Анатолий Премилов - Нас не брали в плен. Исповедь политрука

• Название: Нас не брали в плен. Исповедь политрука
• Автор: Анатолий Премилов
• Издательство: Эксмо, Яуза
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-44440-3

Гитлеровцы не брали их в плен, расстреливая на месте. На поле боя они были первоочередной целью для вражеских снайперов. Их потери сопоставимы с потерями строевых командиров. Вопреки антисоветской пропаганде, не жалевшей сил, чтобы опорочить и «демонизировать» комиссаров Красной Армии, слова «Коммунисты, вперед!» не были на фронте пустым звуком — иначе нацисты не испытывали бы к политрукам столь лютой ненависти.

Автор этой книги прошел всю войну «от звонка до звонка» — от страшных поражений 1941 года, когда ему пришлось выходить из «котла» на Украине, до победного мая 45-го, который он встретил в Вене, командуя дивизионом тяжелых гвардейских минометов.

---

Мне надлежало заехать в Фурманов, а Салмину в Арзамас. Никаких билетов до этих станций мы не брали, а ехали на товарных поездах: Салмину я объяснил все места пересадок. Товарные поезда ходили часто: они везли военную продукцию и охранялись солдатами. Поезд без остановок докатил до Фурманова, и я надеялся, что здесь он остановится, но он катил дальше, не сбавляя скорости, и за станцией, где мы мальчишками садились на товарные поезда ради катания, мне пришлось прыгать с поезда. Салмину я сказал: «Прыгну, а ты сбросишь мне мой чемодан». Я прыгнул хорошо — опыт был немалый, а следом за мной упал и мой чемодан. Часовой на площадке взволновался, но Салман сказал ему, что это майор по пути на фронт заехал в свой город. Самому Федору предстояли еще пересадки в Иванове на Ковров, потом на Муром, а с него на Арзамас. Потом он рассказал мне, что доехал быстро и утром был уже у семьи.

Я поднял чемодан, проводил взглядом поезд и пошел к дому. Было еще светло, я вошел в калитку огорода и заглянул в окно, — а в окне Клавдя, закрывающая занавесочки на ночь. Она очень обрадовалась встрече — это было радостью для всех нас. К этому времени тесть прогнал свою третью жену и скоро женился в четвертый раз — вот крепкий был мужик! Вместе с ним мы съездили на велосипедах в Иваново получить на продпункте продукты по продталонам, а на следующий день пошли всей семьей в лес — погулять перед отъездом на фронт. Стоял теплый солнечный день, кругом была тишина. На душе у меня было грустно: завтра я уеду, а как сложится жизнь? Вернусь ли я, никто не знает. Клавдя сказала, что «если ты вернешься с войны, то мне ничего больше не надо»...

На третий день я уехал в Москву, где на Казанском вокзале нашел Салмина, узнав его из-под раскрытой газеты по рваным брезентовым сапогам. Мы вместе поехали на Киевский вокзал, и когда вышли из метро, то Салмина задержал патруль — плохо обут, из сапог видны носки. Салмин спокойно объяснил, что других сапог у него нет, едет он на фронт, а там видно будет. Комендант подумал и отпустил Салмина.

На вокзале очередь у кассы огромная, шум, спор, толкотня. Я говорю Салмину: «Ты орденоносец, иди и бери билет», а он в ответ: «Там нашего брата полно!» Время идет, касса еще не работает, — а в полдень должен отправиться поезд на Киев. Я решил сам попробовать получить билет, подошел к кассе, а там майоры все с наградами, спорят, толкают друг друга, кому в первую очередь брать билет положено. Посмотрел я на них, дождался, когда шума стало меньше, и сказал: «Товарищи награжденные, разрешите мне, ненагражденному, получить билет как участнику войны, раненому и едущему снова на фронт? А потом вы будете выяснять, кому в каком порядке получать билет!» Летчик-майор с несколькими орденами на груди воскликнул: «Правильно, дадим ненагражденному получить билет первому», — и пропустил меня вперед к кассе. Под шутки и смех остальных награжденных я получил по литеру два плацкартных билета до Киева. Мы с Федором сели в пассажирский поезд и поехали. На второй день под вечер подъехали к Днепру — а дальше поезд не пускают: неспокойно в небе. Мы, как и многие, сошли, решив въехать в Киев на попутных грузовых машинах. Сели в грузовик, что вез бревна, и по железнодорожному мосту приехали в Киев.

Через коменданта города мы нашли место для ночлега недалеко от центра города и провели ночь на голой кровати, укрывшись своими плащ-палатками. Центр города был полностью разрушен — знаменитого Кре-щатика нет. Здание вокзала тоже еще несло большие следы разрушений. Найдя воинскую кассу, мы получили места в смешанный поезд до Одессы: в составе было три или четыре пассажирских вагона, а остальные товарные, с нарами, как положено в военное время. Нашли свой товарный вагон, забрались на нижние нары и заняли два места у стенки рядом. В вагоне было много гражданских, особенно женщин, и среди них большинство евреек, едущих в Одессу из Средней Азии. Мне запомнилось, что они везли с собой мешки соли. Выехали мы под вечер и ехали с остановками на каждой станции или разъезде. На более крупных станциях имелись буфеты, которые с разрешения властей содержали предприимчивые люди. В таких буфетах по высоким ценам можно было купить вареное мясо, яйца, порции курятины и даже поесть горячего. Это способствовало сбережению времени у офицеров, едущих на фронт и имевших деньги: им не надо было бегать по домам в деревнях в поисках пищи.

До Одессы мы не доехали, узнав, что резерв офицеров-артиллеристов находится теперь в районе Цебрикова. Сошли мы на станции Рауховка. В Одесской области было меньше разрушений, чем в Кировоградской, где от города остались только разрушенные дома и битый кирпич.

Только под вечер на попутной машине мы добрались в местечко Сталино (бывшее Каторжино) и здесь нашли отдел кадров командующего артиллерией 3-го Украинского фронта. Документы принял лейтенант (не поинтересовавшийся, прибыли ли мы в срок), который и направил нас в резерв офицерского состава. На ночь мы улеглись на окраине деревни на голой земле и утром, расспросив о дороге, ушли. Это был последний отрезок пути перед новым фронтовым нашим периодом жизни.

Скоро у нас сложилась компания из четырех человек: мы с Салминым, капитан Бырка, окончивший наши курсы, и еще один капитан. Мы долго были неразлучны — до самой осени. Теперь мы находились в резерве офицеров-артиллеристов командующего артиллерией 3-го Украинского фронта генерал-полковника артиллерии Митрофана Ивановича Неделина[42].

В резерве артиллеристов фронта

В составе резерва были офицеры от лейтенанта — командира взвода до майора — командира дивизиона. Попали мы в артбатарею, которой командовал наш сокурсник капитан Желтов. Он показал себя начальником над нами: как только мы доложили о своем прибытии, он назначил нас в наряд дневальными по батарее, а потом поручил нам вести занятия с младшими офицерами. Сапмин вел занятия по топографии, а я — по артиллерии; занимались мы ежедневно, кроме воскресений, по четыре часа в день. После дней пяти в первой деревне дали команду на смену места расположения резерва — в деревню Михновку. Вот в Михновке мы жили долго. Там случилась беда, утонул офицер, наш, из резерва. За деревней, на низменном лугу, были два глубоких бочага, в них никто никогда не купался. И вот утром на берегу бочага обнаружили верхнее белье и женскую гимнастерку и юбку — значит, утонули двое. Один из наших офицеров нырнул, но тут же выскочил — очень холодна была вода, и глубина велика.

На полях вокруг деревни были большие участки с пшеницей; ее не сеяли, она.сама осыпалась осенью и давала всходы. Теперь колхозники убирали ее, а мы помогали им косить и укладывать на телеги. Поля давно не видели охотников, и на них спокойно разгуливали дрофы, осторожные большие птицы, близко подпуская человека. На новом месте Салмин опять начал преподавать топографию и допустил промашку: потерял топографическую карту этой местности, а карта считалась секретной. Уполномоченный СМЕРШа[43] грозил отдать Салмина под суд, и мой друг стал печален, хотя я его и успокаивал, что суда не будет, в худшем случае отделается строгим взысканием. К счастью, командир нашего резерва сумел это дело уладить.

Скоро дали команду на переезд в Цебриково. Вещи отвезли на машине, а сами добирались пешком. Здесь стоял женский полк штурмовой авиации, и летчицы-девушки танцевали с нашими лейтенантами и капитанами. Среди резервистов был веселый, очень остроумный лейтенант-грузин. Он во время обеда рассказывал каждый день все новые и новые анекдоты, грузинские загадки. Загадывая загадку, он объявлял: «Кто отгадает, тот съест мою порцию обеда, а проигравший отдаст свою». Желающих отгадывать его замысловатые загадки не было, и он сам открывал ее секрет. «Сверху пух, а внизу смерть врагам народа?», ответ: «Воробей на здании НКВД». От этих загадок во время обеда многие так хохотали, что не могли кушать, а наш весельчак говорил: «Ты смейся, а я выручу тебя от порции, чтобы не подавился». Так за каждым обедом стоял сплошной хохот: многие роптали — поесть спокойно нельзя. Мы с Федором стали ходить на обед, когда наш весельчак уже уходил из столовой.

А наши занятия шли своим чередом. Стояли жаркие дни, и мы выбирали место для занятий поддеревьями, оборудовали его, делая сиденья из земли, как театры в Древнем Риме: выроешь ровик для ног, и получалась скамейка, а за ней — другая. У нас имелась буссоль, мы делали маленькие артполигоны и стреляли, чтобы не забывать свое артиллерийское дело. Занятия велись с утра, а после обеда было свободное время. Электрического освещения не было, и с темнотой мы ложились спать. В начале августа через Цебриково днем двигался поток транспорта, особенно гужевого, а ночью он возвращался обратно. Это по приказу командующего фронтом генерала Толбухина делалось специально, чтобы ввести в заблуждение немецкое командование.