Сергей Лифанов - Приют изгоев

• Название: Приют изгоев
• Автор: Сергей Лифанов
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017276-1

Еще вчера — да нет, еще минуту назад! — ты был самым обычным парнем из нашего мира...

Всего минута — и ты уже в мире другом.

В мире рыцарей и королей, прекрасных дам и могущественных магов. В мире, где тебя, похоже, заведомо считают великим героем. А быть героем — трудно. Не намного легче, чем «быть богом»!

Остается только — сражаться. Сражаться снова и снова. А в перерывах между сражениями — задавать вопросы...

---

Эйли залезла назад в повозку, села так, чтобы по возможности дольше наблюдать восхитительный пустырь. «Эти краевики относятся ко мне, как к последней дуре, — думала она. — Или нет, хуже, как к совсем дикой. Гомейза до сих пор нос воротит, запах рыбы ей, видите ли, не нравится. От нее похуже пахнет — я же не жалуюсь? Между прочим, шелковая шаль, которую я ей подарила, для нее рыбьим жиром не пахнет. И серьги из жемчужного бисера тоже…» В нормальной одежде Гомейза ей ходить запрещает: велит каждый день напяливать на себя это платье из тяжелого сукна жуткого серо-коричневого цвета, а на ноги натягивать полосатые чулки, которые постоянно сползают. К тому же такие непрочные, что почти сразу начали рваться и протираться. А платье колется и, напитавшись потом, становится жестким и вонючим. «Хотя бы льняное разрешили носить», — с тоской думала Эйли и, приподняв подол платья, погладила вышитую льняную сорочку — единственное, что Гомейза разрешила оставить из своего, да и то пришлось к ней пришить широченную оборку, чтобы удлинить подол. Тут все носят всё жутко длинное, в чем ноги путаются. А чуть подол приподнимешь, чтобы платьем пыль не заметать, Гомейза шипит и делает большие глаза. Сама же, между прочим, — Эйли точно видела! — когда молодой сотник собственными руками застегивал пряжки на ее башмаке, сидела на лошади, задрав нос, будто это ее не касается, и будто невзначай поддергивала подол платья. Ей, значит, можно показывать, какого цвета у нее чулки!..

А что они едят! Так много мяса — жесткой говядины и баранины. Баранина — одно сало, и все — недосолено. Из овощей только капуста и репа; Эйли как-то спросила на постоялом дворе кочанный салат — так на нее посмотрели, будто она невесть что захотела. Рыбы нет совсем, зато много хлеба и каш; хлеб едят с коровьим маслом и салом. Лука хватает, но еще больше чеснока — все вокруг пропитано несвежим чесночным запахом! Вина здесь пьют почему-то мало, больше — горькое пиво; травяной чай заваривают чабрецом и еще чем-то; от простуды такой чай, может быть, и хорош, но пить его каждый день…

Вместо ворвани и каменного масла жгут дерево — дикость! Конечно, здесь дерева много; из дерева сложены дома — хотя их вполне можно было сложить из камня; из дерева сделаны заборы, мебель, даже посуда. Эйли привыкла, что каждое бревнышко, каждая дощечка идет в дело — здесь же дерево часто просто валялось и без толку гнило. Древесную кору, которая в Таласе тщательно собирается, измельчается и насыпается в детские колыбельки, здесь выбрасывают, а младенцев заворачивают в тряпки — пеленки называются.

А что они носят вместо одежды?.. Впрочем, кажется, Эйли начала повторяться.

Почему-то они предпочли отправить ее вот так, медленно, на повозке, по дороге, которая, спускаясь с гор, то и дело петляет. На планере было бы быстрее — и ведь у них сколько угодно ест, откуда можно запустить двухместный планер, но вот почему-то приходится тащиться в пыли и неудобстве.

Город оказался скучен и некрасив — просто кусок плоской равнины, расчерченный под линейку на квадраты-кварталы. Центральный квадрат был вынут, здесь вместо домов располагалась Главная площадь; на нее с четырех сторон выходили дворец губернатора, губернская управа, городской собор и губернская тюрьма. Что дворец, что управа, что собор, что тюрьма были построены в одном стиле, в одно время и скорее всего одним и тем же архитектором.

На площади сколачивали из бревен и досок какое-то сооружение.

— Что это? — спросила Эйли, выглядывая из повозки.

— Эшафот, — ответил не оборачиваясь возница.

— Что? — переспросила Эйли.

— Место казни.

Эйли не поверила собственным ушам. Убивать людей прямо в центре города, чтобы все видели, — может ли быть такое?!

Повозка проехала мимо, в ворота дворца, в широкий двор, где росло несколько худосочных деревьев и была разбита круглая клумба. Губернатор в сопровождении жены и какой-то свиты стоял на крыльце, готовился встречать Дочь Императора.

Эйли вышла из повозки, расправила темное дорожное платье. Тихая, потерявшая уверенность Гомейза, сойдя с лошади, подошла сзади и робко изобразила реверанс.

— Добро пожаловать, ваше высочество, — сказал губернатор, приветливо улыбаясь. Он любезно поклонился, а его жена присела в низком реверансе.

Эйли наклонила голову и, придерживая подол платья, взошла по ступеням.

— Рада видеть вас, граф, — сказала она. — И вас, графиня. Надеюсь, вы в добром здравии.

Она недаром несколько недель передразнивала в разговоре Батена из Шеата; сейчас в ее речи почти не было привлекающих внимание свистящих и подсвистывающих звуков, которые так режут слух имперца в говоре таласар, и совершенно не было грубоватого и чуть неряшливого выговора краевиков. Также Эйли весьма надеялась, что хорошо усвоила и уроки этикета.

— Прошу, ваше высочество, пожаловать на женскую половину, — пригласила губернаторша. — Я вижу, эта девушка с вами?

—Это Гомейза, дочь полковника Мерзка с Края.

Гомейза поклонилась. Губернаторша холодно посмотрела на нее. Всякая шваль пользуется малейшим поводом, чтобы пристроить свою дочь при Его Дворе. Но делать нечего, надо принимать и эту… Гомейзу. Княжна-рыбоедка и то более приглянулась графине. Все-таки в ней была высокая кровь, и врожденное благородство должно было себя проявить — взять хотя бы достоинство, с которым она держалась. Одно слово — Дочь Императора.

Княжна Сухейль с удовольствием приняла ванну и, против опасения графини, не стала пробовать на вкус мыло. Графине показалось, что и после купания запах рыбы не исчез окончательно, и она щедро окропила гостью духами. Запах духов княжне не понравился, но она стерпела. Графиня пожертвовала несколько капель и для Гомейзы, чтобы хоть немного отбить стойкий запах конского пота и навоза.

В чистых одеждах девушки вышли к ужину. На княжне было простое платье тонкого льна; из драгоценностей — скромный коралловый кулончик на шелковом шнурке. Гомейза вырядилась в муслиновое платье, принадлежавшее, судя по всему, еще ее прабабушке; гранатовое ожерелье на нем было таким же старомодным.

Подарки, которыми княжна одарила губернатора и его жену, были достаточно богаты, чтобы скрасить причиняемое беспокойство, к тому же княгиня Сагитта, выбирая их, подумывала о том, что у графа Менкалинана есть дети и, без сомнения, он захочет, чтобы кто-то из них сопровождал Эйли ко двору Императора. «Будем щедры, но не чрезмерно, — решила княгиня. — Возможность отправиться к Великому Двору — уже достаточно щедрый подарок». Поэтому губернатор получил ярко-синий плащ из морского шелка, которому не страшен никакой дождь, а губернаторша — набор черепаховых гребней, украшенных жемчугом. Младшей дочери достался длинный шелковый шарф, старшей — браслеты из черного коралла; и не стоило бы делать ей такой дорогой подарок, но именно она была назначена в сопровождающие к Эйли. (До недавнего времени черного коралла в Империи не знали, только красный, но недавно, после открытия островов архипелага Ботис, княгиня Сагитта велела попробовать выставить его на обмен с имперскими купцами. По привычке купцы попытались было сбить цену, но таласары просто отказались продавать, и тогда купцы согласились с установленной ценой. Естественно, внутри Империи стоимость черного коралла была и вовсе фантастической.) Губернаторша, казалось, была вполне довольна подарками, и Эйли успокоилась. По крайней мере для себя она ее благосклонность заслужила. Гомейза ее мало волновала. Пусть графиня пособьет с нее спесь, поделом.

Спать их уложили в комнате дочерей, и младшая оказалась этим весьма недовольна. Она демонстративно задернула полог на своей кровати и улеглась спать. Старшая, ровесница Гомейзы, оказалась более общительной. Она подарила Эйли свою куклу, наряженную по последней моде, хотя Эйли и заверяла ее, что в куклы давно не играет, а потом до самой полуночи показывала Эйли утащенные у матери модные альбомы. Гомейза завистливо вздыхала, Эйли была равнодушна, а Адхафера — так звали молодую графиню — была в полном восторге, что покинет наконец пыльный скучный город и увидит блестящую Столицу.

Утро началось с суматохи, хотя губернаторша и была заранее извещена и, кажется, могла бы заблаговременно собрать дочь в дорогу. Тем не менее упаковывать сундуки продолжали и в самую последнюю минуту, когда девушки уже сидели в карете рядом с назначенной им дуэньей госпожой Шаулой, вдовой гусарского майора и двоюродной сестрой губернаторши.

Госпожа Шаула была уже в сравнительно зрелом возрасте, чтобы кто-нибудь женился на ней по любви, и без малейших средств к существованию, чтобы кто-то женился на ней по расчету. Во всяком случае, в глухом губернском городе надежды на это не оставалось.

Карета оказалась куда более быстрым и удобным средством передвижения, чем пароконная повозка, крытая кожей, да и дорога стала куда лучше. Карета, запряженная шестеркой серых лошадей цугом, весело катилась в Столицу. Эйли смотрела в стеклянное окошко, остальные больше дремали, изредка поглядывая на расстилающуюся вокруг холмистую равнину, лишь кое-где пересеченную речушками и усеянную небольшими рощицами.