн к гавани квартала, Великие Врата Пророчества отстоят от воды менее чем на двести метров. А Голубой Храм, самое величественное монопортальное сооружение мира, огромное круглое здание без окон, можно хорошо рассмотреть за построенными еще в Средние века складами, как только матрос на катере направит прожекторы на его купол.

Сноп света с судна едва коснулся верхней части колосса, как раздались первые выстрелы. С берега древнейшего квартала по катеру открыли огонь. Однако малокалиберным пулям не пробить бронированную обшивку корпуса бывшего военного корабля и толстый плексиглас по периметру его палуб. Лишь один раз, по рассказам Фредди, — в смутное время, когда после гибели Гахиса прошел только год, — налет оказался результативным. По одному из прогулочных катеров пальнули настоящим фаустпатроном — старого натовского образца во франко-германском исполнении. И не промахнулись, после чего всем членам находившейся на борту туристической группы, торговцам мультимедийной аппаратурой из Сингапура, пришлось навсегда расстаться со своим бизнесом.