Франсуаза Важнер - Госпожа Рекамье

• Название: Госпожа Рекамье
• Автор: Франсуаза Важнер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02656-x

Книга французской писательницы Франсуазы Важнер — о прекрасной женщине, госпоже Рекамье (1777–1849), чье имя олицетворяет отменный вкус и образованность. Она не писала романов и не создавала картин, но обладала удивительной способностью притягивать к себе неординарные личности, открывая их талант, помогая и поддерживая их. Ее красота, в сочетании с искренностью и умом, покорила многих художников.

Жюли Рекамье сделала свой салон центром оппозиционных настроений по отношению к Наполеону. Кроме политиков, к ней на огонек слетались самые известные личности той эпохи: знаменитая госпожа де Сталь — известная французская писательница начала XIX века, Жан Жак Ампер — сын великого французского ученого Андре-Мари Ампера, Евгения де Богарне — дочь Жозефины, первой жены Наполеона, г-н Бернадот — будущий король Швеции, писатели Проспер Мериме и Сент-Бёв, поэт и писатель, одинаково преуспевший как на литературном, так и на политическом поприще — Франсуа Рене де Шатобриан (последняя страстная любовь Жюли). Она была дружна с Оноре де Бальзаком и Виктором Гюго, ее связывали общность вкусов с Мюссе и Стендалем, ею восхищались художники Ж.-Л. Давид и Эжен Делакруа и многие-многие другие, цвет французского искусства и науки, люди, чьи имена навсегда стали составной частью мировой культуры.

Ouvrage réalisé avec le soutien du Ministère des affaires étrangères français et de l'Ambassade de France en Russie.

Издание осуществлено при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России.

Перевод осуществлен по изданию Françoise Wagener, Madame Récamier. Editions. Jean-Claude Lattes, Pans, 1986.

---

Разумеется, во время римских каникул Жюльетта будет в курсе всего, что делается и говорится в Париже: ей будут сообщать об этом семья, Матье и сам Адриан. И это хорошо: она должна отделаться от своей уязвимости. Восстановить внутри себя плодородный слой. Закалить свой независимый дух и свойственную ей силу, о которой мало кто подозревает, поскольку она умеет облечь ее в самую грациозную и мягкую форму. Не стоит и говорить, что она прекрасно с этим справится.

Десять лет прошло со времени ее первой и ступенчатой поездки в Италию. Вспомним о ее переживаниях, горечи, разочаровании после измены г-жи де Сталь, Огюста и даже, в меньшей мере, Матье, вызвавшегося ее сопровождать и передумавшегр в последнюю минуту: Матье, как и Наполеон, никогда не увидит Рима… Жюльетта, изгнанница, прекрасная одиночка, подпала под обаяние ровного ясного неба и римских нравов: в оккупированном, бессильном городе она смогла воссоздать скромный и приятный салон… Прошло время: бурное возвращение, женственность, расцветшая на фоне политических передряг, поражений и Реставраций… Потом скончалась г-жа де Сталь. И ее сменил Шатобриан, став грозным и грандиозным центром всей ее жизни, всех ее помыслов… Шатобриан, человек-буря, гроза, ураган, обольстительный, опасный поэт, надменный дипломат, невоздержанный министр, опьяненный собственными химерами, влюбленный в свои излишества и головокружение от успехов, экстравагантный путешественник, который видит только себя, где бы он ни был, но также самое юное, увлекающее существо, обезоруживающее своим очарованием и аристократичной учтивостью… Шатобриан, судьба Жюльетты, ее покоритель.

Как это она догадалась, чтобы успокоить волнение своего сердца, избрать город — теперь она это знает, — который он любил и где страдал, насколько он был к этому способен! Нет, Жюльетта ни от чего не бежит. Она бы тогда поехала в другое место, в страну, свободную от всяких воспоминаний, от его следов, а не в столицу цивилизации и христианства — одним словом, того мира, где сияние Шатобриана было ярким, как нигде… Жюльетта, она в этом убеждена, снова увидится с Рене: она внутренне желала того, что совершила, — не яростного разрыва, а плодотворного и продуманного удаления.

Она «взбрыкнула» (о чем свидетельствует ее сильно изменившийся почерк), но знает, что эти страдания — последние: отныне в ее власти изменить направление своей жизни и того чувства, на которое она обречена, чтобы они были под стать ее образу — мирными, насыщенными, подконтрольными ей.

Путешествие проходило удачно, перевалили через Мон-Сенис, который побаивались преодолевать, так же, как боялись пускаться в море… Балланш, по своему обыкновению, оставался погружен в свои мысли, но это неясное и привычное присутствие ободряло Жюльетту как милая привычка. Балланш был бы хорошим отцом: ему хватало добродушия и педагогических навыков, чтобы общаться с молодыми людьми. Амелия лукаво называла его «своей дуэньей» и не слишком ошибалась… Почти семейный покой каравана подстегивал его мысли: у него была куча планов, и он действительно принялся в Риме за свой монументальный «Палингенез». Пока же он делился с Ампером мыслью о составлении подробного «Путеводителя» по Италии, который должен был стать чем-то превосходным и идеальным, — разумеется, ничего такого они не создадут, но во время всего пути будут лелеять и множить наброски.

На две недели остановились во Флоренции — с 19 ноября по 10 декабря — ровно настолько, чтобы насладиться архитектурными и живописными красотами. Для молодого Ампера это было открытием (которое зачтется в его будущей работе историка), и его радость оказалась заразительной: можно было поспорить, что благодаря ему его спутники по-новому взглянули на шедевры, которыми вместе любовались. Он заметил, что Жюльетта «живо чувствовала высшую красоту в искусстве и литературе; менее достойное ее не трогало…» И в этом, как и во всем, она, рожденная под знаком Стрельца, всегда умела дойти до самой сути. Поэтому, во время остановки во Флоренции, ее чаще всего можно было найти в галерее Уффици и во дворце Питти…

Госпожа Рекамье навела справки у французского посланника в Тоскане, г-на де Ла Мезонфора, о графине Олбани, которая вот уже тридцать лет держала знаменитый салон в городе Медичи. Эта заходящая «звезда» (она умрет в начале следующего года), прославленная своей молочной красотой и темным взглядом, с возрастом отяжелела и, если верить Шатобриану, была похожа на картину позднего Рубенса. Однако она по-прежнему очаровывала свою эпоху: эта легендарная аура, вероятно, была обязана собой как блеску ее приемов, так и ее личной жизни…

Урожденная принцесса фон Штольберг, она в девятнадцать лет вышла за своего жениха Чарльза-Эдуарда Стюарта, гораздо старше ее и записного пьяницу. Чета поселилась в Риме под именем графов Олбани, и очень быстро молодая женщина связала свою судьбу с крупным поэтом и драматургом, графом Альфиери. Это произошло в 1777 году, в год рождения Жюльетты. Их роман, пересыпанный побегами, попытками примирения со стороны мужа, покорил всю Европу. Когда Шатобриан присутствовал в 1803 году на похоронах поэта, он склонился перед их любовью и прочитал стихи, написанные Альфиери для своей подруги: «Он двадцать лет предпочитал ее всему на свете. Он постоянно следовал за ней и почитал ее, смертную, словно она была божеством…» Госпожа де Сталь восторженно воскликнула: «Они не были женаты, они выбирали друг друга каждый день…»

Божество, в конце концов, утешилось с молодым художником Фабром из Монпелье, который делил с ней жизнь во Флоренции. Небольшого ума, но наделенная вкусом и здравым смыслом, графиня Олбани казалась Горацию Уолполу довольно заурядной немкой, тогда как Сент-Бёв видел в ней подлинную женщину XVIII века, «причем из лучших, чувствительную и разумную». Графине Олбани — подруге Бомарше, г-жи де Жанлис, Коринны, Сисмонди, герцогини Девонширской придет в голову удачная мысль завещать свои коллекции Фабру, который впоследствии оставит их своему родному городу… В ее лице Жюльетта могла бы встретить то, что еще оставалось от ее великих предшественниц — Дюдеффан, Жоффрен, Тансен — тех женщин, которые всемогуществу двора противопоставили всемогущество салонов, гостеприимства и женского сияния.

Сирена приручает Бабуина…

Жюльетта прибыла в Рим в середине декабря, под серым небом. Она заняла апартаменты, заказанные для нее друзьями — герцогиней Девонширской и герцогом де Лавалем, между площадью Испании и Пьяцца дель Пополо, за которой открывался Пинчио, недавно обустроенный наполеоновскими оккупантами. Ее новый адрес очарователен: улица Бабуина (Виа дель Бабуино), дом 65. Этот дом сохранился, стоит напротив церкви Греков; он, бесспорно, скромнее, чем прежняя римская резиденция Жюльетты, палаццо Фиано, но и гораздо спокойнее, хотя и расположен неподалеку от Корсо. Фасад, выкрашенный красной краской, как у многих средиземноморских построек, того неопределимого оттенка крови, который золотят сумерки… В маленьком дворике — фонтан, украшенный головой женщины в стиле неокановы, затем лестница, светлая, покойная.

Квартира, в которой поселились Жюльетта, Амелия и Балланш (Ампер жил в соседнем переулке, Виколо деи Гречи), была очаровательна: в ней попадали в элегантно простую атмосферу, в это нерушимое облако, которое окутывало красавицу из красавиц, где бы она ни жила… Ее племянница говорит о том, что последний гостиничный номер, снятый на одну ночь, тотчас преображался по вкусу этой несравненной хозяйки дома: несколько книг, разложенных тут и там, муслиновое стеганое одеяло, накинутый плед, срезанные цветы — и готово дело! Не станем же удивляться, что за несколько дней и небольшой ценой Сирена приручила Бабуина…

В Риме эпохи Реставрации светская жизнь была блестящей и неоднородной. Нередко можно было встретить в салоне какого-нибудь палаццо миловидных особ из местной аристократии вперемежку со старыми остроумными прелатами, членами престижного дипломатического корпуса и путешествующими высокопоставленными иностранцами. Естественность и космополитизм (все говорили по-французски) были отличительными чертами собраний, на которых царили веселость, благосостояние и некая умственная беззаботность…

Жюльетта без труда восстановила вокруг себя небольшой, мягкий и дружеский кружок. Навязчивое присутствие, господствовавшее в Аббеи, более не довлело над новым салоном. Под знаком Бабуина царило приятное единение, несмотря на непохожесть завсегдатаев. Там действительно можно было встретить «официальных лиц», в первую очередь французского посла, любезного Адриана, который, хоть и «крайний», тем не менее был сама учтивость; двух священников — Канову и герцога-аббата де Рогана, с которым Жюльетта познакомилась в этом самом городе десять лет тому назад, когда он еще не был ни герцогом, ни аббатом, а просто обольстительным Огюстом де Шабо; и «интеллигентов». Балланш встретился с Дюга-Монбелем, лионским другом, выдающимся эллинистом и переводчиком Гомера, эрудиция которого не препятствовала его активному либерализму, а молодой Ампер сошелся с группой друзей без предрассудков (по крайней мере, они так думали), которых более интересовали нравы Вечного города, чем его руины, — Анри Бейлем, который только становился известным под немецким псевдонимом Стендаль, Дювержье де Оранном, Шнетцем, Делеклюзом… Виктор Шнетц, талантливый художник, осмелившийся искать модели на улице, принадлежал, как и Леопольд Робер, к Французской Академии. Оба, под эгидой своего директора, интересного и болезненного Герена, наведывались к Жюльетте.