Сергей Утченко - Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е

• Название: Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е
• Автор: Сергей Утченко
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 1974

Книга состоит из небольших рассказов, посвященных наиболее важным социально-экономическим и общественно политическим событиям древней Греции, и предназначена для внеклассного чтения учащихся VI классов.

---

— Стихи звучны, — сказал Перикл. — Но откуда у тебя такие мысли? Твои родители богаты, тебе никогда не придется переносить то, о чем ты говорил. И почему ты не хочешь изучать законы нашей страны?

— Если отцовское богатство сохранится и моя доля перейдет ко мне, я буду богат и без изучения законов. А если случится беда и я стану бедным, знание законов мне не поможет.

— Каждый гражданин, как бы он ни был беден, должен знать законы своей страны.

— Но я не понимаю, что такое закон! Не можешь ли ты объяснить мне, что это значит?

— Конечно, могу, — ответил Перикл. — Это совсем просто. Закон — это все, что народ, собравшись вместе, постановляет, решает и записывает, что следует и чего не следует делать.

— Но не потому ли хорош закон, — спросил Антифонт, — и не потому ли мы подчиняемся ему, что он учит нас делать хорошее, а не плохое?

— Клянусь Зевсом, юноша, только поэтому!

— Ну, а если сходятся на собрание для вынесения письменных постановлений лишь немногие богатые люди, там, где у власти не демократия, а олигархия?

— Все то, — ответил Перикл, — что постановит и письменно изложит высшая власть в государстве, называется законом.

— Значит, если тиран захватит власть в государстве и станет предписывать гражданам, что им делать, это тоже закон?

— Да, если это предпишет тиран, пока он у власти, это тоже закон, — отвечал Перикл.

— Ну, а что же такое насилие и беззаконие, Перикл? Не будет ли беззаконием такое положение, когда сильнейший притесняет слабейших, заставляя их не путем убеждения, а путем насилия делать, что ему угодно?

— Именно так, — сказал Перикл. — Я беру обратно свои слова относительно тирана. Издаваемые тираном приказы не законы, а беззаконие.

— Но почему же? Ведь люди, которые имеют власть при тиране, одобряют его приказы, а до остальных ему нет дела.

— Как это нет дела? — вспылил Перикл. — Все, к чему небольшая кучка людей вынуждает народ против его воли, — насилие, а не закон!

— Но ведь у нас, в Афинах, — возразил Антифонт, — большая часть населения — рабы и метеки. А разве их приглашают на народное собрание; разве, когда народное собрание принимает законы, оно спрашивает у рабов и метеков, одобряют ли они эти законы? Значит, ваши постановления, согласно твоим же словам, не законы, а беззаконие и насилие!

— Ловко сказано, — недовольно ответил Перикл. — Ты искусный спорщик, но какие же уважающие себя граждане станут спрашивать мнение рабов? В молодости я тоже был силен в подобных спорах; я также умничал, как ты теперь.

— Как жаль, что я беседую с тобой теперь, а не тогда, когда ты был молод! — скромно сказал мальчик.

Старик Андокид, желая перевести неприятный для Перикла разговор на другую тему, сказал Антифонту:

— Обычно на пирах мальчики не философствуют, а, взяв в руки ветку лавра, поют что-нибудь поучительное из трагедии. Спой хотя бы из трагедии любимого тобой поэта Еврипида песнь о том, как надо «чтить богов бессмертных, родителям почтенье воздавать», дальше ты сам знаешь.

— Хорошо, я спою из Еврипида, но не эту, а другую песню.

И, взяв лавровую ветвь в правую руку, мальчик стал петь:

На небе боги есть… Так говорят!
Нет, нет! Их нет! И у кого крупица
Хотя бы есть ума, не станет верить…
Тиран людей без счета убивает
И грабит их пожитки; ростовщик
Нередко разоряет целый город
Процентами и все ж живет спокойней,
Чем честные, и счастлив весь свой век.
Известных справедливостью, хоть слабых,
Немало существует городов:
Они дрожат, подавленные силой
Других держав — могучих, но бесчестных!

Автор этих слов Еврипид имел в виду афинян и их вождя Перикла, притесняющих города-колонии. Возмущенный Перикл поднялся и, распрощавшись, ушел.

После этого случая Андокид понял, что из занятий мальчика ничего не выйдет, и с болью в сердце отпустил учителя. Но мальчик не бездельничал и не сидел сложа руки: он либо куда-то уходил, либо сидел дома над книгами, которые неизвестно откуда доставал. Андокиду сообщали, что его младшего сына нередко видят в обществе рабов. Он беседовал не только с рабами Андокида, но часто проводил время с Кефисофонтом, рабом Еврипида. Андокид был этим очень огорчен. Раб Кефисофонт был образованным человеком. Говорили, что он помогал Еврипиду писать пьесы. От него услышал Антифонт о несправедливости рабства. Кефисофонт рассказывал, что слова о несправедливости рабства в трагедиях Еврипида вставил он, Кефисофонт, но Еврипид переделывал все по-своему: у него всегда оказывалось, что умные и благородные рабы — это бывшие царские дети, попавшие случайно в рабство, а люди, родившиеся от рабов, всегда оказываются дурными.

Другое сообщение об Антифонте до слез огорчило отца. Мальчика видели в мастерской резных камней метека Харакса. Он сидел среди рабов и терпеливо вырезал гемму — камень с изображением совы. Отец позвал мальчика и возмущенно сказал ему:

— Как тебе не стыдно позорить мою старость? Где это ты слышал, чтобы знатные люди сидели среди грязных рабов и занимались низким ремеслом, недостойным свободного человека? Разве у тебя не хватает денег на жизнь?

— Отец, — ответил мальчик, — сейчас я ни в чем не нуждаюсь, но мало ли что может случиться! Я должен быть уверен, что всегда смогу заработать себе на жизнь.

— Но где ты слышал, чтобы порядочные люди занимались трудом, позорящим человека?

— Как где слышал? Самый знаменитый из мудрецов нашего времени — Гиппий из Элиды гордился тем, что все то, что на нем, сделано его собственными руками: он сам вырезал камень на перстне, так как он искусный резчик; сам стачал сандалии, так как он искусный сапожник; сам соткал материю на плащ, так как он искусный ткач. Я хочу быть таким, как Гиппий, и научиться все делать сам.

Старик действительно слышал, что Гиппия уважают не только в Афинах, но и в Спарте, и, не зная, что возразить мальчику, сказал:

— Не быть тому, чтобы сын Андокида занимался рабским делом! Если так будет продолжаться, я объявлю, что ты мне больше не сын, и лишу тебя наследства!

Когда Антифонт достиг восемнадцати лет, он поступил в эфебы[33] для подготовки к будущей военной службе. Мальчик сразу же обратил внимание командиров исключительной выносливостью, силой, ловкостью, точностью прицела в стрельбе из лука. Услышав об этом, Андокид — человек старого закала, считавший, что самая высокая доблесть аристократа — военное дело, чрезвычайно обрадовался. Окончание эфебии он решил, по обычаю, отпраздновать пышным пиром и цепным подарком юноше.

Вернувшись домой с военной службы, Антифонт узнал, что его брат Леагор собирается продать своему товарищу недавно купленную Андокидом рабыню Тиру, которая уже давно нравилась Антифонту за кротость права. Антифонт пожалел Тиру, и, когда отец, по обычаю, спросил его во время пира, какой подарок был бы ему всего приятнее, сын совершенно неожиданно для отца попросил подарить ему Тиру. Отца очень огорчила эта просьба. Он думал, что его храбрый сын попросит, как это было принято, ценное оружие; но, следуя обычаю, Андокид исполнил просьбу сына.

Через некоторое время старику Андокиду сообщили о новом проступке Антифонта: подаренную ему рабыню он отпустил на волю, а затем женился на ней, отказавшись от невесты, которую сватал за него отец. Андокид пришел в ярость, зато Леагор, старший брат Антифонта, обрадовался. Он хотел один получить после смерти отца все родовое имущество. Леагор подговаривал отца отречься от Антифонта, и старик пошел на это.

У Антифонта был только один путь отстоять свои права — доказать судьям, что отец выжил из ума и что, отрекаясь от младшего сына, он разоряет родовое имущество. Доказать это было нетрудно: о слабоумии старика знал весь город, на суде выступили и врач, лечивший старика, и его управляющий, и приказчики, и члены рода; эти же сородичи показали, что Леагор — злостный расточитель и губит родовое имущество. Но Леагор нанял за огромные деньги известного болтуна Кефисодема, постоянно торчавшего в суде: тот заранее написал для старика речь. Андокид выучил ее и вместо того, чтобы опровергать то, что говорил Антифонт, произнес эту речь, в которой в ярких красках рассказывал о поведении сына: юноша проводит время в обществе грязных рабов, занимается рабским ремеслом, женат на бывшей рабыне, не верит в богов, считает, что свободные и рабы равны, и подговаривает рабов к бунту против хозяев. Все это возмутило судей, они отказали в иске Антифонту и признали его отца здоровым человеком.

Это дало право Андокиду выступить в народном собрании перед всеми гражданами с торжественным заявлением о том, что он отрекается от сына и лишает его наследства. Общественный глашатай громко повторил его слова. По афинским законам сын, проклятый отцом, лишался права посещать народное собрание и служить в войске.