Людмила Бояджиева - Москва Булгаковская

• Название: Москва Булгаковская
• Автор: Людмила Бояджиева
• Издательство: ООО «Издательство Астрель» ООО «КРПА Олимп»)
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7390-2337-7 978-5-271-23306-7

Москва была для Михаила Булгакова особым, мистическим городом. Здесь он влюблялся, женился, творил, играл в театре, издавался, бедствовал, умирал… Здесь он получил известность, обзавелся врагами, был гоним и возвеличен, вознесен и растоптан.

Благодаря воображению великого писателя булгаковские адреса до сих пор живут своей таинственной жизнью: квартира № 50 в доме 302-бис по Садовой улице, ставшая на время пристанищем самого Сатаны и его свиты, не зря заслужила репутацию «нехорошей», а на Садовом кольце, иногда до сих пор видят прогуливающегося кота Бегемота…

Три женщины, сыгравшие в его судьбе важную роль, появляются на страницах этой книги — терпеливая и преданная Тася Лаппа, элегантная и аристократичная Любовь Белозерская, Елена Шиловская, которую многие называли за глаза настоящей ведьмой. Кто из них стал музой писателя? Кто послужил прообразом знаменитой Маргариты? Читайте об этом в новой книге Людмилы Бояджиевой.

---

Он не обдумывал фраз. Обращение к Сталину — сплошной крик боли и отчаяния. Послание было отправлено в 7 разных адресов, а экземпляр, предназначенный Сталину, передан лично через заместителя директора Большого театра.

Прошло 20 дней напряженного ожидания. Именно того рискованного междувременья, когда шансы «пан» или «пропал» с равной возможностью могли оборвать или продлить жизнь.

11

Михаил напряженно ждет ответа. Безрезультатно. В доме траурный мрак, изрядно надоевший Любе.

Муж постоянно задавал один и тот же вопрос:

— Почему Сталин раздумал встречаться со мной?

— Сотый раз объясняю: а о чем он мог говорить с тобой? Ведь он прекрасно понимал после твоего письма, что разговор будет не о квартире, не о деньгах, — разговор пойдет о. свободе слова, о цензуре, о возможности художника писать о том, что его интересует. А что он будет отвечать на это?

— Тебе совершенно безразлично мое состояние! Ни капельки не волнуют мои проблемы!

— Все «мое», «мое»! А я где? Кто спрашивает, какие заботы у меня? Если б я не нашла свои собственные «проблемы», то сошла бы с ума! — Люба ушла, хлопнув дверью.

Она продолжает вести светский образ жизни. Держала в манеже свою лошадь, училась водить авто.

В доме появились незнакомые, раздражавшие Булгакова люди, — жокеи, инструкторы манежа, будущие шоферы. «Смычка интеллигенции с рабочим классом состоялась», — горько шутил Михаил и уходил из дома.

— Кажется, мне пора вообще отсюда вытряхиваться. Неужели ты думаешь, что я могу писать, когда в соседней комнате постоянный гвалт?

— Ничего, ты же не Достоевский! — беспечно бросила Люба. И тут же пожалела: Михаил мгновенно стал чужим. Непроницаемое лицо камикадзе. Не слыша, как она что-то бормотала о прощении, он ушел. Не закрыл за собой дверь и не оглянулся, пересекая двор, как делал всегда. «Ушел навсегда» — камнем легло на плечи. Скорчившись в кресле, она зарыдала.

Михаил физически задыхался в тупике, в который его загнали. «Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось — и я не мог от этого отделаться, — что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать и что их ярость вызывается именно этим, а затем, представьте себе, наступила третья стадия — страха… Так, например, я стал бояться темноты… Словом, наступила стадия психического заболевания. Стоило мне перед сном потушить лампу, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спруг с очень длинными и холодными щупальцами».

Мастер в романе Булгакова и он сам порою сливаются в одну личность. И то, что случилось с автором в самый страшный день его жизни, описано Булгаковым в катастрофе его героя. Больше он никому не доверил свою тайну.

Уйдя из дома, Михаил забился в подвал, служивший местом свиданий с Еленой. Впервые не сумел побороть страх темноты и наваливающегося ужаса. Как же хотелось позвать ее, хотя бы услышать ее голос! Прижаться, спрятаться, умолять спасти… Уходить из жизни одному, зная, что она совсем рядом и мучается, думает о нем, — очень страшно. А он решил уйти. Именно так — одиноким, не топя и ее. Он достал спрятанный под тахтой револьвер и стал перебирать принесенные сюда рукописи. Мелькали слова, фразы, звучали голоса, всплывали события, предметы, звучала музыка — созданные им миры, обреченные на уничтожение, молили о жизни. Мощным рывком он разорвал рукопись «Консультанта с копытом»… В мозг вонзилась игла, почернело в глазах…

Он лег на тахту и заснул, не зажигая лампы. Проснулся от ощущения, что спрут здесь… Ему вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату, и он захлебнется в ней, как в чернилах… У него хватило сил добраться до печки и разжечь в ней дрова. Он открыл дверцу так, что жар начал обжигать лицо и руки, и шептал:

— Догадайся, что со мной случилась беда. Приди, приди, приди!

Но никто не шел. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Тогда случилось последнее. Он вынул, собрал тяжелые стопки пьес и романов и начал сжигать их.

В это время кто-то стал тихо царапаться в окно. Кирпичные ступени вели из подвала на двор. Спотыкаясь, он подбежал к двери и тихо спросил:

— Кто там?

И голос ее ответил ему:

— Это я.

Она пришла к нему вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая… Она освободилась в передней от пальто и быстро вошла в комнату. Тихо вскрикнув, она стала голыми руками выбрасывать из печки на пол обгоревшие рукописи. Потом увидела приготовленный револьвер.

— Ты… ты задумал… — Она схватила оружие. — Я выброшу его в пруд! Не смей! Не смей никогда! Я не останусь без тебя. Я…

О, слезы любимой на прильнувшей щеке, соленые и теплые… Жить.

12

Сталин позвонил через 18 дней после того, как ему передали письмо Булгакова. Ровно на следующий день после похорон Маяковского. Словно почувствовал, что совсем некстати сейчас и второго писателя хоронить.

Люба с перевернутым лицом позвала мужа к телефону, шепнув:

— Из ЦК звонят!

— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да!

— Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин? — Не верил своим ушам Булгаков.

И тут же услышал голос с явно грузинским акцентом:

— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!

— Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благополучный ответ иметь… Правда, вы проситесь за границу. Что, мы вам очень надоели?

Не ожидая вопроса, Михаил на секунду растерялся и ответил вполне достойно:

— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

— Вы правы. Я тоже так думаю. А вы где хотите работать, в Художественном театре?

— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами.

— Да, да! И мне очень нужно с вами поговорить.

— Да, нужно найти время и встретится обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.

…Свершилось! Он сказал: «Поговорить надо»! Поговорить! Конечно же — вот выход: откровенно рассказать Сталину все! Тогда он поймет, защитит и никто не посмеет швырять в Булгакова камни!

Едва переборов ошеломление от разговора и наскоро пересказав его Любе, Михаил позвонил Елене Сергеевне. Трубку взял Шиловский.

— Это Булгаков… Простите, Евгений Александрович, мне срочно надо поговорить с Еленой Сергеевной!

И, едва она подошла к телефону, выпалил:

— Мне Сталин звонил!

Выглядел он странно, был похож на тяжелобольного, получившего известие о скором избавлении от мук. Но разговора не получилось. Видимо, Елена заплакала, потому что он ничего больше не сказал и тихо опустил трубку на рычаги.

— Поспешил со своей генеральшей радостью поделиться? — вспыхнула Люба. — Думаешь, я слепая? Я же все вижу. И как ты мучишься, вижу. И что понапрасну надеешься. Не оставит она ради тебя свою сладкую жизнь. Зря рассчитываешь.

— А это мы еще посмотрим. — Он ушел в свой кабинет, туго закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Слышал, как ушла Люба, с обидой топая каблучками.

Потом то ли спал, то ли бредил, но вдруг услышал голоса совсем рядом: мужской грозный и ЕЕ — молящий.

Он вбежал в гостиную и одним взглядом охватил странную картину: Евгений Александрович Шиловский в полном генеральском мундире стоял в центре комнаты, а на его руке повисла Елена — растрепанная и заплаканная:

— Миша… Дверь была открыта… Извини! — Она быстро посмотрела ему в глаза, и он сразу понял все и оцепенел.

Они общались семьями: дружеские визиты в семью Шиловских были не редкостью, но, как правило, с Любой, исполнявшей роль подружки Елены, и с полным соблюдением конспирации. Спектакль как бы смахивал на водевиль, и можно было выехать на юморе, превращающем ложь в общую игру. И вот теперь стало ясно: ложь явилась ничем не прикрытая и оказалась разрушительной. В единую секунду Михаил понял то, что обдумывал с разных сторон множество раз, поворачивал то так, то этак, но не мог до конца уяснить. Сейчас определилось бесповоротно: счастливый брак Шиловских обречен. И погубил семью он.

— Собственно… собственно, — пробормотал он, — Люба скоро вернется. Я к вашим услугам. Присаживайтесь.

— Уверен, вам есть что сказать мне, товарищ Булгаков… — сквозь зубы проговорил Шиловский, продолжая стоять.