Андрей Никитин - «Повесть временных лет» как исторический источник

• Название: «Повесть временных лет» как исторический источник
• Автор: Андрей Никитин
• Издательство: АГРАФ
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 978-5-7784-0041-2

В книге рассматриваются вопросы достоверности сведений древнейших русских летописей, используемых для реконструкции событий ранних веков русской истории.

Первая часть посвящена анализу структуры, хронологии, терминологии и стилистики «Повести временных лет», вопросам ее авторства, количеству редакций, их объемов, датировок и вероятного времени сложения окончательного текста.

Во второй части исследуются спорные вопросы текстологии и атрибуции памятников русской письменности и искусства XII–XV вв. (Ипатьевская летопись, «Слово о полку Игореве», «Задонщина», «Троица» Андрея Рублева), а также ряда событий истории XIV–XVI вв. (Куликовская битва, второй брак Василия III, опричнина Ивана IV).

Книга рассчитана на специалистов по истории России, историков литературы, преподавателей вузов, студентов, а также на широкий круг читателей, интересующихся этими вопросами.

Рекомендуется в качестве пособия для семинарских занятий.

* * *

Книга содержит таблицы и inline-картинки.

---

Основной сюжет этой новеллы — конфликт сначала новгородцев с «варягами», собранными Ярославом, которых избили горожане, а затем Ярослава с новгородцами, «лучших мужей» которых он избил, обманом заманив в свою загородную резиденцию в Ракоме, после чего в ту же ночь получил известие от сестры Передславы из Киева о смерти Владимира и необходимости «блюстись» Святополка. Избиение «варягов» «на дворе поромони» [Л., 140; НПЛ, 174], было понято всеми без исключения редакторами и переписчиками ПВЛ в качестве указания на то, что действие происходило на дворе некого «новгородца Поромона», однако в действительности здесь использована калька греческого прилагательного «верные», которое было синонимом «варангов» в византийской исторической литературе (), как это показывает Никита Хониат[535]. «Двор Парамонов» являлся местообитанием «варангов», что, в свою очередь, ставит вопрос о происхождении данного фрагмента, адаптированного повествованием о Ярославе, поскольку в Новгороде на Волхове или в Киеве в первой половине XII в. варягов/варангов вряд ли именовали «парамонами».

Всё остальное, что рассказывает ПВЛ о походе на Киев, можно признать литературным отражением реальных событий, в котором действительные факты мешаются с домыслом автора и обработчика. Так, например, сообщение Предславы/Передславы о смерти Владимира находит косвенное подтверждение в упоминании тем же «краеведом» «сельца Предславина на Лыбеди» [Ип., 80], а об отвергнутом сватовстве польского короля к одной из сестер Ярослава и о последующем насилии над ней Болеслава говорит как Галл Аноним[536], так и Титмар из Мерзебурга[537], хотя ни один из них не называют ее по имени.

Наоборот, текст ее послания Ярославу в Новгород («отець ти умерл, а Святополкъ седить в Киеве, послав уби Бориса и Глеба, а ты блюдися сего повелику» [Ип., 128]; вар. Хл. списка: «убив Бориса и по Глеба посла» [там же]; «отець ти умерлъ, а братья ти избиена» [НПЛ, 174]), является безусловным вымыслом автора «Сказания о Борисе и Глебе» и несет на себе следы правок последующих редакций. В том, что известие, полученное Ярославом, могло содержать только сведения о смерти Владимира и вокняжении в Киеве Святополка, убеждает последующий рассказ о битве при Любече, выделенный хронометристом в ст. 6524/1016 г., но на самом деле являющийся продолжением предыдущего текста, написанного с позиций новгородцев, где ни о каком «отместии» речь не идет и, более того, ни разу не упомянуты «варяги» [Ип., 129]. В этом плане интересно сравнение данной новеллы ПВЛ Ипатьевского и Лаврентьевского изводов с компиляцией НПЛ, соединившей воедино все три описания сражений Ярослава со Святополком (так в рассказ о битве при Любече перенесены фразы, описывающие «битву на Альте»: «и бысть сеча зла, оже за рукы емлющеся сечаху и по удолиемъ кровь течаше» [НПЛ, 175]; «и бысть сеча зла, аки же не была в Руси, и за рукы емлюще сечахуся» [Ип., 132]), а в ряде случаев сохранившей фрагменты, выпавшие при сокращении в других списках (напр., присутствие «благожелателя Ярославова» в лагере Святополка). Наличие в этом же тексте «воеводы Святополча, именемъ Волчий Хвостъ», заставляет вспомнить о существовании воеводы с таким же именем у Владимира в походе на радимичей под 6492/984 г. [Ип., 71], что в свою очередь с неизбежностью поднимает вопрос, какие тексты и для чего были использованы: повествовавшие о Ярославе, для рассказа о Владимире, или же, на-;: оборот, для описания битвы при Любече использован текст, первоначально рассказывавший о схватке Владимира с Яропол-ком («стояние на Дорогожичи»).

Впрочем, вопрос этот решается сравнительно просто. Поскольку заметка под 6492/984 г. несет на себе явный отпечаток авторства «краеведа» (комментарий и указание «до сего дне»), следует заключить, что в данном случае для рассказов о Владимире «краевед» использовал ткань рассказов о Ярославе. При этом отличия между списками Ипатьевским (тождественным Лаврентьевскому) и НПЛ определяется не разницей изводов, а различием сокращений общего архетипа, почему при наличии общих мест они сохранили разные фрагменты текста, дополняющие друг друга.

С кем бы ни бился Ярослав на Днепре при Любече, он одержал победу, хотя мы остаемся в неведении, как он был принят киевлянами, поскольку в ПВЛ об этом сказано более, чем лаконично под 6525/1017 г.: «Ярославъ ввоиде в Кыевъ, и погореша церкви» [Ип., 130]. Тот факт, что Киев в 1017 г. пережил большой пожар, сообщает и Титмар, правда, ограничиваясь указанием только на «собор святой Софии», который к августу 1018 г. уже был восстановлен[538]. Связывать этот пожар со вступлением в Киев Ярослава у нас нет никаких оснований, во всяком случае, оснований хронологических. Смерть Владимира 15 июля 6523/1015 г. во время подготовки похода на Новгород, который мог начаться не ранее поздней осени, когда «дороги станут», т. е. уже в новом 6424 (сентябрьском) году, должна была вызвать немедленную экспедицию Ярослава на Киев не позднее конца августа того же года. В таком случае сообщение о том, что битва при Любече по прошествии трех месяцев противостояния произошла «уже в заморозь», приурочивает ее к концу ноября или началу декабря 6424/1015 г., поэтому в Киев Ярослав мог войти или в декабре 6424/1015 г., или же в январе 6424/1016 г., так что пожар 1017 г., скорее всего, был связан или с обычным для древнерусских городов несчастным случаем, или же с набегом печенегов, о чем писал Титмар в связи с занятием Киева Болеславом: «На город Киев, чрезвычайно укрепленный, по наущению Болеславову часто нападали враждебные печенеги, пострадал он и от сильного пожара»[539].

Наиболее содержательной и любопытной для исследователя ПВЛ оказывается новелла 6526/1018 г. Она содержит три сообщения — о причинах поражении Ярослава на Буге, его бегстве в Новгород и рассказ об исходе Болеслава I из Киева, — из которых первое и последнее поддаются проверке независимыми источниками.

В плане литературном рассказ ПВЛ о сражении на Буге 22.7.1018 г. представляет собой как бы зеркальное отражение рассказа о сражении при Любече, что может вызватьлодозрение в его «клишировании», совершенно не оправданное уже по тому только, что, как я покажу ниже, общая схема реальных событий сохранена как у Титмара, так и у Галла Анонима. Наоборот, можно думать, что именно эта диспозиция и имена действующих лиц оказали влияние на сюжетную канву как «битвы при Любече», так и на рассказ о борьбе Владимира с Ярополком, одинаково являющихся творчеством «краеведа-киевлянина». Войска противников в ожидании сражения точно так же располагаются на противоположных берегах реки, однако теперь зачинщиком выступает «воевода Будый», оказывающийся «кормильцем Ярослава». Такая номинация, с одной стороны, сразу вызывает в памяти «воеводу Блуда» в новелле 6488/980 г., а с другой — «уя Добрыню» ст. 6636/1128 Лаврентьеской летописи или Асмуда ст. 6453/945, «кормильца» Святослава. Однако, если Святослав был «вельми детеск», то Ярославу к моменту сражения на Буге было ровно 40 лет, так что его «кормилец» должен был быть уже в более чем преклонных летах. Между тем, по словам «краеведа», Будый начал «укарять» Болеслава, на что тот не стерпел и «вседъ на конь, вьбреде в реку, а по немь вои его» [Ип., 130]. Ярослав не успел «исполчиться», и разгром оказался настолько сокрушителен, что «к Новгороду» Ярослав прибежал «с четырми человекы» [Ип., 130].

Сходную версию развития событий представил в своей хронике Титмар. Однако по его сведениям зачинщиками были поляки, которые, «дразня близкого врага, вызвали [его] на столкновение, [завершившееся] нечаянным успехом, так что охранявшие реку [русские] были отброшены. Узнав об этом, Болеслав ободрился и, приказав бывшим с ним немедленный сбор, стремительно, хотя и не без труда, переправился через реку. Вражеское же войско, выстроившись напротив, тщетно старалось защитить отечество, ибо, уступив в первой стычке, оно не оказало более серьезного сопротивления. Тогда пало там бесчисленное множество бегущих, победителей же — немного»[540].

Третью, уже совсем анекдотичную версию начала сражения изложил Галл Аноним. Отметив ту же диспозицию противников по обеим берегам реки и отнеся перебранку на счет самих королей, он сообщает, что на следующий день наступил праздник, и Болеслав решил отложить сражение. Однако именно на следующий день возникла перебранка между русскими воинами и слугами рыцарей, которая перешла в перестрелку, а затем и в потасовку, куда оказалось вовлечено и всё войско Болеслава. Последнее, «построившись рядами, обрушилось на врагов»[541].

Таким образом, можно убедиться, что все три источника рисуют практически идентичную картину, не оставляющую сомнений в реальности и последовательности происходившего. Внимание к новелле ПВЛ привлекает имя воеводы Ярослава — «Буды/Будый», которое, как и производные от него, широко представлены в «Славянском именослове» М. Морошкина[542], позволяя предполагать, что мы имеем дело с реальной исторической фигурой. Это, в свою очередь, заставляет усомниться в реальности «воеводы Блуда» ст. 6488/980 г., созданного по образцу «Будыя» и действующего в соответствии со своим именем, что еще раз подтверждает определенную зависимость «варяжского цикла» известий о Владимире от соответствующего повествования о Ярославе. Такая зависимость проявляется в новелле 6526/1018 г. также и на сюжетном уровне, поскольку в Новгороде бежавшего Ярослава встречает «посадникъ Констянтинъ, сын Добрыни», который, узнав о намерении Ярослава «бежать за море», вместе с другими новгородцами «расекоша лодья Ярославле, рекуще: можемъся еще битись по тобе с Болеславомъ и сь Святополкомъ;и начата скотъ брати отъ мужа по четыре куны, а от старосте по 10 гривенъ, а отъ бояръ по осмидесят гривен; приведоша варягы, и вдаша имъ скотъ».