Людмила Бояджиева - Москва Булгаковская

• Название: Москва Булгаковская
• Автор: Людмила Бояджиева
• Издательство: ООО «Издательство Астрель» ООО «КРПА Олимп»)
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7390-2337-7 978-5-271-23306-7

Москва была для Михаила Булгакова особым, мистическим городом. Здесь он влюблялся, женился, творил, играл в театре, издавался, бедствовал, умирал… Здесь он получил известность, обзавелся врагами, был гоним и возвеличен, вознесен и растоптан.

Благодаря воображению великого писателя булгаковские адреса до сих пор живут своей таинственной жизнью: квартира № 50 в доме 302-бис по Садовой улице, ставшая на время пристанищем самого Сатаны и его свиты, не зря заслужила репутацию «нехорошей», а на Садовом кольце, иногда до сих пор видят прогуливающегося кота Бегемота…

Три женщины, сыгравшие в его судьбе важную роль, появляются на страницах этой книги — терпеливая и преданная Тася Лаппа, элегантная и аристократичная Любовь Белозерская, Елена Шиловская, которую многие называли за глаза настоящей ведьмой. Кто из них стал музой писателя? Кто послужил прообразом знаменитой Маргариты? Читайте об этом в новой книге Людмилы Бояджиевой.

---

Сначала дом не предназначался для жилья — богач Пигит строил табачную фабрику. Но в самый разгар строительства пришло запрещение строить фабрики внутри Садового кольца. Пигит не растерялся, и промышленное здание достраивалось как жилое. Фабрика «Дукат» выросла рядом в Тверском-Ямском переулке (ныне ул. Гашека).

До реконструкции Садового кольца, потеснившего все здания, новый дом выглядел внушительно: шикарные эркеры, лепные балконы. Нарядный, полукругом выгнутый палисадник, засаженный сортовой сиренью, отделял здание от тротуара.

Бельэтаж с длинными балконами на улицу занял сам Пигит (в те времена больше всего ценился бельэтаж, и именно с окнами на улицу).

Заселила дом «чистая публика»: директор Казанской железной дороги, управляющий московской конторой императорских театров. Одно время здесь проживал миллионер Рябушинский — в огромной художественной студии, снятой якобы для занятий живописью, а на самом деле для внесемейных развлечений. Таких расположенных друг над другом студий в доме было три. Рябушинский занимал верхнюю, там и стрелялся, впрочем, без серьезных последствий. Главным образом в доме квартировала интеллигенция — врачи, художники, адвокаты, артисты. С домом Пигита связаны известные имена. В студиях, снимаемых Кончаловским, известным живописцем и театральным художником Якуловым, бывали Шаляпин, Игумнов, Прокофьев, Качалов, Москвин, Алексей Толстой, Мейерхольд, Орлов, Коненков, подолгу гостил Суриков.

Ниже этажом в кв. 21 жила величественная женщина с пышной рыжей шевелюрой — оперная артистка Львова. Она же редактор-издатель «Мезонина поэзии» и постановщик любительских спектаклей, проходивших в доме Пигита.

В студии Г.Б. Якулова, живописца и театрального художника, встретился с Айседорой Дункан Сергей Есенин.

Революция превратила этот «рассадник чуждой идеологии» в рабочую коммуну — первую в Москве. Гибель знаменитого дома в огне Булгаков описал в рассказе «№ 13. Дом Эльпит — Рабкоммуна».

«Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась ста семьюдесятью окнами на асфальти-рованпый двор с каменной девушкой у фонтана… На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерне клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего же был известный дом. Шикарный дом Эльпит…

В кронштейнах на лестничных площадках горели лампочки… В недрах квартир белые ванны, в важных полутемных передних тусклый блеск телефонных аппаратов… ковры… в кабинетах беззвучно-торжественно. Массивные кожаные кресла. И до самых верхних площадок жили крупные, массивные люди. Директор банка, умница государственный чиновник с лицом Сен-Бри из «Гугенотов», фабрикант (афинские ночи со съемками при магнии), золотистые, выкормленные женщины, всемирный феноменальный бас-солист, еще генерал, еще… и мелочь: присяжные поверенные в визитках, доктора по абортам…

Большое было время…

И ничего не стало…

Страшно жить, когда падают царства. И самая память стала угасать.

…

Эльпит сам ушел в чем был.

Вот тогда у ворот, рядом с фонарем (огненный № 13), прилипла белая табличка и странная надпись на ней «Рабком-му на». Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд. Пианино умолкли, но граммофоны были живы и часто пели зловещими голосами, поперек гостиных протянулись веревки, а на них сырое белье. Примусы шипели по-змеиному, и ночью плыл по лестнице щиплющий чад. Из всех кронштейнов лампы исчезли, и наступал ежевечерне мрак…»

Зимой знаменитый дом, заселенный пьянствующими пролетариями, погиб в огне по вине все той же темной вездесущей Аннушки. Рассказ предназначался для публикации (главной заботой Булгакова в эти годы был кусок хлеба). А значит — никаких оханий по погибшей империи и осмеяния новых хозяев жизни быть в нем не должно было. Однако в этом рассказе при всей ироничности его интонации картина обрисована страшная. Не дом Эльпита (Пигита), а процветающее прошлое могучей России сгинуло в огне безумного переворота. Здесь, так же как в поразительном по эмоциональному воздействию рассказе «Ханский огонь», слышен вопль тоски по сметенному слепой стихией, навсегда ушедшему прошлому великой страны, ее истории, укладу, ее надеждам, людям.

Смердящая орда полуграмотных «пролетариев», ненавистных Булгакову, заняла место хозяев жизни со своим самогоном, тараканами, невежеством и беспробудным пьянством.

На самом деле детище Пигита существует до сих пор. Но его превращение в Рабкоммуну приравнивалось Булгаковым к гибели.

В этом доме прожил Булгаков четыре года, сюда прислал героев «Мастера и Маргариты».

«Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года назад владелицей ее была вдова ювелира де Фурже (…) Анна Францевна три комнаты из пяти сдавала жильцам (…)

И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры л юди начали бесследно исчезать (…)

Как бы то ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю, а затем в нее вселились — покойный Берлиоз с супругой и этот самый Степа, тоже с супругой. Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось черт знает что».

«Маргарита со своим провожатым уже была у дверей квартиры № 350. Звонить не стали. Азазелло бесшумно открыл дверь своим ключом.

Первое, что поразило Маргариту, это тьма, в которую она попала (…) тут стали подниматься по каким-то широким ступеням, и Маргарите стало казаться, что и конца им не будет. Ее поразило, что в передней обыкновенной московской квартиры может поместиться эта необыкновенная невидимая, но хорошо ощущаемая бесконечная лестница (…), но самое поразительное — размеры этого помещения. Каким об разом все это может втиснуться в московскую квартиру?»

Фантазии Булгакову удалось вместить в квартиру № 50 не только преисподнюю, но и американское посольство, из приема в котором он вынес впечатления, вполне сгодившиеся для бала Боланда.

Торгсин — до дома 54, угловой с Садовым кольцом. (Позже — «Смоленский» гастроном № 2. Гастроном № 1 — Елисеевский).

Весь первый этаж этого дома в 1933–1936 годах занимал крупнейший московский Торгсин.

«Примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой, у зеркальных дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный крупный кот.

Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар преградил ему путь и раздраженно сказал:

— С котами нельзя.

— Я извиняюсь, — задребезжал длинный и п{гиложил узловатую руку к уху, как тугоухий, — с котами, вы говорите? А где же вы видите кота?

Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус.

Эта парочка посетителей почему-то не поправилась швейцару-мизантропу.

— У нас только на валюту, — прохрипел он, раздраженно глядя из-под лохматых, как бы молью изъеденных, сивых бpoвей.

— Дорогой мой, — задребезжал длинный, сверкая глазом из разбитого пенсне, — а откуда вам известно, что у меня ее нет? Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно. Перечтите еще раз хотя бы историю знаменитого калифа Гарун-аль-Рашида. Но в данном случае, откидывая эту историю временно в сторону, я хочу сказать вам, что я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вас таких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающими зеркальными дверями.

— У меня, может быть, полный примус валюты, — запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин. Сзади уже напирала и сердилась публика. С ненавистью и сомнением глядя на диковинную парочку, швейцар посторонился, и наши знакомые, Коровьев и Бегемот, очутились в магазине».

Здесь же имеется и описание торгсиновского богатства: «Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фабричные. В перспективу уходили целые ш табеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрепанной туфле, а левую — в новой сверкающей лодочке, которою они и топали озабоченно в коврик. Где-то в глубине за углом пели и играли патефоны».