Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви

• Название: Цена нелюбви
• Автор: Лайонел Шрайвер
• Жанр: Современные любовные романы
• ISBN: 978-5-9524-4235-1

У этой женщины есть все: любящий муж, успешный бизнес, жилье в престижном районе. Ева очень счастлива и благополучна; она не привыкла себе в чем-либо отказывать... да и зачем? Райская жизнь, и казалось, так будет всегда. Но Ева решает родить ребенка: для идеальной картинки добропорядочной американской семьи не хватает последнего штриха.

Какую цену заплатит эта женщина за любовь к сыну, не мог предположить никто.

---

Ты выглядел ошеломленным. Я встретилась с тобой глазами, затем едва заметно покачала головой. Не в моем духе было советовать сдержанность, однако поколение моей матери увлекалось скороварками. После инцидента, ставшего в нашей семье мифическим, когда нам пришлось щеткой соскребать с потолка матах, я еще в раннем детстве поняла: когда из-под свистка начинает вырываться пар, самое худшее, что вы можете сделать, — это открыть крышку.

— Ладно, — строго сказал ты, убирая свою оптику в футляр. — Ты высказался.

Так же внезапно, как взорвался, Кевин словно сдулся, снова стал самодовольным, лишенным воображения десятиклассником, готовящимся к очередному, скучному школьному дню. Я видела, как Кевин отгораживается от твоих оскорбленных чувств, кои, как я полагаю, тоже были ему не интересны. Минут пять никто ничего не говорил, и постепенно мы снова притворились, что все нормально, словно никакого взрыва Кевина и не было. Так вежливые люди делают вид, будто не слышали очень громкого пука. Однако запах остался, если не газов, то кордита.

Хотя я уже спешила, мне пришлось дважды прощаться с Селией. Я наклонилась, взъерошила ее волосы, смахнула последнюю корочку с нижних ресниц, напомнила, какие учебники она должна сегодня взять в школу, а потом крепко-крепко обняла ее. Правда, собрав свои вещи, я заметила, что она так и стоит там, где я ее оставила, потрясенная, разведя ручки, словно испачканные сухой грязью. Я подхватила ее под мышки, подняла, хотя ей было уже почти восемь и от ее тяжести у меня болела спина. Она обвила ногами мою талию, прижалась личиком к моей шее.

— Я буду скучать по тебе!

Я сказала, что тоже буду скучать, хотя в тот момент не представляла, как сильно.

Вероятно, ты нервничал из-за неоправданного взрыва Кевина и нуждался в тихой гавани. Твой поцелуй впервые был не легким поцелуем в щеку, а страстным поцелуем в губы. (Спасибо, Франклин. Я столько раз переживала тот момент, что воспоминания выцвели и истерлись, как горячо любимые джинсы.) Что касается моих сомнений, нравится ли детям смотреть, как целуются их родители, один взгляд на лицо Кевина положил им конец. Не нравится.

— Кевин у тебя сегодня индивидуальные стрельбы в спортивном зале, — напомнила я ему, желая восстановить нашу нормальность, пока застегивала плащ. — Не забудь свое снаряжение.

— Не забуду.

— И еще подумай, как хочешь провести свой день рождения. Осталось всего три дня, а шестнадцатилетние — важная веха, ты так не думаешь?

— В некотором смысле, — сказал он уклончиво. — Не замечала, как в одно мгновение веха превращается в надгробный камень?

— Как насчет воскресенья?

— Возможно, я буду занят.

Как же трудно быть с ним вежливой, но приходилось. Я не целовала Кевина — подростки это не любят,

— поэтому я легко провела тыльной стороной ладони по его лбу и удивилась, какой он влажный и холодный.

— У тебя испарина. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Как никогда, — сказал Кевин.

Я уже выходила из дома, когда он крикнул:

— А ты не хочешь попрощаться с Селией еще разок?

— Очень смешно, — сказала я, не оборачиваясь, и закрыла за собой дверь. Я думала, он просто смеется надо мной. Задним числом я понимаю, что он давал мне очень разумный совет, к которому следовало прислушаться.

Понятия не имею, как это проснуться с таким ужасным решением. Когда я пытаюсь это представить, то вижу, как мечусь на подушке и бормочу: «Пораскинув мозгами, я, пожалуй, откажусь от этого» или, по крайней мере, «к черту, я сделаю это завтра». И завтра, и завтра. Принимая во внимание, что ужасы, которые нам нравится называть «невообразимыми», на самом деле вообразимы, и множество детей фантазирует, как они отомстят за тысячи разных пакостей. И дело даже не в сырых планах, разрывающих нашего сына, а в поразительной способности перехода от плана к действию.

Мучительно копаясь в памяти, я нашла в своей жизни лишь одну аналогию и то с огромной натяжкой: путешествия в дальние страны, против которых я восставала всей душой. Я успокаивалась, разбивая длительную, тяжелую поездку на мельчайшие составляющие части. Вместо того чтобы отправиться на два месяца в кишащий ворьем Марокко, я могла бы просто поднять телефонную трубку. Это не так трудно. Но пришлось бы разговаривать с подхалимом на другом конце линии. Поэтому я заказывала билет, находя убежище в милосердно теоретической природе авиарейсов на такие отдаленные даты, что они не казались реальными. И вот по почте прибывает билет: план вступает в фазу выполнения. Я отправляюсь покупать книги по истории Северной Африки, а потом набираюсь смелости и начинаю паковать вещи. Сложные задачи, разделенные на части, преодолимы. После того как я заставляю себя сесть в такси, а потом в самолет, пути назад уже нет. Большие деяния — это множество мелких дел, выполняемых одно за другим. Должно быть, так было и с Кевином: заказал «криптониты», украл бланки, уложил цепи в рюкзак одну за другой. Позаботься о компонентах, и целое прояснится, как по волшебству.

На тот четверг — еще обычный старый четверг — у меня была намечена куча дел; мы спешили уложиться в сроки, установленные типографией. Однако в редкие свободные минуты я думала о странном утреннем взрыве Кевина. В той резкой обличительной речи явно отсутствовали неопределенности, обычно свойственные подросткам. Он не горбился. Держался прямо, говорил, не кривя губы. Я, конечно, переживала из-за того, что он так злобно обидел своего отца, но юноша, сделавший те резкие, необдуманные заявления, очень сильно отличался от мальчика, с которым я жила бок о бок. Я понадеялась, что мы обязательно поговорим, когда душевное состояние этого незнакомого сына станет более приемлемым — невероятная перспектива, которую я предвкушаю до сих пор.

Около 6.15 вечера за дверью моего кабинета поднялся шум, заговорщическое совещание персонала, истолкованное мною как обсуждение слухов перед концом рабочего дня. Как раз в тот момент, когда я смирилась с мыслью, что придется одной работать допоздна, Роуз — видимо, выбранный народом гонец — осторожно постучалась в мою дверь.

— Ева, — мрачно сказала она. — Ваш сын учится в Г ладстон-Хай, не так ли?

Я уже погрузилась в Интернет.

«Жертвы массового убийства в Гладстон-Хай».

Сколько учащихся пострадало и кто именно, а также виновный не назывались. Никаких подробностей. Новости были раздражающе короткими. «Охрана» наткнулась на «место кровавой бойни» в школьном спортзале, куда «сейчас пытается проникнуть полиция». Я разволновалась, хотя ничего не поняла.

Я немедленно позвонила тебе на сотовый и выругалась, когда он оказался отключенным. Дорожа комфортом и одиночеством, ты часто отключал телефон, когда рыскал по Нью-Джерси в поисках коров необходимой окраски. Я понимала твое нежелание разговаривать с представителями «Крафта» или с твоими знакомыми болельщиками, но ты мог бы сделать исключение для меня. Иначе какой смысл в этих чертовых телефонах? — злилась я. Я позвонила домой, но нарвалась на автоответчик. Был чудесный весенний вечер. Несомненно, Роберт вывел Селию на задний двор поиграть. Кевин не снял трубку, и это меня встревожило, но я лихорадочно убеждала себя, что он слоняется где- то с Ленни Пугом, с которым почему-то стал проводить еще больше времени после слушаний по Пагорски. Возможно, не так легко заменить рабски послушного приятеля.

Я схватила плащ и решила поехать прямо в школу. Когда я выходила, мои коллеги уже смотрели на меня с благоговением, достающимся тем, кто пусть мимолетно, но ощутимо связан с новостями.

Пока мы следим, как я бегом спускаюсь в гараж, плюхаюсь в свою «луну» и вылетаю из города, правда, только для того, чтобы застрять в пробке на Вест-Сайд-хайвей, давай кое-что проясним. Я действительно думала, что в колыбели Кевин визжал от неудержимой ярости, а не от голода. Я свято верила, что, издеваясь над «грязным» лицом нашей официантки, он прекрасно понимал, как обижает ее, и что он изуродовал географические карты на стенах моего кабинета по злому умыслу, а не из-за ложно направленных творческих способностей. Я все еще была убеждена, что он систематически соблазнял Виолетту содрать корки с лица и рук и что он гадил в памперсы до шести лет не потому, что был травмирован или растерян или отставал в развитии, а потому, что вел полномасштабную войну со своей матерью. Я думала, что он уничтожал игрушки и книжки, которые я так усердно мастерила, потому что они были для него символами его собственной неблагодарности, а не сентиментальными игрушками, и я была уверена, что он втайне научился читать и писать, дабы абсолютно лишить меня ощущения материнской полезности. Моя уверенность в том, что именно он разболтал переднее колесо велосипеда Трента Корли, была непоколебимой. Я не питала никаких иллюзий по поводу того, как гусеницы попали в рюкзак Селии, или того, что она по собственной воле забралась на наш белый дуб на высоту в двадцать футов. Не ей пришло в голову смешать на ленч вазелин и карри, и вовсе не она придумывала игры в «похищение» и «Вильгельма Телля». Я была абсолютно уверена: что бы ни прошептал Кевин на ухо назовем-ее - Элис на школьном балу в восьмом классе, он не восхищался ее платьем. И как бы моющее средство ни попало в левый глаз Селии, я ни на секунду не сомневалась, что ее брат выступил не только в роли благородного спасителя. Я считала его мастурбации с распахнутой дверью намеренным сексуальным насилием над его матерью, а не неконтролируемым буйством подростковых гормонов. Хоть я и сказала Мэри, что Лоре придется утереться, я вполне допускала, что наш сын обзывал хрупкую, недокормленную девочку жирной. Для меня не было тайной, как «Список людей, которых нужно убрать» оказался в шкафчике Мигеля Эспинозы, и, полностью принимая на себя ответственность за распространение вируса в собственной фирме, я считаю коллекционирование компьютерных вирусов отвратительным и дебильным хобби. Я твердо убеждена: Викки Пагорски подверглась показательному судилищу по личному предательскому плану Кевина Качадуряна. Хотя я признаю, что ошибалась насчет ответственности нашего сына за стрельбу камнями в приближающиеся машины на шоссе 9W, и всего десять дней тому назад считала исчезновение любимой фотографии из Амстердама еще одним проявлением беспримерной озлобленности своего сына, как я и говорила, я всегда верила в худшее. Однако даже мой неестественный материнский цинизм имеет свои границы. Когда Роуз сообщила мне, что в школе Кевина произошло жестокое нападение и, вероятно, несколько учащихся убито, я испугалась за него. Ни на секунду мне не пришло в голову, что преступник — наш сын.