Сири Хустведт - Что я любил

• Название: Что я любил
• Автор: Сири Хустведт
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24545-9

Сири Хустведт — одна из самых заметных фигур в современной американской литературе: романистка, поэтесса, влиятельный эссеист и литературовед, а кроме того — на протяжении без малого тридцати лет жена и муза другого известного прозаика, Пола Остера. "Что я любил" — третий и, по оценкам критики, наиболее совершенный из ее романов. Нью-йоркский профессор-искусствовед Лео Герцберг вспоминает свою жизнь и многолетнюю дружбу с художником Биллом Векслером. Любовные увлечения, браки, разводы, подрастающие дети и трагические события, полностью меняющие привычный ход жизни, — энергичное действие в романе Хустведт гармонично уживается с проникновенной лирикой и глубокими рассуждениями об искусстве, психологии и об извечном конфликте отцов и детей. Виртуозно балансируя на грани между триллером и философским романом, писательница создает многомерное и многоуровневое полотно, равно привлекательное как для "наивного" читателя, так и для любителя интеллектуальной прозы.

---

Возможно, все та же потомственная гордость заставила ее предложить Марку перебраться к ней насовсем. Она сказала Люсиль, чтобы в начале июля он переезжал на Грин-стрит и начинал искать работу в Нью-Йорке. Марк к этому времени закончил-таки среднюю школу, но даже не пытался поступать в колледж, так что его будущее расстилалось перед ним как нехоженые дебри, которых нет на карте. Но когда я спросил Вайолет, по плечу ли ей будет этот крест, она ощерилась и заявила, что такова была бы воля Билла. Прищур глаз и сжатые в нитку губы говорили о том, что решение принято окончательно и бесповоротно и обсуждению не подлежит.

В ночь накануне приезда Марка Вайолет не вернулась домой вовремя. До этого утром, перед уходом в мастерскую, она позвонила и сказала, что вечером мы пойдем куда-нибудь ужинать.

— Так что ничего не покупай, я вернусь около семи.

В восемь я позвонил ей в мастерскую. Номер был занят. Я подождал еще полчаса. Номер по-прежнему был занят. Тогда я решил сам сходить на Бауэри.

Дверь подъезда была настежь, и когда я вошел, мне впервые представился случай лицезреть мистера Боба воочию. Он оказался сутулым мужичонкой неопределенного возраста с тонкими ножками и на удивление крепкими мускулистыми руками. Мистер Боб подметал лестницу и как раз выгребал кучу пыли на улицу, прямо мне на ботинки.

— Здравствуйте. Вы мистер Боб?

Не поднимая головы, он застыл, сурово глядя в пол.

— Мы с Вайолет договорились поужинать, но ее все нет и нет. Я решил зайти, потому что не знаю, что и думать.

Ответа не последовало. Мистер Боб стоял не шевелясь. Я обошел его и начал подниматься по ступенькам.

— В оба глядите, — пророкотал он мне вслед.

Я дошел до двери мастерской и услышал еще раз:

— За Красотулей, говорю, глядите в оба.

Мастерская тоже была не заперта. Я собрался с духом и вошел. Верхний свет был выключен, горела только настольная лампа, выхватывавшая из темноты стопку бумаг на столе. Мне уже приходилось видеть эти голые стены, но днем, и теперь, в вечернем сумраке, скрадывавшем периметр комнаты, опустевшее пространство показалось мне куда больше. Сначала я подумал, что в мастерской никого нет, перевел взгляд на окно, и вдруг в мутном свете, льющемся через стекло, увидел Билла. У меня перехватило дыхание. Призрак был субтильнее живого Билла. Он стоял и курил, лицом к окну и спиной ко мне. Мне была видна только бейсболка, синяя рубаха и черные джинсы. Я двинулся к нему. На звук моих шагов усохший, видоизмененный Билл повернул голову и превратился в Вайолет. Я никогда прежде не видел ее с сигаретой. Она держала ее двумя пальцами, большим и указательным, совсем как Билл, когда докуривал свои чуть не до самого фильтра. Вайолет шагнула мне навстречу:

— Который час?

— Десятый.

— Десятый?! — переспросила она, пытаясь уложить число в голове.

Окурок упал на пол, и Вайолет придавила его ногой.

— Я тебя не ждала.

— Мы вроде собирались поужинать.

— Поужинать? Ах поужинать, — пробормотала она сконфуженно. — У меня совершенно вылетело из головы.

Помолчав несколько секунд, Вайолет произнесла:

— Ну, раз уж ты здесь…

Оглядев себя, она ласково погладила ладонью рукав синей рубахи.

— Только не надо обо мне беспокоиться. У меня все хорошо. Не волнуйся. Понимаешь, на следующий день после смерти Билла я пришла сюда. Просто хотелось побыть здесь одной. Вот в этом углу лежала его одежда, а на столе валялся блок сигарет. Я сразу все это убрала в шкафчик над раковиной, а Берни сказала, что там только личные вещи. Ну а после того, как Берни разобрался с работами, я начала приходить сюда. Теперь это моя работа — приходить сюда и сидеть. Так вот, однажды я достала из шкафчика его штаны, рубаху и сигареты. Сперва я на них только смотрела. Смотрела, трогала. Дома полно его одежды, но там стираные вещи, а раз стираные, значит, мертвые. А на этих краска, он же в них работал. Ну и через какое-то время мне уже мало было просто прикасаться к его одежде, захотелось ее надеть, захотелось, чтобы она прикасалась к моему телу, захотелось курить его "Кэмел". Я выкуриваю по сигарете в день. Так мне легче.

— Но послушай… — начал я.

Она сделала вид, что не слышит, и обвела глазами комнату. Я заметил единственную стоявшую на полу коробку без крышки и ровные ряды тюбиков с красками.

— Мне здесь спокойно, — произнесла Вайолет.

Портрет Джеки Робинсона, который Мэт нарисовал Биллу в подарок, по-прежнему висел над столом. Я хотел попросить его у Вайолет, но не решился.

Она прижалась ко мне и стиснула пальцами мой локоть.

— Я страшно боялась, что он умрет. Я никому не говорила, и тебе никогда не говорила. Просто, когда любишь человека, всегда боишься, что он умрет. Сейчас это уже не важно. Но я видела, что ему хуже. Он задыхался. Спал очень плохо. Однажды, например, пожаловался, что не может закрыть глаза, потому что боится умереть во сне. Поеле того как Марк украл у тебя деньги, он все сидел по вечерам с бутылкой виски, а спать не ложился. Где-нибудь часа в три ночи я заходила в гостиную, а он сидит на диване перед включенным телевизором и спит вполглаза. Я тогда его разувала, раздевала и либо переводила в спальню, либо так и оставляла до утра на диване, только укрывала.

Вайолет помолчала, глядя в пол.

— У него было скверно на душе, черным-черно. Он много говорил о своем отце, о болезни Дана, о том, как его пытались лечить, но все зря. Начал вдруг думать о ребенке, с которым у нас так ничего и не получилось, давай, говорит, усыновим. Потом решил, что мы не справимся, что он всегда старался быть хорошим отцом, но все равно ничего не вышло. Потом совсем тошно стало, когда он вдруг начал повторять каждую гадость, которую о нем писали критики. Я-то всегда была уверена, что ему на них плевать, а это все, оказывается, копилось, копилось… А критики его так поносили! Их же сильнее всего бесило, что на свете есть другие люди, которым безумно нравится то, что делает Билл. Но он как будто забыл про то, что в жизни есть что-то хорошее.

Вайолет смотрела в одну точку и снова погладила ладонью рукав рубахи.

— Нет, вру! Про меня он никогда не забывал. Я подходила и шептала ему на ухо: "Ну, все, пора спать", и он обхватит мое лицо и давай целовать! От него пахло виски, и он говорил: "Милая, ты моя милая, как же я тебя люблю", ну и всякие нежности. В последние несколько месяцев стало чуточку легче — он так радовался этим детям и своим видеосъемкам. Я клянусь тебе, он только этим и жил. Я думала, вот наконец вздохнем…

Вайолет повернула голову. Теперь она смотрела в стену.

— Каждый вечер мне все труднее заставить себя идти домой. Я хочу оставаться здесь, с ним.

Она вытащила из нагрудного кармана пачку "Кэмела", закурила, погасила спичку и выпустила изо рта струйку дыма.

— Ну, ладно, пускай сегодня будет две.

Мы молчали около минуты. Мои глаза успели привыкнуть к полумраку, и комната казалась светлее. Я разглядывал тюбики с красками.

Вайолет заговорила снова:

— Я хочу, чтобы ты кое-что послушал. Это сообщение на автоответчике. Я его обнаружила в тот же день, когда нашла одежду и сигареты.

Она подошла к столу и несколько раз нажала кнопку автоответчика. Тоненький голос произнес:

— ММ знает, что я — труп и кто в этом виноват.

И тишина. Через мгновение я услышал голос Берни, который что-то говорил, но Вайолет уже выключила автоответчик.

— Билл слушал это перед смертью. Лампочка не мигала, значит, он пришел и стал прослушивать сообщения.

— Но это же чушь какая-то!

Вайолет кивнула:

— Наверно, чушь, просто… Помнишь, мне девочка ночью позвонила и рассказала про Марка и Джайлза? Голос похож. Билл ее не мог узнать, он же с ней не разговаривал.

Вайолет подняла глаза и сжала мою руку:

— Они так называют Марка — ММ. Ты в курсе?

— Да.

Вайолет стискивала мою руку все сильнее. Я чувствовал, что ее бьет дрожь.

— Ну, полно, полно, — сказал я.

Мой голос словно сломал ее. Губы Вайолет искривились, колени подогнулись, и она буквально рухнула на меня. Я подхватил ее под мышки. Ее щека упиралась мне в кадык, а руки цеплялись за мой пояс. Я стащил с нее бейсболку и поцеловал ее голову, один раз, всего один раз. Я стоял, прижимая к себе бьющееся в рыданиях тело, слушал, как она плачет, и чувствовал запах Билла: запах скипидара, табака и опилок.

Внешне скорбь Марка проявлялась в том, что из него словно выпустили воздух. Его тело стало похоже на спустившее колесо, которое хотелось накачать. Казалось, каждое движение — поворот головы, подъем руки — дается ему с неимоверным трудом. Если Марк не находился в книжном магазинчике, куда он устроился на работу, он либо валялся на диване с плеером, либо слонялся по квартире и грыз крекеры или жевал печенье. И днем и вечером он чем-то хрустел, чавкал и набивал себе рот, оставляя за собой горы пакетов, коробок и пластмассовых упаковок. Ужин его мало интересовал, он равнодушно ковырял еду и по большей части оставлял ее на тарелке. Вайолет ни единым словом не вмешивалась в его режим питания. Наверное, она полагала, что если Марк решил заедать свою утрату, она не должна ему мешать.